24 декабря 1997 года.

Ранним утром Костя Рокотов выехал в краевой центр. На выезде из города машину остановил высокий симпатичный мужчина и попросил подвезти до того же города. Вместе с ним до ближайшего населенного пункта попросилась молодая, красивая женщина. Когда она вышла из машины и грациозно пошла, Костя не выдержал:

«Не перевелись еще на Руси красавицы, особенно у нас, на Кубани. Надо ж, какая, глаз не отвести». Когда машина, набрав скорость, катала по пустынной дороге, пассажир представился: «Меня зовут Иван Петрович, а вас как величать?» — «Константин Иванович», — ответил Костя. Справа и слева пробегали скошенные поля, на некоторых велась зяблевая вспашка.

«Это было еще в молодые мои годы, — начал Иван Петрович. — Работал тогда я на городском молочном заводе начальником цеха по выработке готовой продукции. Как-то устроилась к нам на работу в качестве диспетчера по реализации готовой продукции не менее красивая молодая женщина. Ее стройная фигура, точеные ножки, большие голубые глаза с длинными ресницами покорили всех. В ее глазах постоянно таилась светлая искорка. Такие глаза — по-детски доверчивы. Звали ее Надежда Петровна. Она школьный учитель математики. Неизвестно, по какой причине бросила школу и пришла на завод. В диспетчерской она быстро навела порядок, составила график отпуска продукции, и все его беспрекословно выполняли. О ее красоте заговорил весь завод. Я тоже незаметно стал искать встречи с Надеждой Петровной. Она мило улыбалась, но вела себя строго и независимо. Потом я узнал, что у нее муж военный и что у них нет детей. В то время я поступил в институт на заочное обучение. Сел как-то выполнять контрольное задание по математике, прочел несколько раз условия, а выполнить — не под силу. И тут у меня мелькнула мысль, а не обратиться ли за помощью к Надежде Петровне. Подобрав удобный момент, когда в диспетчерской никого не было, я зашел к ней. Надежда Петровна вначале растерялась, засуетилась, но потом совладала с собой, мягко улыбнулась своими добрыми глазами, предложила присесть. Я вкратце изложил суть своего прихода, и она без лишних уговоров взяла мое контрольное задание. Не прошло и двух дней, как она вернула его мне выполненным. Когда она отдавала, я, вроде бы нечаянно, прикоснулся к ее руке. Она строго глянула на меня, но руки не отняла. В общем, влюбился я как мальчишка. Ни днем, ни ночью не находил покоя. Жена, а у женщин натура чувствительная, не раз говорила мне: „Не узнаю я тебя, Ваня, что с тобой происходит? Тебя словно подменили“. Не мог же я сказать ей, что влюбился. Утром вставал пораньше, наскоро завтракал и спешил на завод. Спешил, чтобы как можно быстрее, хоть издали увидеть ее. Она чувствовала это и всякий раз при встрече, застенчиво улыбнувшись, старалась побыстрее уйти в диспетчерскую. Шло время. Из института я получил новое задание. Оно было намного сложнее, и я снова решил обратиться к Надежде Петровне. На работе ее не оказалось, и я позвонил на квартиру. „Слушаю вас“, — услышал я ее голос. „Это Иван Петрович, простите, но мне снова нужна ваша помощь“.

— „Вы по вопросу контрольного задания?“ — „Ну да!“ — Она молчала, я чувствовал, что она решает какую-то сложную задачу. И вдруг я услышал ее слегка измененный голос: „Приходите ко мне домой после работы, и мы вместе выполним ваше задание“. Она назвала свой адрес. „А как же?“ — заикнулся было я, но она положила трубку. Жила Надежда Петровна на пятом этаже. Она открыла дверь и, ласково улыбнувшись, сказала: „Проходите, не стесняйтесь, я одна, муж улетел в командировку“. В комнатах чистота и порядок, со вкусом расставлена мебель. Она усадила меня за стол. Легкий цветастый халат из китайского шелка плотно облегал ее фигуру. Она придвинула стул и села рядом. Никогда мы еще не были так близко друг к другу. Глянул я в ее голубые глаза и тут же ощутил тепло и запах ее тела — тот радостный, пьянящий запах, который будоражит кровь, и она дурманом бьет в голову. Легкая дрожь пробежала по моему телу. В каком-то отдалении я услышал ее голос: „Что с вами, Иван Петрович?“ — „Надежда Петровна, — почти зарыдал я, — неужели вы ничего не?..“ Я взял ее руки, притянул к себе и стал целовать их. Она легонько высвободила свои руки. „Успокойтесь, — сказала она тихо. — Не надо. Так мы с вами ничего не сделаем“. — „Милая моя, — вырвалось из моих уст. — Да разве это главное?“ Я притянул ее к себе и стал целовать волосы щеки, глаза, губы. Она не противилась и как-то сразу обмякла и прижалась ко мне. Я приподнял ее на руках и медленно понес в кровать. Все мое тело бил радостный озноб. Быстро разделся, аккуратно сложил всю свою одежду на стул. Я заметил, как она сняла халат и включила ночное освещение. И тут нас поглотило ни с чем несравнимое чувство страсти. Мы несколько минут принадлежали друг другу. В момент, когда, изнеженные и расслабленные, тихо лежали, прижавшись друг к другу, думая каждый о своем, я услышал, как в замочную скважину кто-то вставил ключ. „Боже, неужели вернулся муж?“ — тихо сказала она. Щелкнул замок, она быстро встала, ее растерянные глаза стали темными. Взор метался по всей квартире, ища выхода. Я тоже встал и растерянно думал, что предпринять. Щелкнул второй замок. Тут она быстро опустила простынь на край кровати и глазами указала мне. Схватив одежду и туфли, которые она успела мне подать, я очутился под кроватью. Скрипнув, приоткрылась дверь. „Надюшенька, девочка моя, сними, пожалуйста, цепочку“, — услышал я его ласковый голос. Стараясь унять волнение, она медленно пошла к двери. Я чувствовал, как трудно все это ей дается. „Ты чем-то взволнована, дорогая?“ — спросил он. — „Твоим неожиданным ночным визитом“, — услышал я ее совершенно незнакомый голос. — „Прости меня, пожалуйста, но я успел справиться со всеми своими делами и обратным рейсом вернулся назад“. Они ушли на кухню. И тут только я услышал частые и сильные удары своего сердца. Дун, дун — стучало в висках. Мне казалось, эти удары слышны на всю квартиру. Лоб покрылся холодным потом. Правое плечо, на котором я лежал, от холодного пола стало деревянным. „Господи, прости меня, грешника, помилуй и защити, — стал неожиданно для себя молиться. — Как же он поступит, если обнаружит меня? Вежливо попросит и усадит за стол в одних трусах, предложит выпить, а потом набьет морду? А может, выволочет за мои длинные ноги, сухие и костлявые, и станет бить ногами, свирепо и жестоко? Какой позор!“ Дун, дун — стучало в висках. Я не слышал, как они вышли из кухни и улеглись в постель. Вот она, судьбина. Совсем рядом, такая нежная и ласковая, но запретная, не твоя. Чужое есть чужое. Дун, дун — молотками било в виски. Правое плечо, бок и нога потеряли всякое ощущение. И тут я услышал легкий храп, потом он усилился. Надежда Петровна тихо встала и ушла на кухню. В коридоре она включила свет, и я увидел, как она зовет меня. „Господи, помилуй и пронеси меня, грешника“, — снова, помимо своей воли, я попросил Бога. Превозмогая боль в задеревеневших членах, я с трудом стал на ноги, все время ожидая окрика, медленно пошел. Когда я очутился на лестничной площадке и услышал, как тихо закрылась дверь, с облегчением вздохнул, словно сбросил с себя огромный груз. Держа в руках одежду и туфли, то ли от радости, то ли от страха, не думая об опасности упасть и разбиться, я прыгал через несколько ступеней. А вот и входная дверь. Я еще раз с благодарностью и облегчением вздохнул, быстро оделся, обулся и вышел во двор. Глянул на часы — была половина третьего. Спешить было некуда, и я медленно побрел по ночному городу. Как только забрезжил рассвет, пошел на завод. А потом я узнал, что Надежда Петровна вернулась в школу. Первое время я не находил покоя. Мучило чувство неосознанной вины перед ней. Я не искал больше встреч, она тоже не подавала никаких вестей.

Прошло несколько лет после незабываемой, хотя и страшной ночи. Я уже свыкся с мыслью, что больше никогда не увижу ее. Как-то зимой на автобусной остановке я неожиданно увидел Надежду Петровну. Она по-прежнему была стройна и красива. Глянула своими родниково-чистыми глазами и отвернулась. Необъяснимая горечь обиды и тоски пронзила мое тело. Я как завороженный, словно примерзший к земле, стоял, не смея даже глянуть в ее сторону. Автобуса долго не было. И вдруг совсем рядом я услышал ее нежный бархатный голос: „Как поживаете, Иван Петрович?“ Я повернулся. Она стояла рядом. Вокруг ее неповторимых глаз я заметил первые мелкие тонкие морщинки. „Надежда Петровна, простите, пожалуйста, я думал, что вы на меня в такой большой обиде“. — „Ну что вы, Иван Петрович. На вас обижаться нельзя. Нет-нет. Спасибо вам, что вы не искали больше со мной встреч“. Тут подошел автобус. Она пропустила всех пассажиров, обхватила обеими руками мою голову и поцеловала в губы, а потом сказала: „Для меня она была, есть и останется самой дорогой и прекрасной ночью в моей жизни. Спасибо вам за ту ночь и за дочь. Осенью она пошла в первый класс“. Вбежала в автобус, прежде чем я пришел в себя, ошарашенный такой новостью. Дочь. У нее моя дочь. Мыслимо ли это? Какая она? На кого похожа? Какие только мысли не одолевали меня, но всякий раз я убеждался, что не стоит вторгаться в их жизнь, только навредишь. Прошло много лет… Проходя по коридору заводоуправления, я заглянул в отдел кадров. Анна Ивановна, начальник отдела, увидев меня, возбужденно сказала: „Господи, какое несчастье! Иван Петрович, — обратилась ко мне Анна Ивановна, — вы помните, несколько лет назад у нас работала учительница? Красивая такая“. — „Помню, ну и что?“ — „А то, что вчера она погибла в автомобильной катастрофе. Завтра в четырнадцать похороны“. У меня потемнело в глазах. Я уже не слышал, о чем говорила Анна Ивановна. „Иван Петрович! Что с вами?“ — услышал я снова ее голос. „Да нет, ничего“. — „Вы так побледнели“.