Лагутин настолько ясно представил себе свои счастливые перспективы, что жажда приблизить это светлое время заставила его вскочить на ноги и погнала по острову. Ему захотелось сделать что-то грандиозное. Построить большой бревенчатый дом. Или трехмачтовый фрегат. Или мост, связывающий остров с берегом… Нет, мост, пожалуй, строить не стоит. А то снимут с соревнований за непозволительную связь с внешним миром.

В поисках точки приложения сил Лагутин дошел до поляны, которую про себя называл «телестудией». Он подошел к шалашу, провел рукой по крепкой крыше из пластин коры и усмехнулся. Во время одного из сеансов связи Саркисян объявил, что зрительским голосованием его жилище было признано лучшим. По иронии судьбы, Лагутин так ни разу и не спал в нем. Безымянный не отпускал его от себя, привязывая на ночь, как собаку, к дереву. А теперь уже нет смысла возвращаться сюда. В палатке с пенопленовым ковриком и теплее и удобнее: мягко, ни комарья, ни ветра.

Лагутин прошелся по поляне и хозяйским взглядом окинул бутафорное кострище, на котором он ни разу не готовил, совершенно новенький котелок на рогатинах и бревно-стол. «Неплохо бы обновить декорации, – подумал он. – А то не дай бог какой-нибудь дотошный зритель заподозрит неладное…»

«Только идиот может утверждать, что три смерти подряд – это случайные события, – думал Ворохтин. – Так задумано. Но кем? Кому выгодно убивать участников игры? Во-первых, Саркисяну. Трупы – это саспенс, это рейтинг передачи, а значит, большие деньги. А во-вторых, выгодно одному из робинзонов, который хочет выиграть миллион».

Ворохтин греб медленно, чтобы не было слышно всплесков. Лодка плыла то ли в дыму, то ли в пропахшем пожаром тумане. Ничего вокруг не было видно. Никакие звуки не проникали извне. Казалось, что лодка, подобно воздушному шару, зависла в облаке. Но Ворохтин знал, что позади него все еще коптит небо огнедышащий Пятый остров. А чуть впереди и левее притаился Второй.

Ворохтин сложил весла и опустил руку в воду. Упругое течение вмиг вытянуло из руки тепло, словно голодные пиявки кровь. Ворохтин почувствовал, как онемели пальцы. Нет, долго находиться в такой воде невозможно. Восприимчивость к холоду, как и масса тела, у всех игроков разная, но тридцать минут – это самый оптимистический предел. За ним стремительно развивается гипотермия, холодовый шок, нарушаются функции дыхания и сердца, и человек погибает. А чтобы переплыть самый узкий пролив между островами, потребуется не меньше часа. Значит, эту версию надо исключить и больше к ней не возвращаться.

Ворохтин вынул руку из воды и подышал на пальцы, согревая их. Гипотетически можно предположить использование дексилина. Если сделать инъекцию этого стимулятора, то в ледяной воде можно продержаться больше часа. Но откуда у робинзонов это редкое и недоступное лекарство?

Еще одна версия – плот. Но что значит построить плот при помощи тесака, которым можно рубить лишь тонкие ветви? Сколько на это уйдет времени? Неделя? А может быть, месяц? И сколько придется махать самодельным веслом, чтобы перегнать неповоротливый и тяжелый плот с одного острова на другой?

А впрочем, кто до конца изучил возможности человека, который попал в экстремальные условия, да еще обуреваем алчностью?

Ворохтин вздохнул, словно хотел сказать самому себе: «Ни к какому выводу ты, братец, так и не пришел». Он взялся за весла и направил лодку на Второй остров, к Лагутину.

Уже стемнело, когда передок лодки с тихим шелестом въехал в плотные заросли камышей. Упираясь веслом в мягкое дно, Ворохтин причалил к берегу. Он находился в средней части острова, в полукилометре от того места, где была установлена камера, и справедливо полагал, что Лагутин никак не сможет его обнаружить.

Закрепив моторку, чтобы ее не унесло ветром, Ворохтин неспешно пошел на северную оконечность острова. Он выбирал заросли плотнее и темнее и пробирался сквозь них бесшумно, не ломая ветвей и не наступая на сушняк. Он часто останавливался, приседал, прячась в буйной зелени, и прислушивался. Ничто не нарушало тишины, лишь иногда давал о себе знать ветерок, с шумом пробегающий по кронам осин и берез. Ворохтин шел крадучись, но сам не до конца понимал, какую цель он преследует, желая остаться незамеченным: либо он собирался следить за Лагутиным, либо за каким-то другим человеком, намеревающимся Лагутина убить. Впрочем, самого Ворохтина этот вопрос мало занимал. Он просто не хотел, чтобы его кто-либо видел, будь то Лагутин, убийца или сам дьявол, потому как оставаться незамеченным – это преимущество на все случаи жизни и редко когда бывает вредным.

Вскоре лес поредел и посветлел, потянуло сыростью и рыбным запахом озера. Между стволов показалась полянка, на которой, по мере того как в разрывах туч проглядывала луна, проявлялись синие тени. В первое мгновение Ворохтин подумал, что он ошибся и, заплутав в потемках, вышел на другую полянку, потому как не увидел ни костра, ни светящихся углей, столь обязательного атрибута походной жизни. Но, подойдя ближе, различил треугольный силуэт шалаша и закрепленную на дереве камеру.

«Спит уж, наверное!» – подумал Ворохтин, но проверить свое предположение не спешил. Он лег на траву под кустом, откуда можно было увидеть достаточно, и лежал там неподвижно, прислушиваясь к шуму ветра в листве, напоминающему морской прибой. Ночь была холодной, и Ворохтин вскоре продрог. «Как же он без костра? Окоченеть можно, если на голой земле лежать!»

И тут в его мозгу вспыхнула внезапная и страшная мысль, от которой в мгновение стало жарко: «А вдруг он уже мертв?» Вскочив на ноги, Ворохтин быстро подошел к шалашу, присел у входа и провел рукой по сухой траве. «Так же разрыв сердца получить можно! – с облегчением подумал он, убедившись, что в палатке пусто, даже одеяла нет. – Но где же Лагутин?»

Не желая нечаянно напугать своим присутствием хозяина, если тот вдруг вернется с ночной прогулки или, что было более вероятно, с ночной рыбалки, Ворохтин снова вернулся в свою засаду и только пристроился под кустами, как увидел бесшумно движущуюся тень.

Он замер, боясь даже дышать. Как назло, луну закрыл толстый слой туч, и поляна погрузилась в плотный мрак. Тараща изо всех сил глаза, Ворохтин с трудом удерживал в поле зрения призрачный силуэт, словно сотканный из темноты. Этот силуэт почти ничем не отличался от кустов можжевельника, которые истуканами окружали поляну, и единственное его отличие было в том, что он двигался. Ворохтин видел, как тень приблизилась к сосне с камерой, на мгновение слившись с ней, затем отделилась и медленно поплыла по кругу. «Лагутин?» – подумал Ворохтин, но тотчас сам возразил себе. Этот человек, больше смахивающий на бесплотное существо, был в длинном плаще с капюшоном, сделанном то ли из резины, то ли из крепкой ткани, чего у Лагутина быть не могло. Но не только это заставляло усомниться, что по темной поляне бродит Лагутин. Этот человек, как и Ворохтин, шел крадучись, что вряд ли стал бы делать хозяин острова. «Неужели это Гвоздев?» – подумал Ворохтин, хотя почти не сомневался, что это так.

Чувствуя, что назревает ответственный и переломный момент, Ворохтин подумал, что неплохо было бы найти увесистую дубинку, которая намного бы облегчила взаимопонимание при общении с незваным гостем. Эта мысль была весьма мудрой, но, как это часто случается, посетила голову спасателя с досадным опозданием. Пока Ворохтин прикидывал, каким еще действием можно получить преимущество, не исключая и кулаков, темный силуэт приблизился к шалашу (почти так же, как это делал несколькими минутами раньше Ворохтин!), присел и замер.

«Спокойно! Не торопись. Не торопись…» – мысленно успокаивал себя Ворохтин, едва сдерживаясь, чтобы не вскочить на ноги и не ринуться в драку. Он правильно делал, что выжидал, и наверняка узнал бы о незнакомце и его намерениях намного больше, а может быть, даже все, если бы вдруг из глубины леса не донесся тихий звук, похожий на шлепок. Вероятно, это была птица, вспорхнувшая с ветки, или же в лужу прыгнула лягушка, но незнакомец моментально выпрямился и бегом кинулся в заросли.