Последняя колыбельная
Следственное управление Следственного комитета при прокуратуре РФ предъявило жительнице Манского района Красноярского края, до смерти напоившей двухмесячного сына водкой, обвинение в неосторожном убийстве, предусмотренном ч. 1 ст. 109 УК РФ. По версии следствия, 17 ноября 2007 года, накануне гибели ребенка, 28-летняя женщина распивала алкоголь со своим отцом и его приятелем. Чтобы успокоить плачущего младенца, она дважды в течение ночи кормила его молочной смесью, в которую доливала водку. Утром ребенок не проснулся. 18 ноября о смерти ребенка в милицию сообщил дедушка погибшего. При первоначальном осмотре места происшествия внешних признаков насильственной смерти не обнаружено. После истребования прокурором заключения судебно-медицинской экспертизы было установлено, что смерть мальчика наступила от острого отравления этиловым алкоголем. Женщина признает себя виновной, сообщили в краевой прокуратуре. По данным прокуратуры, на иждивении неработающей матери-одиночки находятся еще четверо малышей в возрасте от 2 до 5 лет. Семья стояла на учете в органах системы профилактики как неблагополучная, дети часто оставались без присмотра взрослых. Сейчас они помещены в лечебное учреждение. Прокурор готовит материалы в суд о лишении многодетной матери родительских прав.
Баю- бай. Баю-бай. Баю-баюшки-баю. Что ж ты все орешь-то. Орет и орет. Баю-бай. Дочк, иди сюда. Заждались уже. Давай-ка, выпей с нами. Ну что с ним делать. Орет и орет. Ну, дочк, такое это их дело детское -орать. Давай, садись. Поорет - перестанет. Давай, за детей. Дети - они, это… Наше будущее. Давай, батя. Ну что ты будешь делать, опять орет. Ну чего орешь-то? Все нервы матери вымотал. Баю-бай. Баю-бай. Придет серенький волчок. Придет серенький волчок. Не будешь спать, будешь матери нервы трепать - придет серенький волчок и унесет тебя на «…» в лес к «…» матери. Дочк, ну ты как маленькая. Ты ему беленькой в бутылочку чуток плесни, в молоко. Вмиг уснет. Мы тебя с матерью так все время поили. Ты тоже орала все время - спасу не было. И ничего - вон какая девка справная выросла. Да я уж ему давала - все без толку. Баю-бай. Не ложися на краю. Ну, еще дай. Беленькой у нас много. Баю-бай. Баю-бай. Молочка мы щас попьем. И спокойненько уснем. Молочка щас мы с водочкой попьем. И поспать мы щас уснем. И матери нервы трепать не будем. Дочк, иди сюда, оставь ты его, он сейчас быстро угомонится. Давай, дочк, выпьем. За тебя, дочк, давай, чтоб у тебя все было хорошо, чтоб семья была, чтоб мужика себе нашла хорошего, непьющего, работящего. Давай, дочк, за тебя. Вроде затих. Ну, а я тебе что говорил. Пойду посмотрю. Все, уснул. Наливай, батя. Да лей больше, чего там. Давай, батя, за детей.
Скелет на кухне
Двадцать третьего января в Октябрьском районе Уфы (Башкирия) в доме на бульваре Тюлькина работниками ЖЭУ обнаружен скелетированный труп женщины 1940 года рождения, умершей предположительно в сентябре 2006 года. По-видимому, пожилая женщина скоропостижно умерла во время приема пищи. Труп находился на кухне в сидячем положении. На нем нет признаков насильственной смерти. На столе умершей стояла пачка кефира, датированная 30 сентября 2006 года. Сотрудники жилищной службы заинтересовались хозяйкой квартиры из-за того, что с мая 2006 года она не вносила квартплату.
Жизнь в очередной раз напоминает нам о том, что смерть мало того, что неизбежна, но еще, сплошь и рядом, внезапна. Совсем еще не старая женщина собирается мирно позавтракать (поужинать). Достает из холодильника кефир, садится за стол. Кефир свежий, холодный, со сроком годности все в полном порядке. Уютно-бессмысленно мурлычет радио. За окном - золотая осень. А потом - раз! - и все. Осень сменяется зимой, зима - весной, кефир протух, вместо совсем еще не старой женщины за кухонным столом сидит скелет, и только радио, как и прежде, бубнит себе и бубнит, без перерыва. А еще эта история в очередной раз наводит на мысль об ужасности феномена многоквартирного дома. Неизвестно, что за стеной. Люди жили, а у них за стеной сидел скелет. За столом, перед открытым пакетом кефира.
Дмитрий Данилов
* БЫЛОЕ *
Двадцать пятая колонна
Газетные бури: борьба с космополитизмом
Революционное самоедство давно стало притчей. За каждым поколением властителей и управленцев - новая чистка.
В 1940-е, вслед за крестьянами и «ленинскими кадрами» под раздачу попала интеллигенция. Причем en masse. Почему? Проще всего поискать у вождя народов томик маркиза де Сада под подушкой и списать все на врожденную кровожадность и горячий горский нрав, как было модно делать в публицистике 20-летней давности. Но есть и другие причины.
Удерживать кусок Европы, который удалось заглотить, значило играть роль мирового резонера. А как оборонять идейные позиции? Надо отстроить мыслящее сословие, заставить его работать на новый проект. Лучше всего запугать. Ведь сословие, не имевшее ничего своего, кроме вольностей, крепко за них держалось. И вот - ритуальные расправы на собраниях и в газетных передовицах. Разгром театра Мейерхольда. Кампании против музыкального «формализма» и вообще «космополитизма», преследования «врачей-отравителей». Попытки отстроить новую идеологическую башню стахановскими темпами.
Суть советского проекта изменилась, сомнений нет. Начинали с ЧК и «эксов», надеялись на мировую революцию. Но надежды не сбылись. А впереди маячила война идей, взявшая старт после Фултонской речи. Но что теперь строить и во что верить? Оставалось одно: вернуться назад и восстанавливать имперскую постройку с поправкой на нравы века и «красную» риторику.
Стороны были в заведомо неравном положении. Если Запад хорошо знал, чего он хочет и от имени каких ценностей выступает, то советское руководство уже оказалось в явном, хоть и старательно скрываемом идеологическом тупике. И металось, попутно закручивая гайки. Конец 30-х стал сталинским Февралем, конец 40-х - Октябрем. Новое государство, новая идеология. Отныне СССР был обречен на движение по спирали. Не марксовой. Нисходящей.
Литературная газета, 2 марта 1949 г.
Их методы…
Н. ПОГОДИН
…Меня поразила одна вещь, над которой я никогда всерьез не задумывался. Ведь я сам когда-то начинал и нес новое в театр, то, что давала мне действительность: индустриализация, коллективизация, построение социализма.
Пьесы эти известны. Но никто, кроме автора этих пьес, не может хорошо знать и помнить, как в те времена в критике принимались и расценивались эти пьесы.
Прежде всего был подхвачен чисто внешний, условный признак: автор пришел в драматургию из газеты. На этом признаке условились решительно все критики вo главе с Юзовским и без конца попрекали меня газетностью. Если действующие лица говорят достоверным, слышимым нами языком - да, похоже на газетность. Если герой опять-таки достоверен, узнаваем - да, похоже на газетность. Если, наконец, сюжет и ситуации взяты из жизни - да, это действительность, но опять газетность.
В свое время - в 1935 г. - меня глубоко оскорбило предисловие Юзовского к однотомнику моих пьес, вышедших в Гослитиздате.
Юзовский брал мои пьесы и обращался с ними именно как хотел. Играя на недочетах первых опытов, он эти недочеты превращал в «примитивный документализм очерка» и доказывал самую вредоносную свою «теорию» о том, что «выдумка» сильнее жизни. Получилось чорт знает что! Если бы я выдумал все свои пьесы, то они бы, по мнению критиков типа Юзовского, сделались «художественными» и несли бы большую «правду искусства». Но в них, оказывается, нет художественной правды с точки зрения снобов, исключительно потому, что прямо отражается действительность. Это, по их мнению, «наивный реализм», который потом подхватит и разовьет в «теорию» Гурвич.