– То есть ты сразу понял, что это мистификация?
Костик посмотрел на меня с недоумением.
– А что же ещё? Раз позвонил – значит, не помер.
– Логично. А дальше ты что отколол?
– Что я отколол? Посоветовал пойти в прокуратуру, всё рассказать. Дверные замки сменить помог...
– А Антон? А переход на нелегальное положение? Вместо того, чтобы успокоить женщину, ты давай на неё страху нагонять. Мало ей было страхов?
Приуныл, покряхтел.
– Так а что оставалось делать? Последний шанс...
Да, конечно. Где ещё можно остаться наедине с любимой, как не на конспиративной квартире? Не иначе пробки от радости перегорели. Приятный мужик, на психа вроде не похож... Вот ведь что любовь с людьми-то делает!
Три дня пребывания в подполье неумелый ухажёр занимался тем же самым, чем занимался четыре года в институте, а именно – робел и от робости громоздил одну глупость на другую: то наган подарит, то краску для волос принесёт. На четвёртый день пришёл в отчаяние и ляпнул по наитию, что следователь Порфирьев на самом деле мартовский утопленник.
Представьте, помогло. Жутко, зябко, муж с того света достаёт, под окнами безымянный ужас шастает, зомби ходят. Поневоле захочется к кому-то прижаться.
Прижалась! И очумевший от счастья Константин понимает, что успех надо развивать. Узнав из ночных откровений Аськи о «Солнечном храме», он выбирается в санузел, откуда шлёт эсэмэску звукооператору Антону. Тот спросонья пишет в домашних условиях махонькую радиопьесу и запускает в эфир. Точнее, на секретный телефон незасвеченной явки. Костик, будто бы невзначай, нажимает кнопку громкой связи – и Аська всё слышит...
Как говаривала моя бабушка, таких не рожают, а высиживают.
– Кто такой Фёдор?
– Так... Городской дурачок. Вообразил себя анархистом...
– Это не он на «газоне плача» торговал? Бакуниным, Махно.
– Он.
– Что за хрень с выстрелами?
А с выстрелами, как выясняется, хрень такая: доставив Аську с сыном к Фёдору (через весь город, среди ночи!), отважный спасатель тихонько договаривается с анархистом-теоретиком о том, чтобы тот, высаживая беглецов, пальнул в него (в Костика) пару раз холостыми.
– Зачем?
Тут психология. Увидев Костика тяжко раненым, Аська, по идее, должна полюбить его окончательно и навсегда. Ну не дурь?
Дурь-то дурь, но ведь сработало, как ни странно...
– И Аська потом ничего не заподозрила? Стрелять – стреляли, а где шрамы?
– Да шрамов-то у меня полно. Выбирай любой...
– А как так вышло, что Фёдор остановил машину в точности напротив «Солнечного храма»?
– Это я бы и сам хотел узнать.
– Вы что, с тех пор с Фёдором не встречались?
– Нет.
– Почему?
– Боюсь, морду ему набью при встрече.
– Полагаешь, он это сделал умышленно?
Усмехнулся:
– Есть другие варианты? Подвёз к самому входу, а там этот ваш... Порфирьев...
– Какой же он наш? Он из прокуратуры...
– Ну из прокуратуры...
– То есть дальше всё происходило без тебя... Эсэмэски, как я понимаю, тоже никакой не было?
– Эсэмэски?
– «Горите вы синим пламенем!»
Чем дальше беседовал со мной мужественный и несгибаемый спасатель Костик, тем большую он ощущал неловкость. Это было заметно невооружённым глазом. Примерно так, протрезвев, вспоминаешь собственные вчерашние выходки.
– Да не было, конечно...
Я потёр подбородок.
– Что ж, поздравляю. Охмурил в рамках законности... А, нет! С наганом ты, Костик, подставился.
– Он травматический.
– Хотя бы и травматический. Покупается по разрешению, в другие руки не передаётся...
Костик повеселел вновь.
– Так а я что, против? – сказал он. – Изымайте, штрафуйте. Срок мне за это, если светит, то условный...
Настолько был счастлив в личной жизни, что и не напугаешь его ничем. Впрочем вскоре на мужественное чело спасателя набежала лёгкая тучка.
– Только, пожалуйста... Аське...
– Ни словечка, – заверил я. – О проделках твоих от меня Анна Владимировна ничего не узнает. Кстати, встречная просьба...
* * *
Анархист-одиночка Фёдор и впрямь смахивал на медведя.
– Какая мокруха, начальник? – вскричал он, пяля на меня честные медвежьи глазёнки. – Из пугача палил!
– Зачем потом выкинул?
– Да из-за Костика же! Мы с ним как уговаривались? Я палю – он выпадает наружу. Я уже газанул – смотрю, а он лямкой рюкзака за щеколду ремня безопасности зацепился. Я – назад. Начали отцеплять – не получается. А время-то идёт! Баба-то его вот-вот опомнится! Ну я в порядке мотивации пугач выкинул, вроде как от орудия убийства избавляюсь, – и опять по газам...
– А если бы догадалась, что пугач?
– Костик сказал, она в этом деле не секёт...
Чего ни в коем случае не скажешь о следователе прокуратуры Порфирьеве. А он, согласно показаниям свидетельницы Чебурахиной, взял пистолет, стёр отпечатки да ещё и примолвил что-то вроде: «Хотел на вас убийство повесить». Шутил, что ли? Странные шутки у следователей прокуратуры...
Впрочем, ей могло и послышаться.
– Кто-нибудь ещё там был – перед входом?
– Н-нет... не заметил.
– И фамилия Порфирьев тебе ничего не говорит?
– Порфирьев?
– Порфирьев Пётр Сергеевич.
– Следователь, что ли? Так он вроде Порфирий Петрович...
Медвежьи глазки смотрели на меня искренне и преданно.
– Знаешь его? – Я предъявил фотографию Порфирьева.
– Н-нет... Точно нет. Уж больно приметный.
– Хорошо. Тогда такой вопрос: почему свернул на Обводный? Почему остановился именно там?
– Н-ну... надо ж было куда-то свернуть! Смотрю: место вроде подходящее, мрачное... Там и тормознул.
– А кто тебе перед этим по мобильнику звонил?
– Не помню.
– Вспомни.
– Правда не помню!
– Ингмар?
– А это ещё кто такой?
Мурыжил я Феденьку довольно долго, но чернорубашечник-махнопродавец, кажется, и впрямь мало что знал. Пришлось отпустить с миром.
* * *
– Ну? – ворчливо приветствовал меня Михалыч. – Никак с версией пожаловал?
– С версией, товарищ генерал.
По высочайшему соизволению его превосходительства я присел на стул и раскрыл папку.
– Огласи тогда...
Я огласил:
– Официально «Солнечным храмом» Порфирьев не занимался, но сам ход событий подсказывает, что компромат он на них копил в течение долгого времени. И не только на них. Два года назад его племянница была вовлечена в подобную секту. До сих пор никто не знает, куда делась. Дальше. В июне сего года при странных обстоятельствах гибнет некий Громыко Станислав Андреевич. На место происшествия выезжает следственно-оперативная группа РОВД и представитель прокуратуры, от которого Порфирьеву становится известно о случившемся. Полагаю, Пётр Сергеевич владел определённой информацией о связи погибшего Громыко с «Солнечным храмом». Грубо превышая свои полномочия, он именем прокурора оказывает давление на райотдел милиции и берёт предварительную проверку на себя. Прокурор, однако, утверждает, что ни устной, ни письменной санкции он Порфирьеву на вышеупомянутые действия не давал. Несмотря на ряд промахов, Порфирьев выясняет главное: имела место инсценировка смерти, а сам Станислав Громыко незаконно лишён свободы и находится в подвале «Солнечного храма».
Михалыч засопел, нетерпеливо шевельнул пальцами. Я отдал ему папку и продолжал:
– Под нажимом похитителей Громыко звонит жене и, запугав её, так сказать, явлением с того света, вынуждает выполнить несколько поручений, в том числе нанять транспорт, на котором затем было совершено похищение певца. Порфирьев пытается связаться с майором Солдатенковым, ведущим дело о похищении, но тут исчезает на несколько дней свидетельница Анна Владимировна Чебурахина, жена Громыко.
– Причина? – буркнул Михалыч, шурша бумагами.
– Испуг. Нервный срыв. Пряталась у знакомых. Боялась новых звонков, отключила сотовый телефон. Спустя четыре дня Порфирьев, потеряв из виду Чебурахину, по собственной инициативе является в «Солнечный храм» и пытается расколоть Ингмара, главу фирмы, в частной беседе. Тот, видимо, пытается его убрать. Возможен и другой вариант. Положение тел погибших наводит на мысль, что именно в это время Станиславу Громыко удалось освободиться и разоружить охранника. Так или иначе, но в результате возникшей драки была повреждена газовая труба. Затем в загазованном помещении был произведён выстрел, что привело к взрыву. Подробности пока неизвестны. Экспертиза работает...