У Оли защемило сердце. Накануне доктор Полозов разъяснил ей ситуацию, вынудившую его, опытнейшего хирурга, согласиться оперировать пациента, которому было противопоказано всякое операционное вмешательство. Девушка знала и о желании старика остаться призраком среди живых, и о мольбах его давно почившей жены, и об экспериментах самоуверенного экстрасенса Лёши. «Знание – это оружие, – пояснил свою откровенность Всеволод Полозов. – Мы будем сражаться за его жизнь, и я хочу, чтобы ты имела в руках оружие не хуже моего». Сейчас, глядя на едва двигавшегося старика, Оля подумала, что битва за жизнь уже обречена на поражение и никакое знание не поможет хирургу выиграть предстоящий бой. Она отчаянно взглянула на своего учителя: вдруг всё-таки откажется – ведь даже без клинических анализов видно, насколько тяжело состояние пациента.

– Неделю назад он выглядел значительно лучше, – бесстрастно произнёс Всеволод Полозов и открыл дверь в приёмный покой. – Доброе утро, Павел Симеонович…

Без четверти два.

Лис скрылся на кухне от не прекращавшейся болтовни секретаря Лёши под предлогом приготовления обеда для гостей. Кикимора выглянула из-за плиты.

«Лис, а Лис, ну чего там? Меня Ворон из операционной вышиб».

– Правильно сделал. Тебе где велено было сидеть?

«Да ладно! Этот экстрасенс всё равно нас с Дедом не чует. Лис, а Лис, ну как у Тура и Оли дела?»

Юноша вздохнул. Операция длилась почти пять часов, и за это время старика дважды выводили из состояния клинической смерти. Первый раз с помощью хвалёной импортной установки, второй – с применением дефибриллятора и горячих рук хирурга, жизненный жар которых просачивался даже сквозь тонкие резиновые перчатки. При этом Ворон в аппаратной комнате, отделённой от операционной прозрачной перегородкой, исправлял сбой системы жизнеобеспечения, матеря на чём свет стоит всех иностранных изобретателей. Сгоревшую микросхему он заменил на её русский аналог, и через пять минут система заработала. Тур получил возможность вернуться от интенсивной терапии к непосредственной работе.

«Ладненько, – ложка грустно звякнула об кастрюлю. – Всё ясно… Лис, а Лис, давай-ка я тебе помогу… Ну почему «нет»? Хоть посуду помою… Ах, так? Ну и возись сам!»

Половина четвёртого.

Водитель автобуса вернулся с речки весьма довольный прогулкой. Санитары, вынужденные коротать время перед видеомагнитофоном, с завистью поглядывали за окно, где пылал жаркий летний день. Лис закрыл калитку, проводил шофёра в дом и вернулся в гостиную.

– Почему так долго идёт операция? – осведомился секретарь Лёша.

Он подсовывал всяческие каверзные вопросы, но до сих пор Лис искусно уходил от ответов, которые могли навести на мысль о его невербальной связи с братьями.

– Всеволод предполагал, что работа займёт целый день.

На дворе опять залаяла Галатея.

Борис Полозов перестал реагировать на собаку после четырёх подряд «ложных тревог», когда заметил, что охранники Декана от скуки пытаются заигрывать с овчаркой, вызывая её законное возмущение.

Галка не унималась. Лай перетёк в леденящий душу вой.

– Посмотрю, что с собакой, – автоматически произнёс Лис и побежал к выходу.

– Я с вами, – предупредил оживившийся Алексей Аркадьевич.

Чёрная овчарка выла на глухой забор прямо напротив приёмного покоя. Лис разглядел на той стороне разлома невнятный информационный фон. Потянуло дорогим табаком и нежными французскими духами.

«Валентина Рувимовна», – подумал Лис, приласкал Галатею и, взяв за ошейник, отвёл подальше от окон медицинского крыла.

Попутно до слуха дотянулся возбуждённый голос:

– Давление падает!

– Вижу.

– Он уходит, Всеволод Васильевич.

– Он будет жить.

– Всеволод Васильевич, это бессмысленно. Вы же понимаете, он приехал сюда, чтобы безболезненно умереть!

Возгласы московского онколога Лис воспринял в звуковом варианте, твёрдые ответы Тура – в информационном. Вдруг сквозь стены, ветер и безвременье пробился новый, но знакомый тон.

К врачам приходят за жизнью, а не за смертью! Не будьте малодушным. Вернитесь, Павел Симеонович!

Лис восхищённо застыл: Оля! Конечно, это крикнула в призрачную сферу Оля. Глазами Ворона он увидел ожившую линию кардиографа на чёрно-зелёном табло и изумление в глазах московского врача.

– Борис Васильевич, в операционной что-то стряслось? – вкрадчиво поинтересовался секретарь, про существование которого Лис едва не позабыл.

Экстрасенс отлично чуял ложь. А сказать «не знаю» для Лиса значило соврать. Ворон учил: русский язык богат, поэтому прицепись к какому-то его слову, найди второй смысл и отвечай честно в этом смысле.

На раздумья – мгновение.

– Вряд ли, – размеренно произнёс Лис, а сам представил песок, муку, пыль – словом, всё, что можно было теоретически стрясти, и чего в принципе не могло находиться в стерильном помещении. – Всеволод – классный хирург.

В талантах брата-врача Лис тоже никогда не сомневался. Таким образом, на вопрос Лис ответил «чистой правдой», и экстрасенс вновь остался с носом.

Пять минут седьмого.

Оля появилась в гостиной так неожиданно, что даже Лис испуганно вскочил.

– Что?

Одинаковый вопрос застыл на лицах секретаря, санитаров, шофёра и отдыхавшей пары охранников.

– Операция закончена. Состояние больного тяжёлое, но стабильное, – оповестила аудиторию юная хирургическая сестра. – Всеволод Васильевич просит вас, – она обратилась к медицинским работникам, – пройти в операционную.

Лис нашёл старших братьев и Олю на «заднем дворе» – густом участке леса, окружённом забором. Девушка сидела на бревне, издавна служившем скамейкой, Тур и Ворон стояли возле сосен. Оба в синих хирургических пижамах, усталые, напряжённые и как всегда одинаковые. Лис заметил лишь одно отличие: у Тура на шее осталась висеть стянутая с лица марлевая маска.

– Это всё? – с надеждой спросил юноша. – Порядок?

– Относительный, – Тур выдохнул сигаретный дым. – Несколько дней я буду наблюдать его здесь, а потом, возможно, мне придётся ехать в Москву. Если, конечно, у Павла Симеоновича нет других планов.

– Откуда у него другие планы? – отозвался Ворон. – Он вообще не планировал новый отрезок жизни.

Оля насупилась.

– С его стороны было просто нечестно прибегать к таким способам эвтаназии, – проговорила она.

– Зато твои слова, Оля, заставили его информационную ипостась пересмотреть выбранную позицию, – напомнил Тур.

– Он не вспомнит об этом, когда придёт в себя, – рассудительно заметила медсестра.

– Как знать! – обронил Ворон.

Павел Симеонович очнулся, когда за окном сгустились сумерки. Узнав, что операция прошла успешно, он долго собирался с силами и, наконец, заявил, что намерен отправиться на свою подмосковную виллу. Доктор Полозов выслушал невнятную речь и безапелляционно запретил пациенту какие-либо переезды в ближайшие трое суток. Декан ничего не ответил.

Тур и Ворон дежурили в медицинских комнатах всю ночь. Ворон следил за электроникой во избежание повторных сбоев, Тур сидел в холле, наблюдая за больным через стеклянную перегородку. Меланхоличная сиделка находилась непосредственно возле больного и никакой инициативы не проявляла. А Павел Симеонович бодрствовал. Это настораживало доктора Полозова час от часу больше и больше, поскольку не укладывалось в рамки обычного поведения оперированного пациента.

– Что ты с ним сотворил? – спросил Ворон, как только брат вошёл в аппаратную.

– Я делал всё возможное, чтобы продлить его жизнь.

– И какие прогнозы?

Тур сокрушённо качнул головой.

– Кажется, он решил растратить весь жизненный потенциал за одну ночь. О прогнозах можно будет говорить, если в течение двух-трёх дней дело не закончится летальным исходом.

Пока он здесь, мы не подпустим к нему смерть, Тур.

Ворон, он это отлично понимает.