– Мопассана?

– Вы не знаете? – улыбнулся русский и, вот дьябло, опять очень мило и добро. – Это же очень известная байка. Когда Эйфель возводил эту башню, против нее восстала буквально вся парижская интеллигенция. И Ги де Мопассан был одним из самых яростных ее противников. А затем, по окончании строительства, он стал завсегдатаем этого ресторана. И когда репортеры спросили его, почему он, столь яростный противник башни, каждый день обедает в ее ресторане, Мопассан ответил, что ненавидит панораму Парижа, над которым возвышается эта уродливая конструкция. А здешний ресторан – единственное место, откуда она не видна.

Барро запрокинул голову и рассмеялся. Байка действительно была славная. Ее стоило добавить в свое собрание. Но этот жест был призван еще и замаскировать его отношение к тому, что в ресторане немного сгустился воздух и стало несколько темнее. Он не собирался рисковать и для начала решил прощупать окрестности. Мутанты обычно не склонны искать общества друг друга, ну если, конечно, их ничто не держит рядом (например, служба в какой-нибудь международной миротворческой бригаде), однако кто его знает, какие порядки у них в России. Говорят, они все там поголовно приверженцы коллективизма. Отрыжка коммунистического прошлого, так сказать...

– Присаживайтесь, – предложил русский. Похоже, он ничего не заметил.

– С удовольствием. – Барро опустился на стул напротив. – Что вы заказали?

– О, я не оригинален. И в любой стране стараюсь пробовать те блюда, которые считаются гордостью национальной кухни. Этого правила мне не удалось придерживаться только в Лондоне. Признаюсь честно, там я однажды даже обедал в «Макдональдсе».

– Да вы что! – изумился Барро. – Соболезную. Впрочем, говорят, что такого понятия, как британская кухня, просто не существует. Ну а что вы заказали сейчас?

– Прошу прощения, – смущенно развел руками русский, – устрицы.

– За что же прощения?

– Ну... я слышал, что по правилам их следует есть в те месяцы, в названии которых есть буква «р». Май, увы, к ним не относится.

Барро покровительственно кивнул.

– Ничего, дерзайте. Такое правило действительно есть, но проистекает из тех времен, когда всех моллюсков собирали на отмелях, и ни о каких устричных фермах никто и слыхом не слыхивал. Соответственно, их очень быстро подчистую съедали. Поэтому и придумали это правило. Чтобы дать устрицам в летние, наиболее, так сказать, благоприятные месяцы хоть немного подрасти. А сегодня можно этим пренебречь. Тем более, если вы не собираетесь вернуться в Париж в этом сентябре.

– Да нет, вряд ли. То есть я бы, наверное, был очень не против, но дела, знаете ли...

– А чем вы занимаетесь, если не секрет?

– Да нет, не секрет. Я учитель.

– Учитель?

– Да, школьный учитель.

– В обыкновенной школе?

– Ну... не совсем. В валаамской.

– Простите?

– У нас на севере есть такое озеро. На нем еще стоит знаменитый православный монастырь. И при нем школа. Для особо одаренных детей. То есть сейчас уже такие школы есть не только на Валааме. Сейчас у нас целая сеть – больше сорока школ. Они все так и называются – валаамские школы. Но я работаю в той, с которой эта сеть начиналась.

– Для особо одаренных, говорите, – задумчиво повторил Барро. Пожалуй, с этим неучтенным не стоило торопиться. Похоже, все гораздо интереснее, чем он предполагал. Школа для особо одаренных... Лучшего прикрытия для целой организации нелегальных мутантов не придумаешь. Причем отбирать их можно уже с детского возраста. И формировать так, как тебе нужно. Да-а-а... этим жадным дядям из ООН и Комитета по контролю придется изрядно раскошелиться. Барро довольно улыбнулся и повернулся к своему собеседнику. – Как интересно! Расскажите мне о вашей школе...

– Давно ждете? – поинтересовался Барро, присаживаясь за столик. Несмотря на обеденный час, в этом кафе было малолюдно.

– Да нет. – Русский уже сворачивал газету. – Минут пять, не более. А кафе действительно уютное. Спасибо.

– Ну а после того, как вы попробуете здешние виноградные улитки, вы будете благодарны мне до конца своих дней, – пообещал Барро.

– Ни минуты не сомневаюсь, – с самым серьезным видом произнес русский. После чего они оба рассмеялись.

Затем Барро полез в карман и достал небольшой голоснимок.

– Вот, как и обещал. Моя внучка – Роза-Эмилия де Леон Барро.

Русский взял фотографию, скачанную вчера Барро из Интернета, с которой глядела симпатичная девочка лет четырех с небольшим («Буду я еще уроду показывать свою настоящую внучку»), и принялся ее рассматривать.

– Славная девчушка. Мы начинаем работать с детьми как раз именно с такого возраста. – Русский снова вгляделся в фото и задумчиво произнес: – Странно, она очень мало на вас похожа.

– Да, вся в невестку, – вздохнул Барро. – Ну ничего, надеюсь, внук за меня отомстит. А, вот и улитки...

Когда официант расставил на столике вазочку с маслом, маленькие булочки, два бокала вина и две сковородки, в маленьких выемках которых доходили до кондиции виноградные улитки, Барро наклонился, втянул носом воздух и блаженно улыбнулся.

– А знаете, – заявил он, вооружаясь щипчиками и маленькой двузубой вилочкой, – у меня есть одна гастрономическая теория.

– Гастрономическая теория? Интересно.

– Я считаю, что все самые знаменитые блюда национальных кухонь были созданы... от безысходности. Возьмем, например, пиццу. В семье некоего неаполитанского рыбака в один прекрасный день кончились продукты. Ну практически. То есть из того, что у него в доме осталось, ничего привычного приготовить было уже нельзя. Ну что можно сделать из горсти муки, давленого помидора, крошечного кусочка сыра и ломтика ветчины? Но его жена творчески подошла к задаче накормить мужа. И вот теперь мы имеем возможность наслаждаться пиццей. – Барро захватил раковину щипчиками и, зацепив вилочкой тело улитки, ловко извлек ее наружу и отправил в рот, а затем продолжил: – Или, скажем, фондю. Несколько швейцарских пастухов, пасших свои стада на альпийских лугах, так же остались с бутылкой вина, засохшим сыром и зачерствевшим до каменного состояния куском хлеба. Ну кому могут понравиться такие продукты? Но пастухи нагрели вино, растопили в нем сыр и, наколов кусочки старого хлеба на веточки, принялись макать их в получившуюся смесь. – Барро проглотил следующую улитку. И окинул взглядом небольшой зальчик. Пожалуй, уже можно...

Он выбрал это кафе, затерявшееся в улочках Монмартра как раз потому, что в обеденное время здесь отчего-то было не слишком людно. Впрочем, нынешний Монмартр – это некоторым образом гетто, в котором проживают всякие арабы, эстонцы, марокканцы и таджики. А им во французском кафе делать нечего. Ну а базилика Санкре-Кёр, вокруг которой обычно и нарезают круги многочисленные туристы, была расположена в четырех кварталах отсюда. Так что и любопытные сюда не добирались. Ну почти. Поэтому спланированная операция должна была пройти без лишних глаз. Но сначала надо было закончить с деликатесами.

– Так и виноградные улитки, – произнес Барро, расправляясь со следующей, – скорее всего результат того, что семья какого-то бедного виноградаря дошла до ручки. И у него в доме осталась всего лишь пара ложек масла. Так что пришлось срочно искать что-нибудь, чем можно было набить желудок. И вот извольте – у нас на столе знаменитое блюдо национальной кухни. – Он доел последнюю улитку. На сковородке у русского оставалось еще три.

– Действительно интересная теория, – отозвался тот, – и вполне имеющая право на существование. Хотя и не всеобъемлющая. Как, например, быть с чешским блюдом «печено вепрево колено» или тем же французским фуа-гра?

– Ну я же и не претендовал на всеобъемлющее объяснение. – Барро, взяв салфетку, прижал ее к губам.

В кафе тут же потемнело, воздух сгустился и потяжелел. Для того, что он собирался предпринять, не нужны были свидетели, поэтому шестеро посетителей за соседними столиками, двое скучающих официантов и одна официантка, а также бармен впали в легкий транс, не мешающий им заниматься своими делами, но полностью выключающий их из происходящего. Так, бармен с окаменевшим лицом продолжал протирать пивной стакан, который он взял в руки за мгновение до этого. Да, Габриэль Барро мог собой гордиться. В его возрасте большинство уже были ни на что не годны, а он сумел взять под контроль десять человек. Причем не шибко-то и запыхался. Барро с самодовольной улыбкой привстал с кресла, а затем... ему засветили в лоб с такой силой, что он мгновенно опрокинулся на спину...