Оба падающих самолета исчезли с радара "Лейте Галфа".

– "Зеленый патруль", говорит "Сьерра-фокстрот"! – Голос оператора звучал взволнованно, почти потрясенно. – Кто-нибудь видит "Зеленого"2?

Сердитый голос с акцентом ответил:

– Нет данных, "Фокстрот". Он упал в воду. Парашют не отделялся.

– А "Мираж"?

– Тоже упал. И тоже никакого парашюта.

У Уорда похолодело внутри. Атаки ЕвроКона, рассчитанные на то, чтобы подразнить противника, все-таки обернулись жертвами.

Из динамиков послышался новый голос, ожесточенно требующий чего-то.

Уорд увидел, как польский офицер связи побледнел.

– Что, черт возьми, происходит, майор?

Молодой человек сглотнул слюну, прежде чем ответить:

– Командир "Зеленых" просит разрешения стрелять!

– Господи Иисусе! – Уорд кинулся к координатору противовоздушной обороны. – Вызывайте "Сьерра-фокстрот"! Пусть уберут МиГ-29! Сейчас же!

– Да, да, сэр.

Ни один несчастный случай в воздушном пространстве не стоил того, чтобы развязывать из-за него конфликт.

"Миражи" и "Торнадо" меняли курс, поворачивали назад, в сторону Германии. Должно быть, коллега Уорда из ЕвроКона пришел к тем же выводам.

Через четыре часа группа 22.1 вошла в территориальные воды Польши.

Стоя на мостике "Лейте Галфа", устало облокотившись о перила, Джек Уорд думал, что тронутые ржавчиной подъемные краны и доки Гданьска – один из красивейших пейзажей в мире. Ему удалось выполнить свою миссию и не пришлось при этом стрелять. На этот раз.

1 МАЯ, ГОСУДАРСТВЕННОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ. ИНФОРМАЦИОННЫЙ ВЫПУСК, НОВОСТИ ПОСЛЕДНЕГО ЧАСА

После краткого обзора событий дня диктор из Вашингтона заговорил: "Теперь мы обращаемся к главному событию прошедшей пятницы – Празднику цветов Будапештской весны. Поль Гамильтон – британский независимый телевизионный журналист, передает этот репортаж, счастливо избежав вмешательства венгерских цензоров".

Камера, медленно перемещаясь, как бы покинула Вашингтонскую студию, и телевизионная картинка уютного помещения сменилась панорамой Будапешта. Взгляд телеобъектива запечатлел сцены и события, уже принадлежавшие прошлому. Время обернулось вспять на несколько часов назад. Нервный динамичный монтаж выдавал собственное возбуждение автора. Любительские видеокадры, снятые самодеятельными операторами из-за чешской границы, чередовались со снимками из космоса, где изображение было четким, высококачественным и профессионально смонтированным. Чувствовалось, что Венгерское оппозиционное движение имеет своих сторонников и у себя на государственном телевидении, а также во всем телевизионном мире.

Устремленная ввысь готическая архитектура храмов, дворцов и грандиозного здания Парламента в сочетании с многотысячными толпами демонстрантов, заполнившими площадь и каменные узкие ущелья близлежащих улиц, представляла собой зрелище величественное, но и исполненное тревожного предчувствия каких-то грядущих и грозных катаклизмов.

Сотни красно-бело-зеленых венгерских знамен, флагов и флажков бились на ветру над головами людей. Словно всполохи пламени то там, то здесь, на необозримом пространстве площади, в разных ее концах, стихийно возникали нестройные хоры хрипловатых, суровых голосов. Эхо многократно усиливало их звучание. Чувство единения, сопричастности друг с другом, великое и таинственное чувство толпы – этот невидимый, но властный дирижер – вносило в общее пение организацию, и вот уже звуковая волна приобрела такую мощь, что грозила разрушить стены древних зданий.

"Венгерская политическая оппозиция сегодня вышла из подполья и заполнила улицы столицы демонстрантами в количестве, превзошедшем 1990-й год, когда после первых свободных выборов пал коммунистический режим. К удивлению нынешних властей, люди, пришедшие на площадь Кошута, открыто и решительно потребовали отмены военного положения и возвращения демократических порядков".

Камера приблизилась и показала крупным планом худого седовласого оратора. Стоя на мраморных ступенях у главного входа в Парламент, он обращался к толпе. Репродукторы, установленные на полицейских фургонах, разносили его чеканные тирады по каменному лабиринту городских улиц.

"В своем ярком эмоциональном двадцатиминутном выступлении Владимир Кушин, лидер запрещенного Демократического Форума, призвал к восстановлению гражданских прав, проведению свободных и честных выборов и к выходу Венгрии из находящейся под франко-германским диктатом Европейской Конфедерации".

Телевидение вновь перешло на общий план. Камера поплыла над толпой. Море голов, возбужденные лица, открытые в яростном крике рты.

И опять общий план – тысячи мужчин и женщин, взявшись за руки, раскачиваются в такт мелодии гордого гимна венгерской нации.

"Хотя этот, длящийся более часа, массовый митинг был созван в нарушение законов военного положения, правительственные силы безопасности проявили странную пассивность. Ни один офицер не отдал ни одной команды, не предпринял никаких действий".

Камера показала несколько небольших групп полицейских, расположившихся в стороне от все растущей толпы. Многие из них выглядели смущенными или даже испуганными. Они, казалось, стыдились своей полицейской формы и экипировки.

"События принимают неожиданный оборот..."

На экране появились офицеры полиции, которые стояли в толпе и пели вместе со всеми. У некоторых слезы текли по щекам.

"Каков дальнейший план действий вновь возрожденной венгерской оппозиции – пока неясно... Ясно одно... оппозиция требует вернуть в страну Демократию".

6 МАЯ, БУДАПЕШТ

За последние недели Кушин сменил уже третью конспиративную квартиру. Помещение было тесным и пропахло жареной рыбой, которой, видимо, в основном питались ее владельцы. Предыдущие встречи проходили в доме какого-то немца, представителя химической фирмы. Там для собраний имелся отдельный кабинет.

Теперь же штаб оппозиции вновь переместился в рабочий район Будапешта, где нищета его обитателей сразу бросалась в глаза. Единственная спальня, крошечная кухня, скудно обставленная общая комната – вот и все владение рабочей семьи. Ванная была одна на весь этаж. Чтобы дать возможность Кушину развернуть свою деятельность, хозяева квартиры – бездетная супружеская пара – переселились куда-то, вероятно, потеснив своих друзей или родственников.

Несмотря на неудобства, частая смена квартир была необходима. Это являлось лучшей защитой от бдительности ищеек Релинга и сотрудничающих с ним венгерских агентов службы безопасности.

Полковник Золтан Храдецки в нетерпении поглядывал на плотно закрытую дверь, ведущую в спальню, где Кушин более часа совещался с каким-то неизвестным человеком, не представившимся полковнику.

За окном уже сгущались сумерки. Храдецки прибыл на явку точно в назначенное время, и вот теперь он вынужден ждать. Его полицейское удостоверение позволило ему на пути сюда беспрепятственно пройти через все кордоны и патрули, но полной уверенности, что он не привел за собой "хвост", не было. Затянувшееся ожидание усиливало его беспокойство. Если точно следовать правилам конспирации, ему надо было бы покинуть явочную квартиру мгновенно и потянуть предполагаемый "хвост" за собой.

– Как долго еще продлится эта архиважная беседа? – не выдержал он.

Оскар Кирай, шеф охраны Кушина, изобразил на лице нечто подобное улыбке, что было ему крайне несвойственно.

– Беседа продлится ровно столько, сколько понадобится. У Кушина есть на то свои причины.

Кирай не счел нужным добавить какую-либо информацию о переговорах Кушина с незнакомцем. Храдецки на это и не рассчитывал. Бунтовщики, находящиеся вне закона, должны были соблюдать строжайшую конспирацию, если хотели выжить. Чем меньше он знал, тем меньше Релинг и генерал Дожа смогут вырвать у него сведений, если он попадет в их руки. Кирай угостил его чашкой кофе, крепкого и горького, и они, усевшись за кухонным столом вместе с еще двумя людьми Кушина, коротали время в молчании. Помощник Оскара в углу комнаты углубился в игру на дешевеньком компьютере. Минуты утекали за минутами.