– Буду ждать затаив дыхание.

– Можете считать, что я подал в отставку. – Бен повернулся и направился к двери.

– Прекрасно. Конечно, мы выплатим вам зарплату за две недели.

– Не трудитесь, – уже выходя, бросил Бен.

– Сержант Томлинсон, рад представить вам моих друзей – Бена Кинкейда и Кристину Маккол, – сказал Майк.

Бен протянул руку человеку, лежавшему перед ними на больничной кровати. Изо рта и носа у Томлинсона все еще торчали разные трубки, почти половина его тела была закована в гипс, а под глазами красовались черные круги. Однако цвет лица приобрел уже нормальный оттенок, и сержант выглядел вполне бодрым.

– Рад познакомиться, – искренне произнес Томлинсон.

– Хочу поздравить вас с тем, как вы провели расследование. Проделанная вами работа в конечном итоге имела решающее значение в этом деле, – сказал Бен, – вы проявили себя как многообещающий следователь. – Бен повернулся к Морелли. – Не правда ли, Майк?

– А? О да. Я уверен.

– Это мне нужно поздравлять вас, – возразил Томлинсон. – Я же понимаю, что вам удалось сделать то, чего я не смог, – остановить убийцу.

– Вы тогда не смогли одолеть преступника, но спасли жизнь девочке, – сказал Бен, а про себя подумал, что Томлинсону удалось продлить жизнь Трикси на три дня.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Кристина.

– Немного лучше, – ответил Томлинсон. – Еще кое-где побаливает, конечно. Например, ноги, когда я пытаюсь ими шевелить. Но если вы встретите здесь мою жену, – не говорите ей об этом. Она будет волноваться.

– Я видел вашу дочку, – сказал Бен. – Девочка у вас умница. Кто ею занимается?

– О, Кэтлин – просто чудо. Правда, ей все время хочется потрогать все эти трубочки с различными приспособлениями.

Но доктора не разрешают.

– Могу себе представить. Ну что ж, Майк. – Бен снова повернулся к Морелли. – Ты хотел что-то сказать сержанту Томлинсону?

Томлинсон тоже посмотрел на лейтенанта.

– Что? – промямлил Майк. – А... да... в общем, я хотел сказать... что вы поступили правильно, Томлинсон.

– О! Спасибо, сэр.

– Не во всем, конечно, но в целом правильно. Вы проявили большое мужество.

– И это говорите мне вы?

– Да.

– О! – В глазах Томлинсона заблестели слезы. – Благодарю вас.

Майк повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился.

– Да. Еще одно. Я буду ходатайствовать о переводе вас в следователи отдела по расследованию убийств.

– Вы... – Глаза Томлинсона округлились. Счастливая улыбка осветила его лицо. – Спасибо, сэр. Большое спасибо. Огромное спасибо. Я постараюсь оправдать ваше доверие, сэр.

Обещаю. Еще раз большое спасибо.

Майк улыбнулся:

– Не стоит благодарности. Вы заслужили это. Кстати, если вам станет скучно, можете переписываться с Бадди – это парень, который прятал Трикси. Он лежит неподалеку от вас. Мы нашли его в помещении склада на Одиннадцатой улице. У него очень серьезные повреждения, большая потеря крови, но я думаю, он выкарабкается.

– Это здорово, – произнес Томлинсон. – Я так рад, что еще кому-то удалось пройти через все это и остаться в живых.

Да, подумал Бен. Именно что кому-то.

– Не горюйте по поводу своих ран, Томлинсон. Если бы Филдера не остановили, он убил бы всех, кто был в списке клуба "Детский сад". Вы спасли жизнь очень многим. Правда, Бен?

Бен отошел от кровати и, остановившись у окна, смотрел, как солнце медленно клонится к горизонту.

Майк заметил в руке Бена что-то блестящее. Это было золотое сердце, расколотое пополам, со слезой в центре.

Майк и Кристина обменялись выразительными взглядами.

Если бы можно было что-нибудь изменить... Повернуть время вспять... Но, увы, исправить уже ничего нельзя...

В палату, толкая перед собой больничное кресло на колесах, вошла медсестра.

– Для кого это? – спросил Майк.

– Для вас, – строго сказала медсестра.

– Подождите...

– Не спорьте, Майк. – Кристина подтолкнула его к креслу. – Вы не прошли обследования после того, как Филдер пытался удушить вас. Нужно провериться, возможно, у вас есть какие-то серьезные повреждения.

– Но... Но...

– Не обращайте внимания, – сказала Кристина сестре, – он всегда возражает. Забирайте его со спокойной совестью.

Сестра усадила Майка в кресло и повезла к двери.

– Мистер Кинкейд?

Бен обернулся.

– Там кто-то спрашивает вас.

Последний раз бросив взгляд в окно, Бен вышел из палаты.

В коридоре его дожидалась Шелли. Она была одета в униформу "Аполло", по-видимому, пришла прямо с работы. На руках Шелли держала маленькую девочку в белом платьице и с голубым бантом в волосах.

– Это, должно быть, Энджи? – спросил Бен.

– Да. Я только что забрала ее из детского сада. Правда, хорошенькая? – Энджи терла пальчиками сонные глазки. – У вас есть время поговорить?

– Конечно, Шелли. Чем могу помочь?

– Я просто... хотела поблагодарить вас.

– За что?

– Вы знаете. И я знаю.

Бен налил в стаканчик воды из автомата и немного отпил.

– Хотите поплакаться мне? А заодно рассказать о том, что мы с вами знаем. Обещаю сохранить все в тайне.

Шелли вздохнула и покрепче прижала малышку к груди.

– Я уже шесть лет работаю в "Аполло".

Бен был удивлен. Обычно такую должность занимали люди, проработавшие в корпорации около года, самое большое – два.

– Считается, что, если женщина хочет иметь семью и при этом делать карьеру, лучше всего работать в крупной корпорации. Ничего подобного. Я вовсе не говорю о каких-то специальных благах. Я имею в виду только самый минимум – обычное, полагающееся всем повышение по службе. – Шелли с трудом подбирала слова. – И элементарно пристойное отношение. Теперь я прекрасно понимаю, что все якобы имеющиеся преимущества работы в корпорациях – ложь, во всяком случае, если судить по "Аполло". В корпорации работать гораздо труднее, чем в обычной фирме. Кричтон всегда вел себя так, будто я – его раба. Он превратил отдел в свою вотчину, и никто не решается противоречить ему. Он делает, что хочет. И все ему подпевают. Кричтон и прочие называли меня лапочкой, милашкой. Они спрашивали, не помочь ли мне сделать ребенка. А когда я возмущалась, говорили, что я не понимаю шуток.

Я работаю в "Аполло" шесть лет и по-прежнему занимаю самую низкую должность. Повысили Херба. Повысили Чака.

Даже Дуга повысили. Все, абсолютно все в отделе получили за это время повышения. Но не я.

– Вам следовало жаловаться, – сказал Бен.

– Первое время пробовала... Вы знаете, я ведь не всегда была такой тихой и молчаливой. На заре моей карьеры в "Аполло" во мне жила вера в справедливость. Я пыталась отстаивать свои права, спорила, требовала. Но на мои докладные записки следовал ответ, что я слишком агрессивна. Вы можете представить себе, чтобы такое сказали о мужчине? Но обо мне говорили именно так.

– Кричтон, я полагаю.

– Да. Причем мне кажется, что он сам не осознает своего ненормального поведения. Дискриминация женщин для него не самоцель. У него это получается не специально, а как бы между прочим. Кричтон относится к женщине исключительно как к объекту сексуального удовлетворения. Женщина не человек. Отсюда вполне логично вытекает его желание видеть в качестве сотрудников мужчин. Он настолько пропитан этими и им подобными взглядами, что уже просто не контролирует себя. Короче, я поняла: отстаивать свою позицию бессмысленно. Более того – чревато неприятностями: если я буду продолжать вести себя активно, напористо – меня просто выбросят на улицу.

– Поэтому вы... изменились?

– Конечно. Я чувствовала, что у меня нет выбора. Это был компромисс. Вы же знаете, как трудно сейчас найти работу. Если бы меня уволили, да еще с отрицательным отзывом, я бы уже никогда не устроилась по специальности. Вот и пришлось вести себя так, как они хотели. И все эти годы я просто тихо выполняла всю работу. Но, как вы уже знаете, повышения так и не дождалась.