Людей действительно следовало спасать.

Миры-миражи, в которые по прихоти одурманенного мозга погружались опустившиеся люди (из тех, кто еще не умер от передозировки), завораживали Арибальда. В этих мирах если и существовала логика, была она настолько чуждой и непонятной, что не вдруг удавалось ее обнаружить. Эта извращенная логика требовала раскрепостить интеллект, избавиться от наросшей коросты привычек и убеждений и рвануть в иллюзорный мир случайных ассоциативных последовательностей. Арибальд относился к жизни как к игре, а лучшими играми считал игры чистого разума.

В «Лаваэсти» было, как всегда, хорошо и уютно, ну а к здешней кухне и напиткам не сумел бы придраться и самый капризный гурман. Невидимый исполнитель пел с придыханием: «Вольному – воля, спасенному – боль». Следовало признать: Фейнамиэль имела все основания полагать, что мэтр решил за ней приударить, раз сюда пригласил. Однако подозрения ее быстро развеялись – он даже за обедом говорил о работе. И продолжал донимать спутницу расспросами.

– Ты догадалась, как возникла цепочка «эльфы – пауки – матка»? При всей кажущейся нелогичности?

Фейнамиэль уже размышляла об этом. Цепочка и впрямь была странная: матки бывают у пчел или муравьев, но уж никак не пауков. Среди пауков вообще нет общественных видов.

– Нет, мэтр.

– Ты снова называешь меня мэтром!

– Простите... Ари.

Арибальд вздохнул и некоторое время самозабвенно любовался на просвет жидкостью в бокале. Потом поставил бокал на скатерть.

– Над пациентом не один раз наклонялась медсестра, эльфийка. А санитары и наблюдатели стояли поодаль, у дверей или за спинкой кровати. Именно поэтому склонившаяся почти к самому лицу Айвена эльфийка казалась ему огромной, куда больше мужчин, оставшихся на периферии зрения!

«А ведь правда! – подумала Фейна, восхитившись простоте объяснения. – Это начальный образ-кадр, а дальше включается воображение, начинают наслаиваться прежние мысли и впечатления, гулять ассоциации, выстраиваться неожиданные цепочки...»

– Вот так-то... – Арибальд снова умолк, вперившись в бокал, который недавно рассматривал, только теперь руки его были сложены на столешнице, а бокал стоял рядом. Молчал Арибальд примерно минуту. Что сейчас творилось в сознании мэтра, невозможно было угадать.

– И все-таки зря мы так рано легализовали марихуану, – внезапно сменил направление разговора Арибальд. – Наркотики разрушают людей. В буквальном смысле. На улицах стало тише и спокойнее, но скоро станет совсем уж пусто. Переоценили мы разумность вида хомо сапиенс. Они глупее и безответственнее, чем думают наши коммандеры, если позволяют химии убивать себя.

– Тем меньше сомнений в том, что мы должны их спасти, Ари. Для начала – лучших. Давайте за это выпьем?

– С радостью. Люди и впрямь столько переняли у нас, что мы не можем их вот так просто бросить.

Во дворце-корабле Арибальд еще разок внимательно просмотрел сегодняшнюю запись.

Прогресс, конечно, налицо – по сравнению с полной галиматьей первых видений Айвена нынешняя мнемограмма достаточно связна и последовательна. Сюжет на первый взгляд незамысловат: к Айвену приходит Арибальд... то есть Ариэль. (Йэнналэ, как утомили женские имена! Назвать бы тебя Степанидой, чтоб проникся!) Так... Приходит Ариэль, Лесной Коммандер. (Лесной! Ну да, ну да, расхожий стереотип – раз эльф, значит, живет в лесу.) Просит сшить парадный мундир к...

Арибальд сверился с заметками в блокноте, которые по ходу первого просмотра чиркал на бледно-зеленых листках – он придавал большое значение мелочам в видениях пациентов. Например, названиям воображаемых сборищ с большим количеством действующих лиц.

Ага, мундир к осеннему балу. Понятно, раз эльфы – значит, балы, и никак иначе. Назвать это банальной пьянкой с танцульками Айвену не позволяет то ли недостаток фантазии, то ли остатки интеллигентности. Так, мундир... Кстати, портняжные реалии преподнесены достаточно убедительно. А то многие путают раскрой с пошивом, а реглан с цельнокроенным рукавом или, скажем, с «летучей мышью». Но есть и проколы – овальная горловина и одновременно воротник апаш, например. Как-то это не очень сочетается. Хотя, если постараться...

Айвен шьет мундир, попутно ведя беседы с партизанствующим приятелем, которого, увы, в итоге сдает господам эльфам с потрохами. Еще – вспоминает о погибшей семье. Жена и дочь. Дочь он даже пытается спасти, и почти спасает, но не успевает совсем чуть-чуть: ее казнят. Казнят, естественно, эльфы, господа, кто же еще?

И что-то он такое делает с мундиром, ибо Ариэль в конечном итоге убивает эльфийку-матку, которая, ясное дело, последняя на Земле и во всей Вселенной, а с ее смертью род эльфов обязан прерваться.

Вот, собственно, и все. Гораздо интереснее сюжета психологические дебри, из которых подобные сюжеты вытекают. Во-первых, изначальный посыл: эльфы – поработители, перед которыми одни склонились (сам Айвен, шьющий эльфам костюмы), другие нет (приятель-партизан, казненная дочь Айвена). Во-вторых, старательно воспитываемая в себе ксенофобия: и так достаточно непохожие на людей эльфы низводятся не то к паукам, не то к общественным насекомым с дичайшими обрядами, вроде поедания маткой самцов. И это при всем при том, что внешне эльфы не так уж далеки от людей. Сам Арибальд даже находил многих человеческих женщин вполне сексуальными, но, разумеется, только в одетом виде – иначе различия между млекопитающими и сейдхе становились слишком уж очевидными. Зато разум и логика у людей и эльфов оказались на диво сходными. Однако, если как следует подумать, ничего в этом удивительного-то и нет. Люди цивилизовались и повзрослели у эльфов на глазах, а когда появились первые подозрения, что два зверя в одной берлоге не уживутся, – более старшие и более умные уступили территорию молодым и нахрапистым. А вернувшись – убедились, что человечество совершенно не изменилось.

Да уж, прямо как в старой легенде – они оказались слишком похожи, чтобы поступить одинаково...

Фактически люди убили себя. Они сами в том повинны или эльфы – теперь уж и не разберешь. За какие-то три года они превратились в законченных наркоманов, если раньше не стали самоубийцами. К моменту посадки первого корабля эльфов в Канаде на планете было больше шести миллиардов людей. Сегодня их осталось едва семьсот тысяч и с каждым днем становится все меньше. Генетический материал эльфами, конечно, законсервирован, но вообще-то правильнее, когда человеческих детей воспитывают люди. Зачем эльфам очередная раса Маугли? Ошибки на то и ошибки, чтобы их не повторять.

Арибальд точно знал: причины упадка еще недавно столь многообещающей популяции можно и должно разглядеть в мнемограммах из нескольких разбросанных по планете клиник. Таких же, в какой лежал и бредил радиофизик Айвен, воображающий себя портным. И даже в наркотическом бреду видящий себя тем, кто сотрет род эльфов с полотна реальности.

Какое счастье, что у сейдхе репродуктивны все здоровые женщины, а не только несуществующие гигантские матки! И еще большее счастье, что после секса никто никого не ест...

Арибальд прокручивал мнемограмму туда-сюда, выискивая значимые места. Вот, кстати, интересное: достаточно пренебрежительное отношение к оркам и троллям. Ну да, уважать рабов собственного врага мало где принято. Неважно, что служат ВРАГУ. Важно, что СЛУЖАТ. Склонивший колени и признавший другого хозяином навсегда вычеркивает себя из списка тех, кого следует уважать. Эльфы и сами так думали... пока не прожили достаточно долго и не осознали, что бывает и иначе. Бывают просто существа на своем месте. По способностям и порогу разумения. И нет в этом никакого расизма или еще каких демократических страстей.

«Кстати, о политкорректности, в которую люди не к добру впали. Не она ли так изощренно перекорежила людей? – внезапно подумал Арибальд. – Когда становится опасно называть негра негром, а пидора пидором, психика рано или поздно не выдержит. Что индивидуальная психика, что психика социума. Записать, записать скорее...»