Больше им продавать нечего.

Худой и седой Вячеслав, лет семидесяти, в полосатой майке «Олимпиада-80» и кедах - явно ровесниках майки. Продает пластинки и значки. В основном детские.

- Всю жизнь собирал. Думал, внучка заинтересуется, а ей не надо…

Есть ли у него внучка? Не похоже.

Нина Ивановна принесла «хорошую еще одежду».

- Невестка накупит, а носить не носят. Жалко выбрасывать. Вот, смотрите, - фирма иностранная.

- А сами-то нуждаетесь?

- Да не то чтобы. Нормально живем. Есть тут и те, кто от бедности добро продает. Сын пьет, всю бабкину пенсию пропивает, ну, она сюда с последним, что нажито. Сама тут ничего не покупаю. Я, если заработаю что, лучше хлеба хорошего себе куплю.

«Последнее» выглядит так.

На клеенке перед Сергеем Николаевичем - алюминиевые кастрюли и ложки, два граненых стакана. Предлагает утятницу.

- Чугунная! Жена готовила. Теперь померла, дети уехали, к чему мне… Я, между прочим, подполковник, вот и корочка есть. Каждый выходной с Кузьминок езжу. Пенсия четыре тысячи, как тут…

Мальчик приценивается к белой пластмассовой мыльнице.

- Десять. Да, бери за пять, милый. И вот я, значит, подполковник, стою… Полгода себя настраивал, все не мог решиться. Не привыкли мы торговать…

Мы знаем, что пенсия подполковника - совсем не четыре тысячи. Но это не важно. От хорошей жизни не везут сюда из Кузьминок мыльницы и алюминиевые вилки.

Покупатель тоже разношерстный. Бабушка щупает тюль, мечтательно глядит сквозь него на солнце. Два модника-винтажника примеряют серые полуботинки («Новые, подошва кожаная, таких не найдешь!»). Семейство - беженцы? погорельцы? - тащит к платформе покупки: сумки с тряпьем, оцинкованное ведро, в нем хлебница, половник и терка. Суровая златозубая дама приценивается к хрустальной многоярусной безделушке непонятного назначения.

- У меня тут преподаватель институтский джинсовую рубашку купил, за сто рублей отдала. Говорит, я рукава ей вот так обрежу и буду перед студентами франтовать.

- Иной раз придет какой. Надо брюки. Ну на тебе брюки, пятьдесят рублей брюки. А он: ну нет у меня пятьдесят, отдай за тридцать! Пожалеешь, отдашь…

А как не отдать?

С какой стороны ни взгляни, барахолка - дело богоугодное. Старушка заработает на вкусный хлеб, продав фарфоровую супницу, а искатель советского посудного ширпотреба пополнит свою коллекцию. Студент найдет сковородку и занавески в общагу, а театральный художник по костюмам - фуражку и защитного цвета флягу для реквизита. Ненужная, десятилетия пролежавшая на антресолях вещь продолжит свою жизнь. Беда одна: в помойку превращается сама барахолка.

В большинстве европейских столиц - по нескольку блошиных рынков, и они, как правило, в центре. Это настоящие городские достопримечательности - ими хвастаются путеводители, гордятся горожане. Побывать в Лондоне и не посетить Портобелло решительно невозможно. Римский Порто-Портезе, парижский Ванв - средоточия материальной истории и демократической вещественной современности. В Москве нет ничего такого, кроме Измайловского вернисажа, да и тот специализируется на китче для интуристов; собственно барахолка там на периферии. Три года назад в мэрии попытались заговорить о создании блошиного рынка в каждом из округов («социальный проект»!) - восстал санэпиднадзор. Все как бы понятно: бомжи, нечистоты, - да и собственно контингент, эта голая нищета какой префектуре приятна? Но главное все-таки в другом: для блошиного рынка - этого совершенно бесприбыльного торгового предприятия - нужна земля, а овес нынче дорог. Всяко лучше на любом свободном клочке выстроить хоть крохотный, но торговый центр, нежели пустить туда пенсионеров с их нафталиновым барахлом.

- Постскриптум! - кричат нам.

Оборачиваемся.

- Девушка из Америки снимала квартиру, съехала да оставила. - На рельсе стоят перечница в виде буквы P (pepper) и солонка S (salt). - Постскриптум оставила… Возьмете?

Но нам интересны кепки, которыми торгует старушка напротив. Они выглядят совсем новыми.

- Они и есть новые, сама сшила. У меня старый «Зингер», я мастер, с двенадцати лет работаю. Панамка - двадцать, кепка - пятьдесят.

Раиса Аркадьевна на Марке зарабатывает на глазную операцию.

- Последний пик моды! - горячо убеждает она.

В жанре «носить нельзя помиловать».

Ей нужно 20 тысяч рублей. Уже заработала 2700.

Покупаем у нее «последний пик».

Теперь на операцию Раисе Аркадьевне не хватает всего 17 250 рублей.

Цены на платформе Марк

Колготки нейлоновые, б/у или новые, без упаковки - от 3 рублей за пару

Трусы - 10 рублей

Брюки - 50-200 рублей

Пластинки - в основном по 50 рублей

Значки СССР - 5-20 рублей

Стаканчики, рюмки - 5-10 рублей

Утятницы-гусятницы - 50-120 рублей

Пиджак кожаный б/у - 100-250 рублей

Тюль - 10 рублей за метр

Ботинки - от 50 до 250 рублей

Тарелки - 5-10 рублей

Сумки кожаные старые - 50 рублей

Проезд с Савеловского вокзала на электричке. Рынок работает по субботам и воскресеньям в первой половине дня, приблизительно с 6.00 до 14.00.

Жизнь и смерть обманутых дольщиков

Дом - базовая ценность любой идеологии: либеральной, националистической, коммунистической. «Свобода - Частная собственность - Закон», или «Родина - Вера - Порядок», или «Справедливость - Равенство - Братство» - все эти триады покоятся на Доме. Без Дома не складывается порядок вещей, без Дома он рушится.

Государство может быть демократическим или не слишком, мягким, жестким, даже авторитарным: обывателю на это, как правило, наплевать. Только самые оголтелые граждане жаждут радикального переустройства. Остальные живут в том государстве, которое Бог послал. Хорошо, когда власть уважают, нормально, коли с ней считаются, но если лишь терпят, то и ладушки. Однако даже самая тухлая идиллия имеет свой предел. Он вообще-то прост. Государство гарантирует порядок вещей, иначе оно не нужно. Если дом, который вы купили, вдруг испаряется, то вслед за ним пусть испарится государство, туда ему и дорога.

Зябкая хрущоба, друг у друга на головах, семеро по лавкам - стыдоба и проклятие, так жить нельзя. Сейчас они вспоминают это, как райский сад: свое. Своя постель, своя кухня, свои стены. Они продали эти ульи, добавили все до копейки сбережения, влезли в долги - и отдали деньги хорошей, проверенной (лицензия, регистрация, все честь по чести) фирме, возводившей такие красивые, основательные, такие современные дома. Дома можно было потрогать, квартиру - посмотреть: простор и свет, широкое дыхание, пластиковые окна. Расставшись с недвижимостью, они расстались и со старой жизнью - впереди их ждала только радость.

Но вскоре они узнали, что заплатили совсем не хозяину, что купили не достроенную, но чужую квартиру, уже проданную застройщиком, и часто выходило - проданную неоднократно. Две, три, четыре семьи на одну квартиру: успел тот, кто купил первым, прочие же за свои деньги стали беженцами в родном городе. Бомжами. Бездомными. Если в поезде два билета на одну полку, это можно перетерпеть - но жизнь несколько длиннее рейса. Как они выживают после катастрофы? И выживают ли?

Сегодня в судах общей юрисдикции находятся 262 дела ульяновских дольщиков. 995 семей пострадали на сумму 561 501 706 рублей. Подавляющее большинство - соинвесторы ООО «Капитальное строительство». Скоропостижно умерли семь дольщиков, еще двести стали инвалидами (онкология, сердечно-сосудистые заболевания). Естественная убыль? Только причины ее неестественны.