Репортер присмотрелся к черной громаде, лежавшей на пастбище.

— Мне кажется, на ней что-то нарисовано, — сказал он, — Вы подходили к ней ближе — не заметили, что это такое?

— Да! Ясно как день, — сказал фермер. — Номер «сто один» зеленой краской. Я удивляюсь, какому дураку это понадобилось?

В одном небольшом городе в Алабаме строительство стадиона вызывало множество споров в течение нескольких лет. Спорили, где строить стадион, каким он должен быть и так далее. В конце концов удалось договориться, и стадион был построен. И хотя многие были разочарованы, потому что получилось не так, как им хотелось бы, — стадион стал предметом гордости горожан. Все было готово к торжественному открытию. Гвоздем программы должен был стать футбольный матч. Стадион не просто убрали — вылизали. Зеленел ковер игрового поля (не искусственный, настоящий), автостоянки блестели чистеньким асфальтом, на флагштоках развевались разноцветные флаги… Красота!

Накануне торжественного открытия в небе появился громадный черный ящик и медленно, плавно и грациозно опустился в чашу стадиона, зависнув над поверхностью игрового поля, словно зеленый ковер был специально выращен и подстрижен для того, чтобы стать посадочной площадкой для черных ящиков, спускающихся с неба.

Когда поутихли первые страсти, официальные комитеты и группы заинтересованных горожан собрались на совещание: что делать? Кое-кто надеялся, что пришелец посидит на стадионе несколько часов и улетит. Но этого не случилось. Пришелец остался на стадионе. Торжественное открытие пришлось отменить, а игру перенести, что нарушило священный график футбольной лиги.

Люди все совещались, время от времени кому-нибудь приходила в голову какая-нибудь идея, но никто так и не придумал ничего толкового. Все пребывали в тихом отчаянии.

Помощники шерифа, охранявшие стадион, задержали и взяли под стражу группу футбольных болельщиков, которые хотели проникнуть на спортивную арену с ящиком динамита.

В Пенсильвании пришелец сел на картофельное поле. Хозяин натаскал к нему под бок громадную кучу дров, облил керосином и поджег. Пришелец не возражал.

Лоун-Пайн

Салли, официантка Пайн-кафе, принесла Фрэнку Нортону яичницу с ветчиной и присела за его столик поболтать. Дверь открылась, и в кафе ввалился Стиффи Грант.

— Иди сюда, Стиффи, — позвал его Нортон. — Садись, я тебя завтраком угощу.

— Как это благородно с твоей стороны, — сказал Стиффи, — Если не возражаешь, я тебя послушаюсь. Я ходил в лес смотреть наших пришельцев. Далековато, конечно, к тому же я пошел туда до рассвета, чтобы успеть до прихода туристов. А то они так мешают. Я хотел поглядеть, может, пришельцы начали почки выпускать, как тот, первый.

— Ну и как? — спросила Салли.

— Пока нет. По-моему, у них это займет немножко больше времени, чем у того. Но со дня на день могут начать. Они уже много понаделали тюков с этой белой дрянью. Не могу вспомнить, как она называется.

— Целлюлоза, — подсказал Нортон.

— Верно, — согласился Стиффи, — Так она и называется.

— С каких это пор тебя пришельцы заинтересовали? — спросила Салли.

— Не знаю, — ответил Стиффи. — Наверное, с самого начала, когда еще первый прилетел. Можно сказать, оказался замешан в это дело. Там была девчонка-журналист из Миннеаполиса, и в первую ночь я дежурил у телефона, чтобы она могла поговорить со своим шефом, когда вернется из лесу. Потом я же ей сказал, когда второй прилетел." Я как раз глаза продрал — поддатый был, — гляжу, летят. Прилетели и сели. Ну, подумал я, надо ей рассказать. Правда, боялся будить среди ночи, старый негодяй. Думал, попрет она меня. Но все-таки пошел. Ничего, обошлось, не поперла… А потом даже десять долларов дала. Она и тот парень с фотоаппаратом — хорошие были ребята.

— Хорошие, — согласилась Салли. — Да они все хорошие были. Жаль, что уехали. Конечно, и сейчас многие приезжают на малышей посмотреть. Иногда и к тем новым ходят… Но они не такие, как репортеры. Просто зеваки, бездельники. Иногда зайдут — кофе с пончиком или бутерброд, вот и все. Обедать не приходят и сдачу никогда не оставляют. Наверное, им кажется, что в таком тихом месте это ни к чему, тем более что покупают мало.

— Поначалу я каждый день ходил смотреть на пришельцев, — сказал Стиффи, — потому что, если бы у них что-нибудь произошло, я бы тотчас пошел девчонке рассказать. Наблюдать, значит, ходил. Так мне тогда казалось. А теперь я думаю, что дело было вовсе не в этом. Не это главное. Мне просто нравится на них смотреть. Я раньше думал, что это чужие твари и нечего им тут делать. А теперь не думаю. Они ведь, как люди. Я их больше не боюсь, как поначалу. Я прямо подхожу к ним и кладу руку на бок — а шкура теплая, живая…

— Если ты собираешься завтракать, — перебил его Нортон, — то скажи Салли, чего тебе принести. Я уже тебя обогнал.

— Ты сказал, что заплатишь?

— Сказал.

— Фрэнк, а с чего это вдруг…

— Считай, что это был внезапный порыв, о котором я уже пожалел. Так что если не поторопишься…

— Ну тогда много оладий, к ним глазунью из пары яиц, — сказал Стиффи. — И, если есть, пару сосисок. И, пожалуй, еще несколько кусочков бекона и пару кусочков масла…

Где-то в штате Юта

— Если эти ученые засранцы не поторопятся со своими дурацкими инструментами и не успеют поставить все как надо — солнце зайдет, и ни фига с их экспериментом не получится, — сказал сержант.

— Они хотят сделать все как надо, — ответил полковник, — Им нельзя ошибиться. Надо, чтобы получилось с первого раза, второй попытки не будет. Может быть, вам так не кажется, сержант, но это задание чрезвычайной важности. Из самого Вашингтона. Поэтому все должно быть тип-топ.

— Но, сэр, вы только посмотрите, что они делают! Нацелят свои камеры, поглядят в них, снова нацелят… И так уже несколько часов! Словно старые девы на прогулке. Нарисовали мелом крест у пришельца на заднице, прицелились… Я же сам это ружье наводил и знаю, что прицел точный. Пришелец ни разу не шевельнулся — чего ж тут еще проверять? И почему ружье? Почему не попробовать что-нибудь посерьезнее? Вряд ли будет толк, если кинуть пулю тридцатого калибра такой дуре. Это ж ей как укус комара!

— Если честно, сержант, — сказал полковник, — я сам удивляюсь. Но в приказе именно так. Даже точнее: тридцатый калибр со ста ярдов. Только это — и больше ничего. Должно быть ружье тридцатого калибра, сто ярдов, и чтобы все камеры и приборы стояли так, как хочется этим джентльменам…

— Он прервал разговор, увидев, что к ним подходит один из ученых, до сих пор возившийся с камерами.

— Можете начинать, полковник, — сказал он, подойдя ближе. — Только перед выстрелом проследите, пожалуйста, чтобы в радиусе по крайней мере двухсот ярдов никого из людей не было. Не исключено, что будет серьезный ответный удар.

— Надеюсь, ваш электронный прибор сработает? — спросил сержант, — Ружье выстрелит?

— Несомненно, — невозмутимо ответил ученый.

— Давайте, сержант, убирайте людей, — распорядился полковник. — Надо поскорее кончать с этим делом.

Сержант пошел, на ходу выкрикивая команды.

— Камеры готовы? — спросил ученый техника-оператора.

— Закрутятся по той же команде, по которой выстрелит ружье, — ответил оператор. — Чертову прорву пленки намотал. Эти камеры ее просто-таки жрут.

— Полковник, — сказал ученый, — нам тоже пора уходить.

Пришелец стоял неподвижно, как простоял уже много часов, на песке, согретом осенним солнцем. Крест, начерченный мелом, ясно выделялся на черной шкуре.

— Меня просто поражает, — сказал полковник, — как спокойно он стоял все время, пока мы тут вертелись, подготавливая выстрел. Он вообще знает о нашем присутствии?

— Я уверен, что знает, — ответил учёный. — Но у меня такое чувство, что это его совершенно не волнует. Он испытывает к нам что-то вроде пренебрежения.