Квин рассказал Лоэру о численности войска неприятеля — оно превышало сорок тысяч, — о подробностях устройства лагеря в лесу и о решении суперата с восходом солнца атаковать по реке с тем, чтобы высадить десант внутри города. Доложив эти сведения, Квин снова собрался уходить.

— Послушай, друг мой, — сказал Лоэр, довольный, что тень падала на его лицо, — тебе не кажется, что-то изменилось в наших добрых отношениях? Ведь раньше мы не расставались.

— Не надо, добрый эрат. — Квин уставился в землю. — Поверьте, сейчас я должен торопиться. Но я вас очень, очень люблю!

Лоэр чувствовал мелкую дрожь. Он смотрел в темноту, которая только что поглотила Квина… Но мальчишка так искренен, что не поверить ему нельзя!.. Впрочем, он всегда казался искренним. Какой актер! Какой талант гибнет в этом слепом, жестоком сердце! Неужели он все-таки враг и упорно ищет возможности для нанесения смертельного удара — не ему, Лоэру, — нет, — а большому, общему делу гарманов?.. Что же он задумал? Почему дважды сказал правду?.. Может быть, теперь он стал другим, поняв наконец то зло, которое исходит от служителей неба? Сто вопросов… сто вопросов и ни одного ответа… Но не поверить бедному Мару… Размышления прервал Берк, решительно шагнувший к нему, в то время как остальные командиры стояли в ожидании поодаль.

Лоэр взглянул на скуластое веснушчатое лицо Берка.

— Поскольку вы отвечаете за защитный мост, сделайте все возможное, чтобы он не загорелся… Достаточно ли вы поливаете его водой?

— Да, примэрат. Дерево уже набухло.

— Похвально. С рассветом я буду здесь. — Лоэр обратился к другому командиру: — Свою задачу вы знаете, Лос Карт: обеспечить оборону вашего участка стены от реки до Кузнечных ворот таким образом, чтобы ни один светоносец не прорвался в город. Уверен: часть войска суперат бросит на ваш участок.

Перед рассветом возвратились из окрестностей Сурта разведчики. В двух направлениях, в том числе и в Тенистом заливе, неприятеля не было. На всякий случай Лоэр отправил в окрестности дозоры, чтобы полностью гарантировать безопасность столицы.

По всему было видно, что враг готовится к штурму. В тот момент, когда на восточную сторону стены поднялся часовой легионер и, подняв над головой руку, произнес: «Здравствуй, утро!», из леса донесся шум. С первыми лучами солнца левое крыло войска суперата пошло на приступ. Светоносцы тащили с собой под прикрытием больших щитов мостки, связанные из стволов молодых деревьев и плетеных ветвей, плоты и бревна, длинные лестницы и жерди. Все это, сопровождаемое дикими воплями, посыпалось в ров. Кое-кто кинулся на противоположную сторону рва, чтобы поправить неладно брошенные мостки и бревна, и падали, сраженные стрелами лучников, их места занимали другие и тоже падали на тела товарищей, вперив застывшие глаза в небо и окрашивая воду кровью. Оставшиеся в живых расступились, пропуская ударные отряды, которые, стремительно преодолев ров, пытались на ходу приставить к стене высокие лестницы. Красные плащи мешали им, но они не сбрасывали их, боясь гнева суперата, легкие панцири ненадежно защищали тело, и светоносцы умирали один за другим, сраженные меткими стрелами.

Почти сразу же за атакой левого крыла на реке показалось более двадцати плотов, на которых еще только разгорались гигантские костры. А за ними — со стены хорошо было видно — выносились из леса новые и новые плоты, на которых должны были плыть люди. Но как только пылающие костры приблизились к защитному мосту, легионеры, проворно соскользнув вниз на заранее приделанные площадки, длинными шестами протолкнули опасные плоты дальше, к ожидающим дружинникам — те перетаскивали бревна и гасили огонь. Когда последний плавучий костер миновал мост, суперат понял, что затея не удалась и приказал дать отбой. Он даже не рискнул попытаться пройти через защитный мост, видя в этом бесполезную потерю солдат.

Под стеной Сурта неприятель оставил шестьсот убитых — такого не ожидали ни оборонявшиеся, ни тем более суперат. Лоэр приказал трубить победу. То возникающие рядом, то угасающие вдали волны ободряющего «хе-э-эй!» прокатились по вершинам стен и в самом городе.

— Но это не конец, — сказал Лоэр.

— Думаете, Беф Орант решится на осаду? — спросил Берк.

— Не знаю. Я бы на его месте на осаду не пошел. Нет смысла: у нас месячный запас продовольствия, о чем ему отлично известно, оружия пока достаточно да и солдат хватает.

— Что верно, то верно. А что бы вы предприняли на его месте, примэрат?

Лоэр глянул на искрящуюся в лучах солнца Ластрию:

— Самое уязвимое место — река и вход со стороны Тенистого залива…

Он замолчал. Его удивила нависшая вдруг над стенами тишина.

— Что-то случилось, — сказал Берк.

Лоэр вместе с командирами приблизился к парапету стены и посмотрел в поле. Со стороны неприятеля к городу подходила молодая эрсина. Она даже не шла, а будто плыла над землей, едва касаясь ногами сочной травы.

— Гармана! — прошептал Лоэр.

— Что вы сказали?

— Это Гармана, Берк. Ее оставила после себя Вещая Имтра.

— Не понимаю… А кстати, кто же такая была Имтра? И кто эта… Гармана? Они же не люди. Как это понимать?

Лоэр пожал плечами:

— Странно другое, Берк: мы сто лет жили бок-о-бок с Имтрой и редко кто из нас задавал такой вопрос. Берк продолжал смотреть на Лоэра и, видимо, тщетно пытался отыскать ответ.

— Так было всегда, Берк, — неуверенно сказал Лоэр. — Мы привыкли к Вещей. Теперь будем привыкать к Гармане. Они не рождаются подобно людям, а… появляются постепенно, как из тумана.

— Не понимаю.

— Этого, наверно, никто не понимает. Это просто есть. Он попросил стражу открыть ворота, но Гармана не свернула со своего пути и на глазах у пораженных людей прошла сквозь толстую стену, как ни в чем не бывало направившись в ту сторону, где стояли военачальники. Она безошибочно нашла самого главного и остановилась перед ним.

— Неясные видения посещают меня, Друг Правды, — сказала она, глядя безучастно и сонно. — Большая беда придет в вашу страну.

— Мы знаем эту беду, но не знаем пока, как справиться с нею. Помоги нам!

— Вы не догадываетесь о ней. Горе явится неожиданно и станет гибельным… Но я скажу потом, не сейчас.

— Ты еще не совсем проснулась, Гармана…

— Я проснусь не скоро: я чем-то больна. Часто в себе чувствую горячие вихри, зовут меня далекие голоса, я не понимаю, хоть и силюсь разобрать их. Но чаще меня обволакивает какая-то нежная ласка, она усыпляет и ведет в одиночество, в забытье, я не могу бороться с нею. — Она холодно поиграла глазами, словно прислушиваясь к чему-то, потом сказала: — Твой народ счастлив тем, что не знает, насколько он несчастлив.

— Ты… это о чем, Гармана?

Она не ответила, вяло повернулась и стала легко спускаться со стены.

— Какая странная, — глядя ей вслед, сказал Берк. — И одежда… Между прочим легионеры не однажды видели ее. Говорят, как пройдет мимо, сразу на душе облегчение. Да вот и сейчас я чувствую то же.

Гармана остановилась. Медленно подняла голову:

— Я помогу вам. Теперь я озабочена более тяжкой бедой, которая придет на ваш остров.

Сердце Лоэра дрогнуло. Он исподлобья, стиснув зубы, смотрел на уходившую Гарману… Что если она в самом деле предвидит несчастье — не то, о котором известно, а другое, может быть, более трагическое, чем рептонство? Но думать об этом было некогда, его звали неотложные дела. Возвращаясь с укреплений под вечер, Лоэр хотел навестить эрата Мегула, изнывавшего в резерве, но начальник дворцовой стражи доложил, что примэрата давно ждут. Это был Квин. Он сообщил о намерении суперата начать новый приступ и даже попытаться изложить некоторые подробности, Лоэр в этот раз не справился с собой и был вынужден вызвать мальчишку на откровенность. Тот, кажется, впервые почувствовал себя неуютно под пристальным взглядом, робко оправдывался, просил верить ему по-прежнему и не считать его виновником смерти стражников: их убили гнофоры, чтобы отравить эрину Винию — она много знала, и они боялись ее признания на допросах, — а он, Квин, просто спас ее от смерти и вывел за стены города.