Мы зацокали языками. Про Сталина был Высоцкий, но чтоб про Ленина - это было бы ой. Все знали, что ругать Сталина, в общем-то, не так страшно, нельзя только двух Ильичей. Второй Ильич уже никого особо не интересовал, ибо успел двинуть кони, а вот первый был фигурой актуальной и демонической.

- И чего про Ленина? - спросил Саша, берясь самолично за вправку кассеты на место.

- Не знаю, - честно сказал Кирюша, - я сам не слышал. Мне дали на сегодня. Не зажует?

- Не-а, - уверенно сказал Саша, наконец, уложивший кассету на место. - У меня не жует. Япония.

В этот момент из мафона вместо сладостных аккордов раздался очень нехороший - и, увы, многим знакомый, - звук: свиристение сорвавшейся ленты, стремительно затягиваемой в протяжный механизм.

Надо было как-то спасать ситуацию, нажимать на стоп. Но нас было слишком много, а владелец техники растерялся сам.

Мы как зачарованные смотрели, как на наших глазах два чуда - редкая кассета с запрещенными песнями и божественно прекрасный заграничный аппарат - губят друг друга.

«Бардовская песня - это культурный феномен эпохи». Не помню уж кто сказал - в памяти встает надменное телевизионное рыло с тщательно наетыми барскими брылями, как если бы поручика Голицына изловили большевицкие орды и скрестили насильственно с хомячком. Кажется, то был какой-то знатный деятель российской культуры, ныне возглавляющий некий международный фонд. О, сладкое, калорийное: фонд! о, сколько уважаемых людей интеллигентно вкуснятничают оттуда свежие денежки - это ж понимать надо… И тем не менее, прав хомячливый фондоед, прав: бардовская песня - это именно что культурный, и, несомненно, феномен, и, действительно, эпохи.

О чем мы тут, собственно, и собираемся немножечко поговорить.

Если коротко, бардовская песня - это исполнение текстов собственного сочинения под акустическую гитару в микрофон, в расчете на магнитофонную запись. Как правило, запись происходит на концерте. Концерт может быть любым - начиная от «квартирника» и кончая стадионным. Важно, что это не студия.

Итак, для того, чтобы бардовская песня существовала, нужны следующие вещи. Во-первых, поэт, не обязательно хороший, даже лучше, чтобы средний, понятный. Во-вторых, этот поэт должен уметь петь, не обязательно хорошо, даже лучше, чтобы плохо, чтобы голос нормально ложился на запись без особых потерь красоты при многократном переписывании. И играть - как вы уже догадались, не обязательно хорошо, желательно, наоборот, просто, чтобы желающие могли подобрать аккорды. В-третьих, магнитофон, не обязательно хороший, лучше средний, чтобы записи были, что называется, нормализованы под стандарт. И в-четвертых - система распространения записей, и вот она должна быть отличной. Как и сетевая реклама, и система внутренних рейтингов, и те пе.

Но начнем все же с песни. То есть даже не с нее, а с технических составляющих.

В принципе, гитарная песня популярна в России столько же, сколько и сама гитара. Инструмент с более чем почтенной историей.

В Россию гитара въехала как орудие высокой культуры. Первым известным русским гитаристом был Андрей Осипович Сихра (1773-1850). Он-то, собственно, изобрел русскую семиструнную гитару, усовершенствовав испанский ее вариант. В советское время русский инструмент был вытеснен «интернационалисткой»-шестистрункой. Зато в дальнейшем семиструнка станет «визитной карточкой» бардов и даже сама станет предметом песен (например, визборовской «Я верю в семиструнную гитару»). А самая знаменитая семиструнка, Володина, настроенная на полтона ниже номинала, в семидесятые брала за горло всю страну.

Магнитофон, второй нужный в этом деле прибор, был изобретен еще в XIX веке. Более-менее внятные модели магнитофонов, позволяющих записывать и воспроизводить звук в домашних условиях, появились к семидесятым годам прошлого века.

Кстати. Некоторые товарищи недоумевают, как советская власть допустила столь разрушающий механизм до массового потребителя. Не нужно забывать, что при Сталине даже радио считалось недопустимой вольностью и было под подозрением. Так что «с чего бы».

Я разделяю их недоумение. И, тем не менее, факт: первый советский магнитофон - «Днепр» - был выпущен аж в сорок седьмом, а в 1954-м советская промышленность освоила приставку к проигрывателю МП-1. В дальнейшем «Днепры» совершенствовались: первые концерты Аркаши Северного записывались на «Днепр-11». Впрочем, это была техника студийного класса. Народные магнитофоны начались с «Чайки» великолукского завода, изделия не очень качественного, но зато стоившего всего 105 рублей, в отличие от многосотенных предшественников, простым гражданам недоступных.

Теперь о самой песне. Меня интересует механизм бардовской песни, ее внутреннее устройство, точнее - тот крючок, на который она ловила слушателей и подпевал.

У всякого уважающего себя явления обязательно есть три источника и три составные части. Это не Ленин придумал, это он Гегеля перепел. У советской бардовской песни тоже есть три источника и три составные части.

По официальной версии, живительным родником бардовской песни стал профессиональный фольклор, замешанный на советской самодеятельности. В советских условиях сочинительство было особенно типично для всяких экстремалов, добровольных и профессиональных. Характерной парой были туристы и геологи. Тяжелая физическая работа, необычные места, маленький замкнутый коллектив, и, last not least, отсутствие пригляда со стороны начальства - все это подвигало к творчеству.

Отдельно надо сказать о советском туризме. В большом буржуазном мире туризм - это комфортное времяпрепровождение, подразумевающее отдых в хороших отелях и прогулки по чужим столицам. То, что в СССР называлось туризмом, в мире называлось экстремальными видами спорта. То есть походами плохо снаряженных людей в дикие и мрачные места, интересные разве что красотой пейзажей и относительной отдаленностью от все того же начальства. Впрочем, серьезным туризмом занимались все-таки немногие. Чаще речь шла о походе в ближайший лесок с целью распития водки, чтоб не зудели над ухом родители и жены. Так или иначе, пение под гитару входило в меню.

Так вот, советская бардовская песня официально возводит себя именно к «гитарной песни у костра». Когда геолог, турист или студент, лупцуя на тощей шее комаров, извлекал из изгиба гитары простые, незатейливые звуки.

Подчеркнем - это именно официальная версия. По воспоминаниям участников бардовского движения, точками зарождения его были биофак и геофак МГУ, откуда вышли первые люди с гитарами. С другой стороны к ним шли, взявшись за руки, туристы. Даже аббревиатура КСП - «Клуб самодеятельной песни» - была известна еще в пятидесятые и обозначала «конкурс студенческой песни». В дальнейшем инфраструктура КСП, с его ежегодными слетами и «Грушинкой», развивалась именно как надстройка над туризмом и прочим комсомолом.

Второй источник «бардизма» совсем прост. Это советский театр и кинематограф, с их специфической музыкальной и песенной культурой.

И третий, потаенный источник - это, разумеется, блатной фольклор.

Одно время его деликатно называли «уличным» или еще как-то. Но лучше все-таки называть кошку кошкой. Блатата - это песни, сочиненные уголовниками или для уголовников, и посвященные тому, что раньше называли «преступным образом жизни», его прелестям и горестям.

Разумеется, ничего особенно оригинального в этом плане Россия не породила. Блатата известна повсюду, где существует организованная преступность. Песенки о преступниках появляются там, где сами преступники хоть в какой-то мере считаются частью общества. Например, во Франции времен Франсуа Вийона уличные банды были, в общем-то, нормальным явлением. Попавшегося вора или разбойника могли повесить, но тогда много кого могли повесить, пеньковый галстук не считался украшением, пятнающим честь. Вийона, кстати, вопреки легенде не вешали (вышел по амнистии) - хотя наши барды, очень любившие, по двойной причине франкофилии и классовой близости, его образ, чрезвычайно ценили и эту легенду про петельку на шеечке. Им хотелось, чтобы и Вийон был настоящим блатным.