А по законам романа «Блуда и МУДО» - сакральная в квадрате, в кубе. Моржову дано видеть, как сквозь кожу томимой похотью женщины, подобно Особи из одноименного кино, проступает мерцоид: ее двойник-соперник, не умеющий отнекиваться и лицемерить. Сперва кажется, что мерцоид всего лишь олицетворение физиологического влечения. Но ближе к эпилогу один из женских персонажей погибает, и нам уготован шок. Девушка Аленушка мертвехонька, а ее мерцоид цел; он боится щекотки, движется, разговаривает с Моржовым. Так вот что спасал герой на протяжении пятисот с лишним страниц, вот что в меру разумения и доступных средств высвобождал в ближних: не либидо, а душу.

Или следует выразиться иначе: либидо, то есть душу?

В книге присутствует и сюжетная линия поизвилистей, сатирически-плутовская, но она не столь любопытна. То бишь более стандартна. Гм, а если совсем начистоту - смонтирована из готовых мотивов, понадерганных там и сям: из Гоголя, американских жанровых фильмов вроде классической «Аферы», романа самого Иванова «Географ глобус пропил». Мастеровито смонтирована, не придерешься.

Беда, однако, в том, что и панэротическую линию абсолютно оригинальной счесть тяжело. Первое, что приходит на ум в связи с нею, - произведения Мишеля Уэльбека, в которых темная экзистенциальная влага эроса противопоставляется антигуманному и фальшивому благополучию западной цивилизации. Иванов не читал Уэльбека? Не смешите наши ботинки; сама фамилия «Моржов» похожа на травестийный русский инвариант французского Houellebecq. Впрочем, одновременно в ней угадывается отзвук другого имени, широко известного читающей публике: А Хули. Женщины-лисицы из «Священной книги оборотня». Это раз.

ПМ и мерцоид - лишь малая часть джомолунгмы неологизмов, нависающей над скромным ковязинским пейзажем. Например, там есть еще фамильон, ОБЖ, КВ, ОПГ - и, главное, ДП(ПНН). Все аббревиатуры Иванова смеху ради омонимичны уже существующим, а расшифровываются иначе. Вот и ДП(ПНН) значит не то, что ДПП(NN) у Виктора Пелевина. Откровенно не то, до глумливости. Это два.

Намек очерчен, вызов брошен. Чем блуда (глобальная заморочка, всемирный трабл) хуже баблоса из Empire V, а Пиксельное Мышление - гламура-дискурса? Иванов, как и Пелевин, предлагает систему остроумных терминов, способную объяснить (вывернуть наизнанку) абсолютно все про- исходящее вокруг нас. При этом ему не приходит в голову, что такая система, уже в силу своей функциональности и беспримерной внятности, - не что иное, как ПМ-штрих, ложь о лжи. А может быть, и приходит. Пермский самородок не настолько прост. Он не пародирует, не заимствует, не завидует; он делает нечто четвертое, делает очень давно.

Писательская карьера Алексея Иванова началась с фантастических повестей - и ими же чуть не закончилась. Цех фантастов в лице некоего семинарского функционера смешал эти повести с грязью и нанес молодому литератору глубокую рану, которую тот зализывал, переквалифицировавшись из прозаика в преподавателя и краеведа.

Лишь через много лет издателям были предложены романы «Сердце пармы» и «Географ глобус пропил». Первый оказался опытом высокой исторической фэнтези, но в таком качестве его никто не догадался рассмотреть, потому что причудливое и вдохновенное «Сердце пармы» не укладывалось в тогдашний фэнтезийный контекст ни по формату, ни по масштабу. Солидный литистеблишмент вылазку Иванова также проигнорировал: «Парму» вышвырнули из букеровского лонг-листа под предлогом ее «низкого уровня». Второй, «Географ», по странной прихоти автора воспроизводил схему советской «школьной повести», только к этой почтенной схеме Алексей вызывающе присобачил историю далеко не платонической любви учителя к несовершеннолетней ученице.

Потом за раскрутку писателя взялось издательство «Азбука»; «Золото бунта» - дерзкий сплав голливудских сюжетных канонов и уральской этнографической фактуры, - выпущенное в свет беспрецедентным стартовым тиражом, принесло Иванову крупные гонорары и популярность, но со свистом пролетело мимо премии «Большая книга» (именно после этого романист и отказался от дальнейшего участия в каких бы то ни было премиальных гонках).

Предпоследний выпад: весной 2007-го, на пике ажиотажа вокруг всяческих Casual и «Духless», «Азбука» публикует пространный и наукообразный путеводитель по Северному Уралу под ироническим (чтобы не сказать желчным) титулом «Message: Чусовая». И вот теперь - «Блуда и МУДО» с ее «универсальной» системой терминов; с ее ДП(ПНН).

История повторяется опять и опять. Как Моржов неутомимо штурмовал женщин, так Иванов штурмует одну оклишевшую, окостеневшую рыночную константу за другой - или, по крайней мере, манифестирует готовность к штурму. Не ради собственного удовольствия: у него есть что предложить побежденной, и это что-то, возможно, наполнит ее животворными соками, преобразит, позволит родиться заново. Покамест весь его пыл - будто об стенку горох; Моржов был удачливее. Во всяком случае, с женщинами - да.

Выше упоминалось, что малооплачиваемый методист МУДО сорил деньгами направо и налево. Так вот, финансовые поступления в его карман обеспечивались московскими продажами арт-объектов под загадочным родовым названием «пластины».

Не картины, не гравюры, не скульптуры; не мышонок, не лягушка: нечто промежуточное. Не опознаваемое ключевой таргет-группой - или не при- нимаемое ею всерьез.

«Моржов не числил свои пластины ни по разряду реализма, ни по разряду концептуального искусства. Ну их к бесу, эти разряды. Он делает просто декор - декор для стиля хай-тек… Ему рассказали, что со «Староарбатской биеннале» его пластины уехали в какие-то компьютерные офисы и промышленные рекреации. Все его проданные циклы до единого - и «Городские углы», и «Рельсы и шпалы», и «Изгибы», и «Еловые стволы». А вот салоны, музеи и частные коллекционеры интереса к пластинам не проявили. Ну что ж, правильно. Рукотворная и жеманная среда художественно организованного мик-рокосма отвергала Моржова, а техногенные и функциональные площади хай-тека прямо-таки намагничивали пластины на себя».

С одной стороны, печальная ситуация. А с другой - смешная и, в сущности, бестревожная. Мерцоид дышит где хочет, намагничивай его или отвергай.

Может, и впрямь - ну их к бесу, эти разряды?

«Русская жизнь» № 2: обсуждение на форуме rulife.ru и в блогах

«Малолетка беспечный» Дмитрия Ольшанского

Невроз, который сам себя описывает. Завораживающее зрелище.

Дм.

Странный какой-то черно-белый мир получился - либо древнее французское королевство дома, либо головой в унитаз в школе. Видите ли, не у всех была возможность в детстве играть в театре на Чистых прудах, не обо всех отзывался Катаев; я играла вместе с одноклассниками в школьной самодеятельности; переделывала древнегреческие пьесы Софокла и Еврипида (у меня все герои трагедий оставались в живых, Антигона например). Мы, бывало, осенними вечерами с учителем наблюдали за звездами через маленький телескоп - как сейчас помню кольца Сатурна, спутники Юпитера, звезду Ригель, которая светит как 23 тысячи солнц. От всего этого у меня остались самые приятные воспоминания, головой в унитаз меня никто не макал. Родители мне, конечно, обьясняли, что жизнь состоит не из одного сахарного миндаля, но чтобы от этого отдавало сапогом, чтобы я чувствовала себя боевым тараканом, которого тренируют на дихлофос, - нет, это уж чисто субьективные впечатления самого автора.

Юдифь Мазон

Глупо сталкивать лбами две крайности, ибо истинная проблема - как совместить поиск индивидуальности с участием в коллективе. Рефлексирующий неумеха-аутсайдер, он же агрессивный эгоцентрист, - объект скорее клинический, нежели социальный. Родительское воспитание, как и любое другое, - это средство и способ социализации ребенка. И поощрять надо не патологический эскапизм, а естественный и непринужденный контакт с окружающим миром. И еще - привычку и уважение к труду. Главный инструмент домашнего воспитания, как известно, это ночная полоска света под дверью отцовского кабинета. Мне жаль дурно воспитанного автора этой статьи.