И не выдержал.

– Прости...

Нигири провела рукой по витым рогам, в которые когда-то вплетала магические нити, коснулась лба Бразара, отвернулась и, поудобнее перехватив меховой сверток, побрела к возвышающимся на горизонте горам. По колени проваливаясь в снег. Стискивая зубы. Чувствуя за спиной дыхание наемника.

Примерно через пятьдесят шагов Гаруса стала задыхаться, а одежда под шубой насквозь промокла – сказывалась незалеченная лихорадка. Голова кружилась, перед глазами плыли разноцветные круги, а пот, выступающий на лбу, на ветру мгновенно превращался в лед.

Она перестала видеть горы. Но знала, что они где-то впереди.

Она перестала чувствовать руки, которыми прижимала к себе меховой сверток. Но знала, что не выронила его.

Шептать не получалось – губы не слушались.

Могла лишь повторять мысленно: «Не зря... Это все не зря... Не зря...»

Тусклое солнце нехотя, словно по приговору суда, выползло на небо. Начались пустоши Рьякванда – граничащая с Мышиными горами холмистая область. Тропа змеилась меж склонов, огибая базальтовые глыбы, в обилии валяющиеся по всему Рьякванду, и за одной из них Леннарт обнаружил тарвагского козла. Черный зверь лежал на снегу, аккуратно сложив под себя ноги, так, словно устроился отдохнуть. Но бока не вздымались – мертв. Нигири осталась без скакуна.

Довольный Изгой привстал на стременах.

За этой глыбой холмы стирались, превращая Рьякванд в равнину, тянущуюся до самого горизонта, над которым возвышались пики Мышиных гор, и уходящая от павшего козла цепочка следов была видна как на ладони.

И даже...

Несмотря на тусклое солнце, снег все равно слепил глаза, и темную точку на белом полотне наемник разглядел не сразу.

Догнал!

Леннарт зловеще усмехнулся, чмокнул губами, приказывая коню двигаться дальше, но тот неожиданно уперся. Изгой опустил взгляд и вздрогнул: путь ему преграждал широкоплечий мужчина. Остроносый и рыжеволосый. Изгой никогда не видел этого лица, но узнал одежду и меч.

Перед ним стоял проклятый Ингольф.

«Так вот что потребовал нигири за остатки магии!»

Проклиная тварей, выманивших у него меч, наемник спрыгнул на землю, снял варежки и, оставшись в перчатках, взял в правую руку длинный нож, а в левую, расстегнув застежку, тяжелый плащ.

Ингольф ждал, благородно позволяя сопернику подготовиться к схватке. Стоял, не чувствуя холода, бесстрастно наблюдал за приготовлениями противника, и думал...

«Иногда победа и смерть шествуют рука об руку».

«Для меня смерть станет победой, избавлением. Но на этот бой я вышел не для себя...»

Наемник сделал шаг, и проклятый рыцарь совершил простенький выпад вперед. Легко читаемый и нарочито медлительный.

«Это тот самый бой, в котором мне позволено проиграть. Но, черт побери! Я ХОЧУ его выиграть!»

Спасти Гарусу!

Леннарт оказался сбоку от начавшегося разворачиваться воина и дважды быстро ткнул ножом, метя в печень. Тут же проворно отпрыгнул назад, избегая ответного удара. Который не последовал.

Ингольф увидел кровь на клинке противника, но боли не почувствовал.

Охотник по-прежнему за спиной.

«Хочет поиграть? Но зачем?»

Размышляя, рыцарь принялся выписывать перед наемником восьмерки, заставляя того отступать в снег.

«Что Охотник имел в виду, говоря о хитроумии Орвара? Брюхо не раскрыл приятелям, что именно купила у него нигири. Но потребовал в уплату меч. Меч! Хотя не собирался выводить на бой Ингольфа. Орвар...»

Простолюдин перешел в атаку и попытался набросить на голову рыцаря подбитый барсучьим мехом плащ. Ингольф легко уклонился от тяжеленной одежды, медленно пролетевшей на уровне его пояса, и продолжил размышления.

«Орвар обманул Расмуса! Углежог и Два Сапога подумали, что он продал Гарусе мою помощь. А на самом деле?»

Теперь наемник швырнул плащ под ноги рыцарю, задумавшийся Ингольф оступился, Леннарт тут же оказался рядом, левой блокировал меч рыцаря, зажатым в правой ножом ударил Ингольфа под мышку, затем под грудину, сбил с ног и навалился сверху.

«Меня убивает простолюдин! – На рыцаря накатило бешенство. Восемьсот лет он жаждал смерти, но умереть вот так, от руки мелкого наемника, от удара кабацкого ножа? – Лучше промучиться еще тысячу лет!»

Ингольф врезал Изгою в висок, затем в челюсть, отшвырнул в сторону, откатился сам, вскочил на ноги, подхватив выроненный меч. И...

Ему не мешали ни расстояние, ни слепящий глаза снег. Он увидел. И в тот же миг понял, почему его не позвали. Понял.

«Иногда победа и смерть шествуют рука об руку...»

Барахтающийся в снегу наемник был прекрасной мишенью и для рубящего, и для колющего удара, но Ингольф медлил.

«Гордость или долг? Умереть от руки простолюдина или помочь женщине?»

Гордость?

Нет.

Рыцарь воткнул меч в снег и скрестил на груди руки. Его битва окончена.

«Догадался?» – прошелестел из-за спины Охотник.

«Я не должен ей мешать».

«Прощай, Ингольф...»

«Убирайся!»

Тихий ответный смешок...

И в тот же миг он почувствовал нанесенные Изгоем раны. Понял, что сил не осталось, что снег стал красным от его крови.

И, несмотря на дикую боль, улыбнулся.

А еще через мгновение рассыпался черным пеплом.

Леннарт спрятал нож, отряхнул и набросил на плечи плащ, вскочил в седло и бросил взгляд на север. И удивленно приподнял брови.

Идущая через равнину цепочка следов прерывалась неподвижной темной точкой. Нигири не ушел, не добрался до гор.

«Я победил?»

Мысль почему-то не доставила привычной радости. Был у этой победы какой-то странный привкус.

Изгой погнал коня к лежащему на снегу телу, шагов за двадцать спрыгнул на снег и, прислушиваясь к крику младенца, подбежал к добыче. Не шевелится. Леннарт присел на корточки и откинул с лица нигири капюшон.

Женщина.

Узорчатая татуировка на лбу и впалых щеках, глаза закрыты, словно нигири уснула, просто уснула, а на губах – Изгой мог бы поклясться! – на губах застыла улыбка. Спокойная улыбка.

«Проклятый староста!»

Изгою уже доводилось ловить женщин, но ни поимка Роксаны, знаменитой воровки из столицы, ни удачная охота на Подлую Марту, отравившую трех своих мужей, не вызвали у него никаких эмоций: головы – они и есть головы. Тем более в тех случаях он доставлял пойманных в тюрьму живыми и здоровыми. Здесь же...

Чувствуя себя очень и очень неуверенно, Леннарт поднял со снега горланящий меховой сверток и осторожно покачал его на руках. Как ни странно, подействовало – наступила тишина. А еще через секунду послышалось довольное чириканье.

Сердце Изгоя громко стукнуло и провалилось в ледяную бездну.

– Сначала мы определим, что я получу за остатки магии.

– Чего же ты хочешь?

– Об этом я скажу только Орвару.

И прежде чем Расмус успел открыть рот, нигири и толстяка накрыла снежная пелена.

Шатер, сотканный из миллиардов снежинок, надежно отгородил женщину и Брюхо от остальных тварей. От огня и от верного Бразара. Они остались втроем: Орвар, Гаруса и мирно спящий ребенок.

Чужаки, застрявшие в лесу в ночь, когда мир сходит с ума.

– Ты знал, что я захочу уединиться, – заметила нигири. – Ты слишком быстро построил шатер.

– Ты умная женщина, – в тон ей отозвался толстяк. – Ты все просчитала.

– У меня нет сил, чтобы драться, вот и приходится думать.

– А если бы были силы – дралась?

– Да, – твердо ответила колдунья.

– Почему? – Впервые за много-много веков Орвар позабыл, что должен жевать. Подался вперед, не спуская с женщины напряженного взгляда. – Почему?

– Почему? – Гаруса усмехнулась. – Вот почему.

– Убить проклятую тварь!

– Смерть выродку!

Проявившееся в воде будущее покинуло плошку, выросло, заполонило комнату. Она стояла среди толпы и птицей парила над ней. Она видела всех сразу и каждого по отдельности. Одновременно. Она слышала их крики, их пронзительные голоса: и мужчин, и женщин. Она видела их глаза. И она чувствовала их эмоции. Ярость, ненависть, злоба и... страх. Страх вел их вперед. Не ярость, не ненависть, не злоба, а именно страх. Он делал их яростными и злыми, он заставлял ненавидеть и придавал сил.