Последняя из французских ракет достигла рубежа, на котором она имела право привести в действие собственный взрыватель. Она это и сделала, совершив самоубийство и сея смерть вокруг себя. Те моряки, кто по какой-либо причине не успел укрыться в закрытых помещениях, увидели сияющий шар, размером в мелкую монету. Он некоторое время висел в небе, как второе солнце зловещего ярко-красного цвета.

Взрыв на таком расстоянии не представлял реальной опасности. Это был лишь символ несостоявшегося Армагеддона, самой страшной из войн – символ конца света.

Через двадцать секунд над кораблями пронесся горячий вихрь – результат той космической катастрофы в миниатюре, что разразилась на высоте в тридцать тысяч футов над морем, где лопнуло, высвободив колоссальное количество энергии, искусственное солнце.

Гениальная задумка адмирала Жибьержа не удалась.

ВМФ США, "ДЖОРДЖ ВАШИНГТОН"

Уорд подвел в уме итог прошедшего дня. Им всем на редкость повезло. Они обвели вокруг пальца и, вернее, утерли нос хитроумнейшему из противников.

Они потеряли один крейсер и двадцать истребителей, но сокрушили воздушную мощь ЕвроКона. Пятьсот моряков и летчиков заплатили своей жизнью за эту победу, но затяжные бои потребовали бы гораздо большого числа жертв.

Место "Дейла" в сторожевом патруле занял другой ракетный крейсер, эскадрильи вернулись на авианосцы. Пилотам был дан кратковременный отдых. Но операцию "Удар Альфа" он не отменял. Удар по военно-воздушным и морским базам Франции и Германии будет нанесен незамедлительно. ЕвроКон должен сполна расплатиться за свои деяния.

Конечно, если в ближайшее время подойдет, наконец, авианосец "Винсон", удар Объединенных сил будет еще эффективнее. ЕвроКон перешел опасную грань, применив ядерное оружие. Уорд предчувствовал, что у него будут большие разногласия с политиками, как в Вашингтоне, так и в Лондоне. Но что характер войны резко изменился, в связи с событиями сегодняшнего дня, должно быть ясно не ему одному. Теперь все пойдет по-другому. Спираль войны вышла на новый виток.

СОВЕЩАНИЕ СОВЕТА ПО НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ, ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ

Росс Хантингтон, почти утонув в мягком кресле, прислушивался к словесным перепалкам, беспрестанно возникающим вокруг него. Он твердо решил хранить молчание и воздержаться от полемики.

Пусть члены Совета по национальной безопасности сначала выпустят пар. Чисто военные проблемы, возникшие после ядерной атаки на "Вашингтон", были вне его компетенции. Он согласился быть политическим советником президента, но не военным экспертом. Последние двадцать четыре часа и так стоили ему пятнадцати лет жизни, хотя вряд ли он мог на них рассчитывать:

Он метался из одной страны в другую, встречался с людьми из организаций с закодированными аббревиатурами, ничего не говорящими простым налогоплательщикам этих стран, выдерживал штурмовые налеты лидеров средств массовой информации, пытаясь загасить ту мусорную свалку, которая загорелась в Европе, отравляя весь мир зловонным дымом. Все, с кем он общался, знали, что делать и требовали, чтобы это было сделано немедленно.

Ему стоило огромного труда слушать, молчать, иногда улыбаться. Слова, слова, слова – они сыпались на него, как бомбы. Взбешенные консерваторы требовали немедленной массированной бомбардировки Франции и Германии, чтобы эта территория превратилась в пустыню; еще более бешеные настаивали на ядерном ударе. Были и такие советчики, предлагавшие дать возможность европейским малышам разбить в драке друг другу носы, а уж потом разнять их, взяв на себя роль доброго дядюшки или строгого, но справедливого отца.

Невежество и наивность потребителей и поставщиков информации раздражали его постоянно. Неужели они верят, что русские решатся применить химическое оружие или, например, Саддам Хуссейн... испугавшись экономических санкций уйдет из Кувейта. Реальность была далека от действительной картины мировой политики, созданной средствами массовой информации. Люди верили во все: в могущество СОИ, в донесения спутников-шпионов – верили вроде бы бесстрастным тирадам, бросаемым в эфир дикторами Си-эн-эн.

К несчастью, он пришел к такому выводу – влияние телевидения победило в схватке со здравым смыслом.

Неудивительно, что в высших кругах администрации президента тоже начались бои. Те, кто с самого начала были противниками активной поддержки Восточной Европы, тотчас же после ядерной вылазки ЕвроКона подняли крик о бессмысленности войны за чужие интересы, о том, что подвергать риску жизни и благополучие граждан Америки – это преступление.

Лусиер, Скоуфилд и Куинн, наоборот, придерживались мнения, что надо стоять насмерть и выдержать любое давление ЕвроКона. Терман метался между двумя противоборствующими лагерями, надеясь, вероятно, усидеть своей толстой задницей на двух остроконечных заборах одновременно. Разумеется, военные чины заботились о тех, кто был в их подчинении – жизнь этих мужчин и женщин буквально была в их руках. Им не хотелось идти на уступки, но и бросать на жертвенный алтарь войны своих товарищей по оружию, ради не очень понятных целей, они тоже отказывались.

В зале появился президент, и совещание началось.

Первый вопрос он задал председателю Объединенного комитета начальников штабов.

– Какие силы мы можем бросить в Европу незамедлительно?

Рид Галлоуэй с готовностью доложил:

– Мы имеем возможность перебросить по воздуху 101-ую и 82-ую дивизии в Гданьск.

Хантингтон понимал, что скрывалось за этими цифрами. Для перемещения только одной бригады 101-й дивизии потребовалось бы поднять в воздух до пятисот боевых вертолетов и других машин.

Во время памятной всем операции "Буря в пустыне" аналогичное количество войск перебрасывалось в течение тринадцати дней. Лишь два фактора облегчали задачу. Во-первых, 101-ая дивизия была уже готова к передислокации на территорию Объединенного королевства, чтобы участвовать там в намеченных на лето совместных учениях, во-вторых, Польша была не так далеко от Штатов, как Аравийские пески.

– А как обстоят дела с морской пехотой?

На вопрос президента ответил офицер штаба тактических операций флота, худощавый, весь пропитанный океанскими ветрами и солеными морскими волнами, профессионал-моряк, с явственным акцентом урожденного бостонца.

– Транспортные суда подготовлены для переброски двух дивизий вместе с тяжелой техникой. Вся операция займет время от восьми до десяти суток.

Занявший место рядом с президентом Терман легким покашливанием напомнил о себе.

– В чем дело, Харрис?

Государственный секретарь состроил самую серьезную мину.

– Я бы воздержался от немедленной отправки транспортов. До полного выяснения ситуации.

– Выражайтесь точнее, сэр.

– Хорошо, мистер президент. Я буду предельно откровенен. Мы направляем наше ценнейшее достояние – людей – в зону, контролируемую ядерными средствами Франции. Медленные и громоздкие транспортные суда, заполненные людьми и техникой – соблазнительная мишень для отчаявшихся политиков и военных стратегов. Согласитесь со мной, мистер президент... Дразнить буйно помешанных, сбросивших смирительные рубашки, разумно ли это, сэр? Прежде, чем выпустить первые суда из гавани, я предлагаю добиться от Парижа твердых заверений, что ядерная атака не повторится!

Чуть слышный шепот нарушил тишину, воцарившуюся в зале после выступления госсекретаря. "Изоляционисты" явно разделяли его точку зрения.

– Опять ждать? Опять плестись в хвосте стада и глотать пыль, вонь и дерьмо?

Хантингтон твердо решил держать рот на замке, но не смог удержаться. Он и сам не ожидал, что с его уст сорвутся такие грубые слова.

– Как нас обзывают поляки... и все, все, все... У каждого из народов Европы в языке достаточно крепких выражений... О, боже... – Хантингтон осекся и распластался в кресле, пронзенный болью в груди. Он услышал, как президент распорядился.