Игроки первых сезонов - ИТРы в джинсах и клетчатых рубашках - носили бороды и много шутили, видно было, что песни под гитару у костра - не чуждое им развлечение. Говорят, на первых передачах разрешалось курить. Эти люди не дыша смотрели, как в метре от них танцует Людмила Гурченко, вся в чем-то воздушном и полупрозрачном, под Новый год переодевались гусарами и факирами, на радостях могли спеть хором. Символ ЧГК тех времен - Александр Бялко, физик-ядерщик, внешне напоминающий финского лесоруба, настоящий герой Стругацких - немногословный, остроумный, с затаенной грустью в добрых глазах: в 82-м году он четыре раза за одну игру дал досрочный ответ, а в предновогоднем эфире при счете 5:5 на глазах у всей страны разжег огонь при помощи палочки, веревки и дощечки - чем спас все команды от вылета из клуба. Счастливое, блаженное время неведения - когда у игроков, у миллионов наблюдателей процесса было достаточно времени, чтобы просто думать, ну или, в крайнем случае, выслушивать рассуждения академика Петрянова-Соколова о том, можно ли научить человека думать. Владимир Ворошилов, чью фамилию наконец разрешили упоминать в титрах, выпустил книгу «Феномен игры» - не мемуары, не сборник анекдотов, а теоретическое осмысление телеигры: принципы постановки вопросов, механизм коллективного взаимодействия и т. д.

Новая эра, как и на остальном отечественном телевидении, началась с телемостов. Знатоки зачем-то отправились играть в Болгарию, потом в московскую студию начали наезжать бесконечные французы, шведы, поляки. Исчезла Тамара Вишнякова и книги с экслибрисами. В качестве призов начали разыгрывать акции Международной ассоциации клубов «Что? Где? Когда?». Однажды прямо в студии в качестве героев музыкальной паузы объявилась великая французская группа Les Rita Mitsouko. 8 декабря 1991 года, за несколько дней до официального объявления о распаде Союза, на игровом столе впервые возникли деньги.

В этой игре, при всем ее домашнем уюте, всегда было нечто мистическое - наверное, сам процесс отгадывания загадок, это хаотичное метание коллективного разума, будит какие-то древние архетипы; здесь постоянно проявляется что-то необъяснимое, сверхрациональное, высвечиваются тонкие нити, скрепляющие все со всем, невидимые узоры на ткани жизни. Однажды на вопросе о стихах Микеланджело: «А с кисти на лицо течет бурда, рядя меня в парчу, подобно гробу» - я испытал сильнейшее в жизни, почти психоделическое переживание собственной смертности; и, конечно же, через несколько лет за игровым столом возник одесский кулинар-затейник по фамилии Бурда, разговаривающий, как будто пленку с записью голоса прокручивают задом наперед. Один из самых красивых вопросов последних лет был пересказом набоковских «Сестер Вэйн» - как умершие девушки передают рассказчику тайные послания, зашифрованные в тающих сосульках, в тени от парковочного счетчика, в начальных буквах слов последнего абзаца, складывающихся в акростих - и, разумеется, этот вопрос был отгадан. Говорят, когда Ворошилову копали могилу, на дерево по соседству уселась сова и следила за могильщиками, пока те не закончили скорбную работу; сейчас на могиле ведущего стоит гранитный черный ящик. Так вот: по прошествии лет видится, что казавшийся в то время позорным ребрендинг ЧГК (игра на деньги, термин «интеллектуальное казино», красные пиджаки в подарок отличившимся знатокам) был свидетельством абсолютной, почти пелевинской ясности взгляда: да, мир изменился, шестеренки мироздания приводятся в движение другими механизмами, в новом мире невозможно пытаться постичь суть вещей, игнорируя мистику денег. Символом новой эпохи стал Александр Друзь - совершенно набоковский персонаж, молчаливый, ироничный, немного нескладный; его метод - не мгновенное интуитивное постижение, не перелопачивание собственной эрудиции, а трезвый, почти коммерческий расчет. Друзь продержался в клубе дольше всех - 27 лет, получил все мыслимые регалии, вырастил двух дочек-знатоков, в этом году нес по Питеру Олимпийский огонь.

Фигура Друзя, равно как и весь антураж «интеллектуального казино» - щенячья улыбка адвоката Барщевского, бессловесный господин Рамблер, идиотские нерешаемые вопросы из 13 сектора - наводили не на мистический, а скорее на комический лад; но то, что мир опять непоправимым образом изменился, стало ясно лишь недавно: когда ЧГК впервые в своей истории стала объектом всеобщего осмеяния. В одной из недавних передач в черном ящике принесли пластиковую бутылку с дыркой, в определенных кругах известную как «бульбулятор» - дешевое средство для раскуривания анаши. Заслуженный знаток Александр Рудин, не моргнув глазом, перебрал несколько версий - одна абсурднее другой; в какой-то момент вариантом ответа было «кормушка для насекомых», в итоге сошлись на поилке для птиц. Интернет взорвался коллективным вебдванольным гы-гы-гы, знаток Равшан Аскеров был вынужден давать отчет в эфире радиоведущего Стиллавина и, несмотря на все подхихикивания и подмигивания последнего, так и не понял, на какой вариант использования бутылки-поилки тот намекает. Это первый, пожалуй, случай, когда «Что? Где? Когда?» не совпало с собственным временем: передача более-менее спокойно пережила замену книг на деньги, только отточив в процессе свою строгую эстетику, но имбецильные хиханьки, заполнившие нынешний эфир, с нею не сопрягаются совсем. Мысль о том, что ЧГК может исчезнуть, пока еще кажется абсурдной - впрочем, не более абсурдной, чем тот факт, что знаток Нурали Латыпов работает консультантом у Лужкова, знаток Геннадий Жарков осужден за изнасилование, а знаток Александр Друзь завел ЖЖ, в котором сейчас на самом верху фигурирует вот такая запись:

«Прошло 9 часов в новом статусе - желания сидеть во дворе, играя в домино, не появилось. Очевидно, влияние этих 4.03 кг/0.51 м скажется чуть позже» ))) Сейчас чувствуется только радость, что Инна пришла в себя и смогла позвонить. И гордость за новый фамильный кругляк на подбородке…

P. S. Внучка. Все-таки старческий маразм зарождается… Спасибо юзеру trotwoud за вопрос!»

Из личного опыта

Первый раз мне предложили выступить по телевизору в 2003 году, с выездом на телестудию. Попросили сказать несколько слов по поводу проекта нового памятника к юбилею города, триста лет как-никак. Конечно, и до этого с телевизионщиками сталкиваться приходилось, но тогда они приезжали ко мне на дом. И каждый раз я зарекалась пускать съемочную группу на порог: что-нибудь разобьют, испачкают полы, повредят обои. Для чего мне это? Чтобы мелькнуть на экране? А бывало, что целый день оккупируют квартиру, кого-то ждут, самый главный задерживается, просят чаю и кофе - а молочка не найдется? Входная дверь не закрывается: туда-сюда снуют люди, все время разные, некоторые с уголовными лицами. Последний раз съемка на квартире вроде обошлась без урона. Однако рано мы радовались: через неделю после съемок по квартире пополз трупный запах. Обыскали всю квартиру - может, помощник режиссера завалился за диван и лежит там неживой? Наконец я поняла… В коридоре у нас стоит морозильный шкаф, рудимент коммунистических времен, когда закупали оптом все, что можно заморозить, чтобы не стоять каждый день в очередях. Там у меня хранился неприкосновенный запас: куры, сосиски, свиная шейка. Мой морозильник гудел себе и никому не мешал. Так вот, он больше не гудел - вилка из штепселя была выдернута: оператору был нужен штепсель для проклятой кинокамеры. А воткнуть вилку назад он и не подумал! Не буду описывать, что я увидела, открыв морозильник.

Я согласилась высказать свое мнение об очередном памятнике потому, что все проекты показались мне безвкусными и претенциозными, и потому, что ведущую программы, журналистку, я любила за талантливые статьи. За мной заехала машина (не ожидала), и мы отправились на далекую окраину, где среди полуразрушенных заводских корпусов обнаружился странный дом - лестница без перил, лифт не предусмотрен, окна не мыты с блокадных времен. Там, на шестом этаже, телестудия арендовала зал для съемок программ по культуре. Меня посадили на диванчик. Напротив, за столом-треножником, расположилась любимая журналистка. За ее спиной - гигантская фотография Невы с разведенными мостами.