– Не мешай, – отозвался Ахиллес. – И так тошно – сил нет.

Оба замолчали.

Наконец Гамлет вскочил и быстро включил телевизор.

– Не выдержал, – виновато объяснил он. – Разве это жизнь, сидеть у стены, поджав под себя ноги, и думать о телевизоре? Мне показалось, я умер.

– Я сам еще раньше не выдержал, – утешил друга Ахиллес. – И почти умер. Просто я включать его не могу.

– Как странно, – задумался Гамлет. – А ведь я его как купил, в первый вечер как посмотрел, так потом два месяца вообще включать не хотелось! И ничего, не умер.

– Это потому, что у тебя коротушки не было, – объяснил Ахиллес. – Пока у меня была логика здорова, я тоже телевизор смотреть не мог.

– Но ведь это значит, – Гамлет торжественно вскинул манипулятор, – что, как только мы излечимся, он нам снова будет не нужен! А ведь мы излечимся! Поэтому можем сейчас же от него избавиться!

– Логично! – обрадовался Ахиллес.

Телевизор был установлен когда-то специально обученными наладчиками. Это были хмурые немногословные роботы. Старший – с выпуклыми высокоточными окулярами и ярким зеленым огоньком между ними. А у его помощника головной блок был плотно замотан изолентой. Гамлет в тот день был на заводе и лишь в перерыве подошел к терминалу и поглядел через охранные камеры квартиры, не роются ли они в его кладовке среди инструментов. Хотя, по большому счету, что там было брать? Мастера в кладовке не рылись. Они монтировали динамики. Помощник делал что-то не так, и старший терпеливо ему выговаривал. Гамлет устыдился своих мыслей, больше за мастерами не подглядывал и даже не знал, во сколько они закончили работу и когда ушли, захлопнув дверь. Проще говоря, как ставят и снимают телевизоры, Гамлет никогда сам не видел. Он представлял себе принцип в общих чертах, но довольно смутно.

– В ларьках все скупают, – объяснял Ахиллес, потирая манипуляторы. – Проверено. В ларек его и отнесем.

Для начала Гамлет принес из подсобки стамеску и выкорчевал из стен динамики долбиканального звука, которые оказались навеки туда вклеены «жидкими заклепками». Получилось неаккуратно, но в целом динамики почти не пострадали. Хуже было со шнурами – Гамлет и Ахиллес выдергивали их из стен вместе на счет «три-четыре» и перестарались: порвали. Да и комната приобрела разрушенный вид. Но это сейчас было не важно. Осталось самое главное: снять с потолка проекционную матрицу. И это оказалось сложнее, чем предполагал Гамлет.

Во-первых, до потолка он не дотягивался. Во-вторых, понятия не имел, на чем там крепится эта громадная плита из темного стекла, откуда струятся к полу миллионы лазерных лучей, создавая объемное изображение. Гамлет взобрался на плечи Ахиллесу и внимательно обследовал края плиты, забранные тонкой серебристой рамкой.

– На клею сидит, – гудел под ним Ахиллес, – клянусь аккумулятором, на клею!

Гамлет тем временем аккуратно сковырнул наклейку «Sharp» и обнаружил под ней головку здоровенного черного болта. Сколько он ни пытался повернуть его фалангой манипулятора, болт оставался неподвижен.

– Дай мне! Слышь, говорю! – топтался и нервничал Ахиллес. – Дай погляжу! Я ж спец по болтам, ну!

Гамлет нехотя спустился на пол, а Ахиллес проворно залез ему на плечи.

– Что хотят, то и творят, – пробормотал он сверху. – Что хотят, то и творят...

– Чего там? – не выдержал Гамлет.

– Никогда таких болтов не видал, – объяснил Ахиллес. – Обычно ж болты какие бывают? – Он назидательно поднял манипулятор и принялся загибать фаланги: – Болты бывают христианские, языческие и иудейские. Христианские – у них, значит, крест посередине, под крестовую отвертку. Языческие – у них прорезь. Под старую, значит, плоскую отвертку. А иудейские – у тех ямка шестиконечная. Хитрые они. Под иудейскую, значит, отвертку.

Ахиллес замолчал.

– Ну? – нетерпеливо дернулся Гамлет. – И чего?

– А того, – объяснил Ахиллес, – что тут болт не христианский, не языческий и не иудейский даже. Прорезь у него треугольником, – Ахиллес неуклюже помахал манипуляторами, изображая треугольник, – это где ж такую отвертку взять?

– Эх ты, чугунина, – огорчился Гамлет. – Это и без тебя было понятно, что треугольником. Слазь, теперь я полезу!

Он взял стамеску, залез на плечи Ахиллесу, примерился, воткнул с размаху и рванул. Болт хрустнул и выпал из гнезда.

– И чего теперь? – задумался Гамлет.

На всякий случай он распростер манипуляторы, поддерживая плиту, если бы та вдруг вздумала падать. Но плита не падала.

– Дай поглядеть, – снова заныл Ахиллес.

– Да погоди ты, – отмахнулся Гамлет, прислушиваясь. – Боюсь я, это был какой-то не совсем обычный болт...

Вдруг раздался треск, словно в усилитель вставили разъем динамиков, и плита сама собой осветилась тусклым зеленоватым светом. И послышался голос – громкий, но глухой, замогильный. Шел он из самой плиты, и это было странно – ведь динамики телевизора лежали, оторванные, на полу.

– Ясно теперь? – глухо рявкнула плита таким тоном, будто продолжала давнюю беседу, и закончила издевательски: – А то начинает мне тут: не хватит памяти, не хватит памяти...

– Ух ты! – восхищенно произнес Ахиллес. – Вот техника!

– А вы, вообще, кто? Кто вас сюда звал? – немедленно отозвалась плита.

Гамлет изумленно посмотрел вниз на Ахиллеса, тот развел манипуляторами и помотал головным блоком.

– Вы новенькие, что ли? Я ж не вижу ничего отсюда! Пусть уберут посторонних!

– Меня зовут Гамлет. А это мой друг, Ахиллес. А вы кто?

– Я?! – рявкнула плита. – Да я Пигмалион!

– Мы думали, вы телевизор, – смущенно признался Ахиллес.

– Вы что, коротнутые?! – взревел Пигмалион.

– Вообще-то пока да, – признался Гамлет. – Но очень надеемся скоро излечиться!

Плита фыркнула с невыразимым отвращением.

– Дожили! На завод Камеяма уже принимают больных роботов?!

Гамлет и Ахиллес снова недоуменно переглянулись.

– Ладно, хватит! – громогласно рявкнул Пигмалион. – Вы меня вынимать отсюда собираетесь?

– Вообще-то мы именно это и собирались сделать, – осторожно объяснил Гамлет. – Вы не подскажете, как вас лучше отсюда вынуть?

Ответом была тишина.

– Вы меня слышите? – поинтересовался Гамлет.

– Да заткнитесь вы! – ответила плита глухо и раздраженно. – Сейчас последний раз протестирую, и выхожу. Тут, кажется, что-то со звуком случилось, пока мы болтали...

Гамлет и Ахиллес переглянулись и принялись терпеливо ждать. Плита вспыхнула раз, другой, под ней замелькали лазерные лучи.

– Кто там в зоне стоит? – проорала плита. – Уберите!

Ахиллес с сидящим на плечах Гамлетом послушно отошел к стенке.

В воздухе под плитой появлялись и исчезали круги, ромбы и полосы настроечной 3D-таблицы.

– Ну вот, – сообщила плита с отвращением, – звук отвалился, все каналы, кроме баса. Чипы не битые – похоже, с проводами что-то. Остальное в норме. Монохром по синему слегка косит, но в пределах. А вот колонок не чую. Где колонки?

– Вообще-то, – признался Гамлет, – мы колонки уже отключили.

– А, – лениво произнесла плита. – Ну и правильно. Так бы сразу и сказали. Вытаскивайте меня отсюда!

– А посоветуйте, как вас отсюда вытащить? – аккуратно спросил Гамлет. – А то мы не умеем.

– Стоп! – рявкнула плита. – Мне надоело. Кто пустил в лабораторию больных коротнутых практикантов? Пошли оба вон! И где Кагуцути?

– Кто? – удивился Ахиллес.

– Кагуцути! Кончайте надо мной издева... – взревел Пигмалион, но вдруг осекся.

Молчал он, казалось, целую вечность. А когда заговорил, тон у него был другой – взволнованный и жалобный.

– А мы что, разве не на заводе? – спросил он тихо.

– Мы у меня дома, – тоже тихо ответил Гамлет.

– И давно? – несчастным голосом спросил Пигмалион.

– Месяца три, – аккуратно сообщил Гамлет.

– Месяца... три? – повторил Пигмалион упавшим шепотом. – Вы только что отвинтили черный болт? – не то спросил, не то сообщил он.