Хорошо поработали с вечера: у людей почти не было раненых и убитых. Бог-Отец доволен своими детьми, они научились воевать.

Только-только ушел утренний туман, утро едва перешло границу дня. В бывшем лагере обров крики людей. Кто-то из голодных заглянул в котлы, в которых повара готовили мясо. В некоторых варились освежеванные тела людей: женщины, дети, мужчины. Кого-то, значит, поймали по дороге сюда. Проголодались, захотели сладкого мяса.

— Что нам в этих пленных? Ни к чему… — решил Радим.

Пора было уходить. Отсюда видно, как из городка Доброслава тянется к небу тоненькая нитка сигнального дыма: пока ничего не переменилось, обры не идут на слом.

У видевших вареные тела близких (все сейчас близкие, ближе некуда) лица были страшнее, чем у самого Сатаны. И недаром вождь Арсун считает людей самыми жестокими существами из всех сотворенных Господом.

Не было времени. Всем зверолюдям быстро посекли головы, только для командиров нашли время, живьем побросав в быстро разогретый кипяток…

Зная, что обры больше в лес не сунутся, с собой взяли почти всех мужчин. Оставшимся наказали: если враг подойдет, бросив все, спешить к дальним заимкам, чтобы спасать род-племя.

— Вы сами тут стали свирепыми, как Бог-Отец, — говорила Катенька, провожая отряд. Шла между Сергеем и мужем, держалась за стремя, и, забыв о войне, молодые воины не могли отвести от нее взгляда. А она щедро улыбалась всем.

Перед тем как скрыться в лесу, Волков оглянулся. Вытоптанное, разоренное поле, мертвые тела, вороний грай… И откуда-то, невидимый, весело наблюдал за деянием детей своих Бог-Отец.

Неизвестно как: может, кто из обров, избежав смерти от людских мечей, сумел вырваться и доложить Арсуну об участи ушедших в лес на свободную охоту обров, или кто просто догадался, увидев отряд, возвращающийся в городище, но ближе к вечеру началась суматоха в лагере врагов. На рассвете продолжала гудеть встревоженная орда.

Утром воевода отпустил одного из раненых обров, оставленных в живых на такой вот случай. Ему было ведено передать Арсуну, что люди желают встретиться с ним для переговоров.

Отпустили пленного, тот переправился через реку и исчез, утонул во множестве врагов.

До прихода обров было у Доброслава три тысячи воинов. Сейчас, оголив поселения, он имел уже до пяти тысяч. Может, это и не очень много, но ведь половину обров уже посекли. Десяти тысячам зверолюдей не вернуться больше в родные места. Поделом. Свершенное наполняло уверенностью. И временами восторг сжимал Сергею горло, из прогнившего сытого болота декаданса, где потребление стало знаменем эпохи, ему посчастливилось попасть в молодой яростный мир отсутствия старческого плюрализма, где все, как один, и один, как все.

Сильному жить!

Под вечер, уже в густеющих сумерках, со своего берега обры стали звать на переговоры. Один из них, размахивая пустыми руками, перешел брод, крича еще издали:

— Величайший вождь Арсун разрешает вам прийти сейчас.

— Собака он, и мать его собака, — весело выругался воевода Доброслав. — Лучше бы с утра идти, но негоже нам опасаться. Пойдешь со мной? — спросил он Сергея.

— Пойду.

— Возьми еще кого-нибудь. Человек пять, не более. К Сергею подошли Илья, Исаев и Малинин.

— Возьми нас, упустить такое представление!..

— А если?..

— Что говорить, не дети.

— Своих берешь? — сказал воевода, увидев, кого отобрал Сергей. — Хорошо. Я думал и Радима взять, но пусть будут твои. У твоих мечи хорошо пляшут.

Быстро стемнело, вышла бледноватая еще луна, проклюнулись первые звезды. В лагере обров горели костры. Войско образовало живой коридор, ярко освещенный факелами. Огонь с треском и жаром вырывал из темноты длинные рыла и белое-белое обрамление зубов. С лязгом захлопывались пасти: обры как могли устраивали торжественный прием.

Перед входом в зеленую юрту Арсуна дорогу преградили копья стражи. Это тоже входило в сценарий устрашения, но Доброслав не желал чужой режиссуры:

— Дорогу, псы! Ваш вождь нас заждался.

К стражникам подскочили какие-то царедворцы, чего-то там шушукались, а потом потребовали у людей мечи.

— Дьявол с ними, а Бог-Отец с нами! — сказал Доброслав и вытащил меч. Все тоже протянули мечи рукоятями вперед и, наконец, вошли.

В юрте вождя горел круглый светильник с несколькими рожками, маслянистое пламя коптило, но свет давало. Люди сели на предложенные им подушки. Огоньки, словно испугавшись прибытия людей, еще долго дрожали, бросая отблески на рыло Арсуна.

— Зачем вы пришли? — спросил он. И тут же продолжил, пытаясь сразу навязать свою волю: — Вы пришли обговорить условия сдачи оружия? Похвально. Покорность — мудрость слабых. Мы оставим вам жизнь, ибо имеющий жизнь имеет все. Часть из вас мы переселим на земли ближе к замку Бога-Императора, часть оставим здесь, потому что и на этих землях нужно жить и обрабатывать пашню во благо Империи.

— Ну-ну! —напряженно прогудел воевода. Пляшущие огоньки осветили прищуренные глаза. — А больше никаких условий?

— Нет, — важно ответил Арсун. — Мы решили прервать наш поход и уйти к столице. Наши планы изменились, нас ждут другие дела.

— Так это все? — еще раз переспросил Доброслав. — Тогда и нас выслушай. Во-первых, вы должны сдать все свое оружие и все имущество, которое привезли с собой. Верховых лорков тоже оставите. Я вам дам ровно столько телег с тарканами, сколько нужно, чтобы вы на них поместились. И еще несколько лишних тарканов, чтобы не подохли с голода. Их вы будете жрать по дороге. Вы, говорят, по полгода можете без еды обходиться, как-нибудь протянете. Еще ты дашь обещание больше сюда не являться. Никогда. И только при соблюдении всех условий мы оставим вам самое дорогое — вашу зеленую жизнь.

Сергей видел, его товарищи боялись упустить слово, каждый звук. Забыв, что сами являются участниками действия, они словно бы наслаждались постановкой в визоре. Подумать только! Два вождя встречаются в пустыне без всяких гарантий сохранить одному из них жизнь и ведут переговоры о судьбе своих народов, зная, что и их личная судьба висит на волоске. Люди, конечно, рисковали несравненно больше. Однако Арсун видел, что может сделать Сергей, понимал также, на что способны обозленные потерей вождя люди, ежели бы он решился на такое безрассудство, как убийство Доброслава.

Арсун убеждал вождя:

— Твои условия неприемлемы. Нас все еще в три раза больше, чем вас. Мое войско перестанет мне подчиняться, если я предложу такое. Просто не мешай нашему уходу, и твои люди будут все живы и целы.

К Сергею наклонился Малинин и прошептал:

— Я хочу задать вопрос этому крокодилу. Сергей передал Доброславу его просьбу, тот кивнул, и Валентин, наклонившись вперед, спросил:

— Ответь, великий вождь, почему вы нарушили волю Бога-Императора по регулировке численности обрского населения?

Доброслав удивленно взглянул на Малинина. Арсун втянул голову в плечи и зашипел. Потом они узки, что так обры выражают свою ярость, негодование или замешательство. Сейчас присутствовали все эмоции.

— Бог-Отец давно отменил свое указание по отношению к нам. Он просто забыл объявить всенародно перед тем, как уйти. Он хотел эти ограничения направить на вас, людей.

— Понятно, — кивнул Малинин. — У меня все.

— Так ты принимаешь наши условия? — спросил Доброслав.

Сергей смотрел на Арсуна и, ему показалось, уловил в его желтых глазах растерянность. На самом деле, конечно, разобрать чувства по глазам крокодилочеловеки было трудно, но что еще мог чувствовать этот главный ящер?

— Ты же сам знаешь, что война вами проиграна, — гнул свое Доброслав. — Ту часть войска, что ты отправила в лес, мы посекли. Завтра убьем и вас.

— Говорил я твоему рабу — вон ему, — кивнул Арсун на Сергея, — что вы, люди, самые кровожадные существа, Ваша жажда крови неутолима. Но ты забыл, что все смертны, один удел у всех — и у победителей, и у побежденных — смерть. И воинское счастье изменчиво.