Вирджиния вздрогнула от неожиданности — она не слышала, как он подошел и остановился рядом с ней. На него с кремово-бледного лица смотрели бархатно-влажные глаза. От этого взгляда, поднимавшегося откуда-то из сокровенных глубин души, Ричу сделалось не по себе. Казалось, он застал ее врасплох в момент воспоминания о каком-то болезненном эпизоде, о котором она хотела, но не могла забыть.

Предположения Рича были недалеки от правды, потому что тем утром Вирджиния проснулась с тяжелым чувством. Прошлое, беспощадное, суровое, не отпускало ее из своих медвежьих объятий. Сегодня был день рождения ее брата Бобби. Она заново переживала в памяти тот день накануне войны, когда Бобби исполнилось пятнадцать. Они отмечали его день рождения дома, в Иденторпе, и праздник был особенно веселым, поскольку двумя днями позже был ее собственный день рождения, последний, который они справляли вместе. Весь день Вирджиния уповала на то, что работа поможет ей развеяться, отогнать прочь мрачные мысли, но надежды ее оказались тщетными. Образ брата преследовал ее повсюду — в голосе случайного прохожего она слышала голос Бобби, его черты мерещились ей в незнакомце, сидевшем за соседним столиком в ресторане, где они с Ричем обедали. Она никак не могла избавиться от этого наваждения.

И теперь в глазах ее стояла неизбывная тоска. Рич был поражен ее отсутствующим, скорбным видом.

— Прошу прощения, мисс Китс, за то, что вмешиваюсь, но сегодня я решительно не узнаю вас. Весь день вы как будто где-то далеко-далеко. Может, вы заболели?.. Или вас что-то беспокоит? Если вам необходимо выговориться, то в моем лице вы найдете самого благодарного и сочувствующего слушателя.

Серьезность его тона заставила Вирджинию улыбнуться.

— Уверяю вас, вы напрасно беспокоитесь — я совершенно здорова. — Она тяжело вздохнула. — Это все воспоминания. Просто вспомнила своего брата. Он погиб на войне.

Рич понимающе кивнул.

— Простите мне мою навязчивость. Ваша скорбь понятна и естественна.

— Видите ли, как раз сегодня его день рождения, — промолвила Вирджиния.

На глаза у нее навернулись слезы, и она порывисто отвернулась, коря себя за то, что не сумела скрыть свои эмоции. Рич с трудом удержался, чтобы не обнять ее за плечи. Ему хотелось хоть как-то утешить ее.

— Извините, — продолжала Вирджиния. — Я понимаю, его уже не вернешь, но в этот день невозможно избавиться от воспоминаний. Уже четыре года как его нет в живых, и вы можете сказать, что мне пора бы свыкнуться с этой мыслью. Но это не так просто, если ты был близок с кем-то всю жизнь. Обычно я стараюсь не подавать виду, но сегодня… в его день рождения… Вы меня понимаете?

— Конечно, — ответил Рич, уже начиная чувствовать уколы ревности к человеку, который — даже после стольких лет — способен вызывать такие чувства.

— Он был помолвлен с чудесной девушкой. Они собирались пожениться. Перед ними открывалось блестящее будущее.

— Мисс Китс, беда в том, что жизнь полна неожиданностей. Но иногда в этом даже есть своя прелесть…

Вирджиния удивленно вскинула брови. В словах Рича мерещился некий скрытый смысл, она уже хотела спросить его, что он имеет в виду, но в последний момент передумала. До сих пор ей казалось, что никому никогда не понять, какой пустой стала ее жизнь после смерти Бобби, однако Рич, похоже, интуитивно догадывался о ее состоянии.

— Когда теряешь родного человека — на войне или в мирное время, — все равно надо продолжать жить, как бы тебе ни было больно, — тихим голосом продолжал он. — Надо смириться, хоть я и понимаю, что это непросто. Должно быть, вы с братом были очень близки.

— Вы правы. У меня есть еще один брат, намного старше, а Бобби — он был всего на три года и два дня старше меня. Перед войной мы последний раз отмечали наши дни рождения вместе. Бобби исполнилось пятнадцать, а мне — двенадцать. Было весело. Я никогда не забуду тот день.

— После его смерти вы, должно быть, находили утешение в своей семье?

— Нет. Это может показаться странным, но, когда его не стало, о нем словно забыли. Никто не хотел говорить о том, что случилось.

— Но не вы?

— Да, я все время вспоминаю о нем.

Из груди Рича вырвался вздох.

Вирджиния внезапно вспомнила, что он тоже потерял близкого человека.

— Какая же я дура! Ведь Нэнси говорила мне, что ваша жена погибла во время бомбежки, — пробормотала она.

Рич промолчал. Глаза его потемнели, но не от грусти. Вирджиния подумала о найденных ею письмах. Нэнси не рассказала ей ничего, что могло бы удовлетворить ее любопытство, напротив, своим молчанием лишь подогрела его.

Глядя на Рича, она не могла различить ни единого признака, который указывал бы на то, что он больно переживает неверность и смерть своей жены. Что, если он знает? — спрашивала она себя. Вирджиния почувствовала угрызения совести — она уже корила себя за то, что завела разговор о его жене.

— Простите, мне не стоило об этом говорить. Наверное, вам тяжело вспоминать.

Рич нахмурил лоб, в глазах его появился холодный, металлический блеск.

— Да, вроде того… — отрывисто буркнул он.

— Вы были ранены на фронте? — спросила Вирджиния, чтобы сменить тему. — А после ранения вернулись в свой полк?

— Да, а что здесь особенного? Ранение мне не мешало. Осталась лишь легкая хромота. А где погиб ваш брат?

— В третьей битве при Ипре, или в третьей битве в грязи, как назвал ее Ллойд Джордж, — ответила Вирджиния.

— Знаю. Именно там меня и ранило.

— Расскажите, что это было.

Рич пристально посмотрел на нее. В сгущавшихся сумерках взгляд его казался еще мрачнее.

— Вы уверены, что хотите услышать об этом?

— Да, ведь мне так мало известно. Саймон, мой старший брат, был там, но он отказывается говорить со мной об этом. А я хочу знать правду.

Рич не сводил с нее глаз. Никогда еще не видела она его таким серьезным, почти суровым.

— Это был сущий ад, — произнес он. — Битва длилась три месяца. Все шло не так, как планировалось. Все разваливалось. Прорвало дамбы, а в довершение всего такого дождливого августа не было уже много лет.

Танки, которые к тому времени появились на вооружении армии, оказались бесполезны, и солдаты шли вперед по пояс в грязи. Чудовищная и трагическая ирония судьбы состояла в том, что, когда все это закончилось, выяснилось, что мы продвинулись не больше чем на четыре мили. Моральный дух армии был крайне низок.

— Да, теперь я понимаю, — глухо промолвила Вирджиния, с грустью думая о том, какие лишения выпали на долю ее брата и тысяч и тысяч таких же, как он, солдат. — Это чудовищно. Бедный Бобби!..

У нее задрожали губы, она поднесла ко рту ладонь и порывисто отвернулась. Взгляд Рича ласкал нежный изгиб ее шеи, мягкий в неверном мглистом свете контур ее профиля, затем его пальцы легко коснулись ее руки.

Справившись с волнением, Вирджиния снова посмотрела на него. Что-то подсказывало ей — может, его завораживающий взгляд, — что он долго будет помнить это краткое прикосновение к ее руке. Ни один из них не проронил ни звука, но по установившейся между ними незримой линии связи оба прекрасно поняли друг друга.

Вирджиния потупилась, и Рич отвел взгляд, осознавая, что, если они чуть дольше пробудут здесь, в тиши и уединении сада, под кронами деревьев, он не сможет побороть искушения и переступит ту черту, которую Вирджиния провела между ними.

— Идемте, — сказал он, не желая разрушать установившейся между ними хрупкой гармонии и, дабы не смутить ее, стараясь избежать ситуации, о которой оба они могли бы пожалеть в дальнейшем — ситуации, которая разрушит установившиеся между ними отношения «хозяин — служащий». — Уже темнеет. Вернемся в дом, выпьем по стаканчику бренди. Похоже, вам не повредит. Мне кажется, что в отсутствие Нэнси я слишком загружаю вас работой. У вас совсем не остается времени на отдых, так что, если хотите, завтра можете взять выходной.

Вирджиния подняла на него глаза, мельком отметив, как играют на его темной шевелюре оранжевые блики света, струившегося из окон. На губах его застыла мягкая улыбка. Какое-то теплое чувство — которое она не хотела подвергать анализу в страхе, что это может лишь осложнить их отношения, — шевельнулось в ее душе.