Рич сам предложил Нэнси погостить у друзей в Истбурне, хотя это и не была сознательная уловка, продиктованная подспудным желанием остаться наедине с Вирджинией. И все же он слукавил бы, если бы сказал, что такая перспектива ему вовсе не улыбается. Рич хмыкнул, явно довольный собой. Как знать, может, к тому моменту, как вернется Нэнси, ему удастся укротить строптивую Вирджинию…

На другой день Вирджиния отправилась на чердак, чтобы составить опись старой мебели, которую предполагалось выставить на продажу. Многое из того, что предстало ее взору, было знакомо ей еще по Иденторпу: в основном это была громоздкая дубовая мебель в якобитском или елизаветинском стиле, вычурная и неудобная.

И все же ей удалось извлечь из-под вощеного полотна четыре изящных — только чуть-чуть поцарапанных — стула красного дерева, в которых она — по характерной веерообразной спинке — безошибочно угадала «хепплуайт». Вирджиния отставила стулья в сторону с тем, чтобы позже отдать их на реставрацию. Она подумала, что они слишком красивы и ценны, чтобы выбросить их на распродажу. Затем взгляд ее упал на небольшое старинное канапе в стиле английского ампира. И хотя Вирджиния понимала, что ампир давно вышел из моды, она живо представила себе, как канапе будет смотреться, если сменить обивку, и решила, что его тоже стоит сохранить.

В самом углу стоял довольно элегантного вида туалетный столик, ящики которого были битком набиты всевозможными бумагами. Аккуратно вытащив ящики, Вирджиния извлекла из них бумаги — в основном это были старые счета, относящиеся еще к довоенному периоду. Прежде чем сунуть их в картонную коробку и отнести вниз, Вирджиния бегло просмотрела пыльные листки. Рич наверняка прикажет все это сжечь.

Задвинув ящики обратно, Вирджиния подобрала с пола стопку бумаг, которая, очевидно, выпала из глубины столика, когда она выдвигала ящики. Полагая, что никакой ценности они не представляют, она положила стопку в картонную коробу и уже хотела повернуться, чтобы заняться очередным предметом мебели, как вдруг что-то во внешнем виде бумаг привлекло ее внимание, и она остановилась.

Стопка, скрепленная обычной канцелярской скрепкой, состояла примерно из пяти листов. Вытащив их из коробки, Вирджиния сразу поняла, что перед ней не что иное, как письма. Без всякой задней мысли она принялась рассеянно скользить взглядом по строчкам и вскоре поняла, что на глаза ей попалось нечто очень личное.

Это были любовные письма, адресованные Оливии Дикерсон, покойной жене Рича. Туалетный столик, должно быть, когда-то принадлежал ей, и, видимо, она хранила их в самой глубине одного из ящиков, подальше от посторонних глаз.

Движимая безотчетным любопытством Вирджиния машинально перевернула страницу, чтобы прочитать имя корреспондента, поскольку она сразу поняла, что почерк, которым было написано письмо, не мог принадлежать полковнику Дикерсону. Подпись гласила: «Дорогой Оливии, с любовью, обожающий тебя Глен».

Читать дальше Вирджиния не желала. Это было не в ее натуре. Она сидела, задумчиво глядя перед собой, задаваясь вопросом: как со всем этим поступить? И не находила ответа. Из содержания письма можно было заключить, что, пока Рич был во Франции, его жена завела роман. Если он знал об этом, тогда становилось понятным, почему в семье избегали упоминать ее имя.

Вирджиния подумала, что для всех будет лучше, если она уничтожит письма, сделает вид, что ничего не знает об их существовании. Однако имела ли она на это право? Но и передать их Ричу Вирджиния тоже не могла. Больше всего ей не хотелось причинить ему боль, ведь вполне вероятно, он и не подозревал о неверности жены. Наконец она решила отдать их Нэнси — уж та сообразит, как поступить с этим эпистолярным наследием. Сунув письма в карман, Вирджиния вышла в сад.

Нэнси слыла заядлым садоводом, и ее часто можно было встретить в оранжерее среди грациозных гвоздик, благоухающих орхидей и всевозможных экзотических растений помогающей старшему садовнику. Оранжереи примыкали к саду-огороду, где выращивали не только овощи, но и вкуснейшие персики, нектарины и виноград. У кирпичной стены, окружавшей сад, росли кусты камелии. Когда они расцветали, то за разноцветными лепестками не было видно зелени.

Вирджиния нашла Нэнси под навесом, где та рассаживала саженцы в горшки. Она была в синем шелковом платье, зеленом грубого сукна фартуке и перчатках. Перед ней на столе лежали кучки земли, смешанной с песком, и лиственного перегноя.

Увидев Вирджинию, она широко улыбнулась.

— Привет, Джин! Каким ветром тебя сюда занесло? Хочешь попробовать себя в садоводстве?

— Нет, у тебя это лучше получается, — ответила Вирджиния, отметив про себя, что Нэнси, несмотря на внешнюю браваду, действительно выглядит уставшей и ей самое время отдохнуть в кругу друзей, подышать морским воздухом.

Заметив, что девушка явно не в своей тарелке, Нэнси смерила ее пристальным взглядом. В глазах у Вирджинии застыла тревога.

— Дорогая моя, что с тобой? — всполошилась Нэнси. — Ты какая-то бледненькая. Что-нибудь случилось?

— Да… то есть нет… я, право, не знаю. — Вирджиния подошла ближе, опасливо озираясь по сторонам, словно желая убедиться, что они одни. — Я была на чердаке, разбирала старую мебель, которую полковник Дикерсон хотел продать. На глаза мне попался старый туалетный столик, в ящиках было полно бумаг. Я выдвинула ящики и наткнулась на какие-то письма. — С этими словами она извлекла письма из кармана и протянула Нэнси. — Никак не могла решить, как с ними поступить, но потом подумала, что лучше всего показать тебе.

Нэнси отложила в сторону садовый совок, сняла перчатки, вытерла ладони о передник, взяла из рук Вирджинии сложенные листки и уверенно, словно заранее зная, что в них, развернула. Прочтя первые несколько строк, она вдруг тоскливо закатила глаза, точно не в силах продолжать. Затем исполненным безысходного горя взором она посмотрела на Вирджинию, и той показалось, что у нее на глазах Нэнси состарилась на добрые десять лет. Губы ее были плотно сжаты, как будто она боялась, что иначе не сможет сдержать захлестнувших ее эмоций.

— Ты знаешь, что это такое? — спросила она. — Ты прочла их?

— Нет, только взглянула, — вполголоса промолвила Вирджиния, чьи глаза увлажнились от жалости и сострадания. — Я лишь успела понять, что не следует отдавать их полковнику Дикерсону.

— Правильно решила, Для него это связано с тяжелыми, болезненными воспоминаниями, которые лучше оставить в прошлом. Я бы предпочла, чтобы он никогда не узнал о существовании этих писем. Пусть все останется между нами. Ты понимаешь меня, Джин?

— Да. Поэтому я и отдала их тебе.

Нэнси тяжело вздохнула, сняла передник и положила его на стол.

— Пойду в дом. Все это так неожиданно.

Вирджиния проводила Нэнси взглядом, отметив, что та идет непривычно ссутулившись. Она уже хотела последовать за ней, как вдруг увидела упавшую на дорожку тень. Вирджиния оглянулась. Перед ней стоял Рич. Она была настолько поражена его внезапным появлением, что на мгновение лишилась дара речи и только изумленно взирала на него, мучимая вопросом: давно ли он подошел и много ли из сказанного ими успел услышать?

— Прошу прощения, что напугал вас, — произнес Рич. — Я как раз искал вас и увидел, что вы разговариваете с Нэнси. — На лбу у него пролегла озабоченная складка. — Как она?

— Нормально, — ответила Вирджиния, отведя взгляд, она надеялась, что он ничего не заметил. — Ей что-то нужно в доме. А зачем вы меня искали?

— Хотел предложить вам верховую прогулку. Из Ирландии привезли несколько гунтеров из тех, что я приобрел. Думаю, один из них вам подойдет.

Он снова посмотрел в сторону Нэнси, которая в тот момент поднималась по ступенькам. Воспользовавшись случаем, Вирджиния устремила на него исполненный обожания взгляд. Рич был экипирован для верховой езды: в шерстяных бриджах, черных начищенных до блеска сапогах, в черном же облегающем камзоле, — высокий, статный, прекрасно сложенный, глаз не оторвать.