В живой природе ценофобы играют важную роль - они являются эволюционным фактором. Дело в том, что в системе преобладают механизмы регуляции и ограничения. А вне системы - механизмы приспособления. Приспособление - мотор эволюции.

Ценофобами были в свое время млекопитающие, вытеснившие рептилий и тетрапод, а также цветковые растения, пришедшие на смену голосеменным. Эволюция первого возникшего на границе леса и степи человека тоже была историей приспособления ценофоба.

Ценофобы - сорняки и помоечники - иллюстрируют афоризм «последние станут первыми». Уйти на обочину, провалиться в щель значит потерять настоящее, но оставить за собой будущее. Все очень просто. Кто пострадает сильнее всех, если вдруг произойдет революция? Банкиры и адвокаты. А кто выиграет? «Социальное дно». Или вот случится вдруг цивилизационный катаклизм - кто меньше всех пострадает? Бомжи. Возможно, только они и выживут.

В эволюционной модели бомжа существует всего лишь одна ошибка: он живет в городе. А от этого, как правило, быстро спивается - город диктует ему эту модель «выживания». Если бы бомжи уходили из больших городов в какие-нибудь заброшенные деревни, где нет ни милиции, ни водки, ни теплоцентрали, ни пищевых отбросов, зато полным-полно брошенных домов, не возделываемой земли и дров в лесу, они бы не помирали через год-полтора от обморожений и болезней, а превращались в надежду и красу нации, как какие-нибудь казаки Ермака в XVI веке.

Что делали пассионарии (те, кому неймется, не такие, как все), вытесненные из субпассионарной (уставшей от собственных ратных подвигов, стремящейся к сытости и покою) Европы? Собирали чемоданы и ехали в Новый Свет. В итоге, зарядившись энергией, этот «Новый Свет» сперва стремительно освободился от европейской политической зависимости, а теперь и вовсе вертит старушкой прародительницей как хочет.

А что делать нынешнему пассионарию, если места на Земле вроде бы не осталось? Искать между строк. Путешествовать не «вдоль» (по направлению от устоявшегося порядка), а «поперек». Искать счастья в щелях цивилизации, на ее обочинах, на опушке.

С непривычки это может показаться смешным, но безымянный человек, о котором в ориентировке на стене опорного пункта милиции написано «Разыскивается бомж 22-23-х лет», видится мне пассионарием, а не «опустившейся личностью». Помните Гумилева - «Этногенез и биосфера Земли»? Душераздирающе занятное чтение. Христиане-катакомбники - падшие, рабы и блудницы в течение трехсот лет образуют титанический суперэтнос. «Люди длинной воли» - изгои племенного общества Великой Степи прячутся и пробавляются грабежом, чтобы затем, сплотившись вокруг Темучина (хана Чингиса), покорить континент. Немногочисленным сторонникам разбойника и бродяги Давида удается объединить разрозненные и прозябающие семитские племена.

Петербургский художник Горчев, мечтающий все бросить, чтобы поселиться в вологодской глуши на Вычегде, - это пассионарий складывающегося у нас на глазах нового типа. Пассионарность его ищет выхода, которого не дает жизнь по законам большого города («карьера», «успех», «свершения», дача-машина), но выйти из системы ему мешает старый пассионарный поведенческий код, согласно которому реализация возможна лишь в метрополиях. Идеально комфортной для него ситуацией была бы насильственная ломка кода извне. Например, смерть метрополии вследствие цивилизационного катаклизма.

Вывод удручающе прост: чтобы быть первым завтра, сегодня необходимо стать последним. Если не хочешь, чтобы твое сегодняшнее процветание по канонам «среднего класса» превратилось в тыкву, - пора забиваться в щель.

Деньги, скопленные на покупку нового мобильного телефона, тратим на пятьсот газовых зажигалок, - нам их хватит на тридцать лет. Вместо идиотских боулинга и фитнеса совершенствуемся в стрельбе и рыбалке. Дома держим топор, веревку, запас свечей. Неподалеку в лесу оборудуем перевалочный пункт, тайник: соль, патроны, туда-сюда (надо перечесть «Таинственный остров» и «Робинзона Крузо»). Из города, «когда начнется», придется уйти, поэтому заранее изучаем окрестности. Благословен русский Север, благословенна Сибирь, но и в средней полосе полным-полно пустующих деревень. Впрочем, «когда начнется», они быстро перестанут быть пустующими. Для успешной обороны надо объединяться. Надо заранее искать себе подобных: каэспешников, ролевиков - словом, «придурков», - и создавать секты, рыцарские тайные ордены. Именно с них (а не с манифестаций, боевых листков и «уличного творчества масс» на Ставрополье и в Кондопоге) начнется чаемое возрождение нации.

Однажды, с интересом наблюдая за потугами наших новых националистов превратить русских в маленький честолюбивый народец («учимся расчетливости у евреев, учимся сплоченности у чеченцев»), я прочел следующее: «Когда-то, лет пять назад, один из реальных лидеров нашего патриотического движения на мои жалобы о вымирании русской нации жестко сказал: «Чем раньше бомжи и пьяницы уйдут на тот свет, тем будет лучше. Надо брать не количеством, а здоровьем». Выяснилось, что в этом жестоком отношении к приговоренным есть народная правда».

Тогда мне подумалось: а что если именно бомжи и пьяницы и есть последние настоящие русские? Ведь православие всегда было не миссионерским форпостом «истинной веры», а скорее отрядом прикрытия. Мы смертники - наше дело стоять насмерть против Антихриста, а его оружием всегда было стремление к комфорту и выгоде.

Постепенно я освоился с этой мыслью и стал фантазировать. А что если «бомжи и пьяницы» могут не только погибать в арьергарде, но и перейти в наступление?

Все может быть.

Два мира на одном участке

Она

Обычная дачная история: Эра Григорьевна Невядомская, хозяйка двадцатипятисоточного участка в поселке «Красный воин», рассорилась со своими арендаторами, молодой семьей, уже второй год снимающей у нее гостевой домик. Прошлое лето прожили мирно, расстались как родные. Целовали воздух возле щек, махали руками на прощанье. Зимой наступило охлаждение. Вернее, проявилось. Молодая семья - двадцатипятилетний Олег, тридцатилетняя Маша, Даша одиннадцати годков и трехлетний Филиппок - вознамерилась встретить за городом Новый год. Позвонили Эре Григорьевне, попросили позволения - за отдельную, конечно, плату. А Эра Григорьевна не разрешила: «Простите, не могу! Без присмотра никак нельзя, уж вы извините».

Поселок «Красный воин» - стародачное место. Риэлтеры любят это определение, оно как-то сразу обозначает статус недвижимости - не самый высокий, но очень и очень приличный. Это поселки незнатные, никак не легендарные, расположенные на прекрасных обочинах самых, подчас, непрестижных направлений (восток, юг), но с историей, с настроением. Тут и участки в половину или в четверть гектара, и старые городские телефоны в темно-зеленых дощатых домах с балконами-убийцами, и сосны, и грибные места между качелями и мангалом. В конце тридцатых годов стародачные места росли именно что как грибы - то есть тихо, под деревьями и далеко не везде. Поселки военных академий, наркоматов (будущих министерств), Госплана, Госснаба. Офицерские и чиновничьи, разночинные дачи. Не самые барские, но и не шесть соток - те, впрочем, появились позже.

На долю всякого дачника выпадают лирические минуты (и сумерки, и звезда, и шум далекого поезда), но все же подмосковные дачи давно уже распределись по жанрам. Именитые, барские поселки отвечают за государственную драму, шестисоточные - за житейскую прозу, чиновничьи - за поэзию.

Набор поэтических средств заезжен, но куда ж от него денешься: вот и у Эры Григорьевны за окнами сирень (отчего в комнатах первого этажа всегда темно и запахи самые волнующие), крыльцо засыпано прошлогодней хвоей, геральдический буфет, веранда. Даже гостевой дом постройки восьмидесятых годов (крыша набекрень, цветные камешки, вмазанные в цементный фундамент; задуман, как говорят в поселке, «в стиле альпийского шато») успел основательно зарасти.