Иду к станции, впереди меня идет семья - коренастый мужичок в кожаной куртке, дородная высокая дама в длинной шубе. Они держат за руки маленького мальчика в комбинезончике и валенках. Мальчик то и дело поскальзывается и не падает только потому, что его придерживают за руки родители. Пытаясь удержать мальчика от падения, мужичок и дама сами то и дело чуть не падают. У дамы к тому же высокие каблуки.

Очень скользко.

Перед входом в какой-то магазинчик видны следы воздействия человека на лед. Примерно два квадратных метра ледяной поверхности тротуара истыканы ломом. Человек взял ломик, подолбил им лед несколько минут, умаялся и бросил это бесполезное занятие.

Какой- то паренек поскользнулся и упал. Полежал, встал. Пошел, скользя.

Подумалось, что у молодого человека, живущего в таком городе и имеющего склонность к самовыражению посредством художественного слова, есть все шансы вырасти в мрачного гения, певца тотальной абсурдности и бессмысленности, и литобъединение «Радуга», по идее, должно изобиловать новыми местными кафками, беккетами и ерофеевыми (венедиктами). Но, скорее всего, дело, увы, ограничивается подражанием «деревенской» прозе 70-х, складно рифмованной «любовной лирикой» и стихами о «природе родного края».

А вдруг нет?

Наш путь к возвышенному

У всякой профессии есть свой фатум. Особо тяжела судьба гинекологов и урологов. Во всяком обществе, узнав о столь полезной специальности собеседника, ему немедля начинают рассказывать и показывать что-то, соответствующее его интересам. Искусствоведам ничуть не проще - с почти стопроцентной вероятностью найдется во всяком обществе хотя бы одна леди старшего бальзаковского возраста, которая начнет напористо расспрашивать об отношении к Шилову-Глазунову-Церетели. И никак не увильнешь - из утонченных эстеток прет такая агрессия, от которой трудно спрятаться. И, что самое печальное, встречи с такими дамами происходят в приятных интеллигентных компаниях, где как-то неудобно ответить прямо про бабу-дуру и место-у-параши.

Радость человеческого общения в таком случае моментально обращается своей адской стороной. Если удается избежать разговора об указанных персонажах, он немедленно перекидывается на Баскова и Волочкову. При этом односторонняя полемика пренепременно идет на самых повышенных тонах, и в любую минуту может перерасти в рукопашную схватку. Смоделировать таковую ситуацию в полевых условиях просто. Любителям экстремального времяпровождения рекомендую зайти, к примеру, в музей Шилова, прикинуться искусствоведом и начать вполголоса хаять народного героя. Чем дело кончится известно заранее. Забьют сумочками насмерть.

Ничего не поделаешь, это наша Родина. В качестве культовых символов Возвышенного выступает певец без каких-либо признаков голоса и балерина, которая с трудом отдирает ногу от пола. Про художников у меня даже слов никаких нет, обвинение в неумении рисовать теперь звучит смешно, поскольку решительно никто из художников этого не умеет и не стремится этим навыком овладеть. Он выпал из набора профессионала. Однако прежде чем приступать к массовым расстрелам, следует признать, что в этой трагедии и заключена вся наша культурная национальная особость. У прочих народов отсутствуют подобного рода феномены; создания вроде Баскова распевают в подземных переходах, а мазилки вроде Шилова малюют умильные личики на бульварах.

А дело ведь в том, что у народов, еще не достигших высшей стадии развития, начисто отсутствует интеллигенция. Им до нас еще расти и расти. Выход один. Начнем планомерный процесс отлова и последующего закапывания живьем любителей Шилова и Глазунова. Только так мы сможем с нашей национальной интеллигенцией напрочь покончить.

Однако планы культурного геноцида было бы неправильно останавливать в области очищения искусства от кича. Вся беда в том, что ключевое свойство нашего кича есть его манифестация в качестве истинно и абсолютного Возвышенного. Заметим, что это массовое стремление к высотам культуры стало серьезной экономической проблемой. Хитроумные островитяне, которые имеют от этого устремления неплохую маржу, получают оную от перепродажи подделок. Дело даже не в том, что на лондонских аукционах часто встречаются заведомо фальшивые произведения, но в том, что ВСЕ сотбиевско-кристиевское русское искусство является поддельным по сути. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно сличить старую экспозицию Третьяковской галереи или Русского музея с каталогами ведущих мировых аукционов. Соответствий разных уровней (например, имен) наберется не более 15 процентов, все остальное, чем сегодня торгует Лондон щепетильный, Павел Третьяков и его последователи за искусство не считали, относя в разряд базарных забав.

Вывоз капитала через «русские аукционы» становится вполне ощутимой частью реального денежного оборота. Масштаб сумм, проходящих через открытую и закрытую части антикварного рынка, никто и не пытался просчитать.

Но именно таким товаром и заполнены сегодня жилые помещения интеллигентных обитателей Рублевского шоссе и филиалы оных на Лазурном берегу и в других важных для отечественной экономики географических точках. Конечно, в лицо смеяться над людьми, которые только обнаружили, что говорят прозой, никто не посмеет. Уничижительная британская ирония по поводу «русского вкуса» адресована по большей части в сторону бедных искусствоведов. А интеллигенция Рублевского шоссе так и пребывает в сладком заблуждении, что наполняет свои дома Истинными Ценностями, купленными за Истинные деньги.

А если кто-то полагает, что существует дистанция между ценностями интеллигенции новорусской и интеллигенции старосоветской, тот, увы, печально заблуждается. Для осознания этого в высшей степени позитивного явления следует посетить новую экспозицию искусства ХХ века в Третьяковской галерее на Крымском валу. Именно там и выражено в предельной форме коллективное эстетическое бессознательное русской интеллигенции.

Конечно, либеральное отношение к действительности не позволяет производить прямые рестрикции. Искусство, которое в рамках интеллигентного вкуса не считается искусством, там тоже присутствует, в качестве исторического примера. Но господствует там истинно интеллигентное искусство, которое противостоит и откровенной попсе, и собственно авангарду. В этой истории «западниками» будут те, кто наследует правильным и истинным традициям. В качестве таковой выступает русский сезаннизм, который и есть истинное воплощение чистой русской духовности.

Собственно, «интеллигентное искусство» и есть тотальный стилевой термин, с помощью которого и описывается в этом формате все русское искусство прошлого века. Интеллигентным оказывается даже Казимир Малевич. Но не тот, который Малевич «Черного квадрата», а тот, который писал избушки с красными крышами в конце двадцатых. Интеллигентное алиби есть даже у сталинского сокола Александра Герасимова - для души тот рисовал красочные натюрморты и пейзажи. Даже Илью Кабакова, несмотря на все его концептуалистическое антиискусство, тоже можно причислить к интеллигентным художникам. В конце концов, книжная графика у него очень даже качественная, а также он делал картины, в которых есть некие «пластические достоинства».

В этой истории «пластики» нет, и не может быть никаких намеков на идеологию. В свое время куратор позапрошлой кассельской «Документы» и директор парижского музея Jeu de Paume Катрин Давид, которую провели по залам ХХ века в Третьяковке, тонко подметила, что ей показывали множество художников, которые разными способами боролись против соцреализма. Точно так же она с удивлением обнаружила, что никакого авангарда в России как бы и не было. Были только хорошие художники, которые разными способами боролись с засильем идеологии.