Особенно Дибаева раздражали сами лондонцы, неприветливые и высокомерные. Он и сам был ярым мизантропом, поэтому среди себе подобных испытывал крайне пакостные чувства. То и дело хотелось кого-то толкнуть, сказать первому встречному что-нибудь обидное, а когда тот вытаращит от удивления глаза, заорать во всю глотку по-русски: "Ну, что таращишься, скотина?! Не нравится?! А пошел ты в жопу вместе со своим вонючим Лондоном!!!"…

Лондонцев Дибаев ненавидел, пожалуй, даже сильнее, чем паскудную российскую власть: та была далеко, а эти рядом. Он понимал, что в своем печальном положении виноват только он сам и никто другой. Но от этой очевидной мысли становилось еще обиднее, ибо не на кого было свалить вину за свою покореженную жизнь. Поэтому доставалось англичанам (правда, только в мыслях) и всем, кто попадался под руку, особенно охранникам…

То, что Родина требовала у англичан его выдачи, особых эмоций у Дибаева не вызывало. Он был почти уверен, что англичане его не отдадут, как не выдавали уже пять лет Березовского и других российских беглецов, имевших проблемы с законом. Как ни странно, именно тяжесть обвинений – в том числе участие в заговоре с целью покушения на жизнь президента – была ему на руку. Таких беглецов англичане принципиально не выдавали ни при каких обстоятельствах, объявляя их жертвами политических гонений.

Иногда Николая Алексеевича все же охватывал ужас, от которого перехватывало дыхание и потела спина. Он живо представлял, как российские спецслужбы мстительно травят его полонием, вслед за бывшим "фээсбэшником" Литвиненко. Но перспектива помереть в жутких мучениях от полония, по трезвому размышлению, была все же слишком экзотической.

В конце концов, реального участия в покушении на бывшего президента он не принимал. О заговоре частично знал от своего вечного мучителя, Петра Удачника, что, собственно, и был готов признать, но не более того. В активных действиях, как говорится, не замечен. Что касается других обвинений, тут тоже можно побороться.

Взять, к примеру, историю с Калениным! Николай Алексеевич до сих был искренне обижен на этого деятеля, который тогда вопреки всему выжил в руках дибаевских головорезов! Что ж, сейчас это даже к лучшему: одним покойником меньше. И поди докажи, что это именно Дибаев хотел заживо сжечь его на даче…

А если говорить о генерал-лейтенанте милиции Петре Анатольевиче Удачнике – том самом, что пытался втянуть Дибаева в заговор – так тот и вовсе застрелился. И хотя гуляют слухи, что его все же убили, причем не без участия Дибаева, доказать это практически невозможно.

Несмотря на спасительные рассуждения, Николай Алексеевич все же нервничал. Он вышел из гостиницы за час до назначенной встречи и принялся петлять по лондонским улицам. Телохранители его сопровождали скрытно, за спиной не маячили – так было приказано. А узбеки приказы выполнять умеют.

Узбеков он выбрал и привез с собой из России не случайно, когда после многих проб и ошибок понял одну вещь: лучший охранник – не тот, кто обучен в одиночку одолеть нескольких противников, а тот, кто больше предан, даже если эта преданность куплена за деньги.

Русские были профессионалами высокого класса, но не делали различий между ним и, к примеру, его автомобилем. И то, и другое защищали с равнодушным усердием. Чеченцам не было равных в отваге, но их преданность заканчивалась там, где начинались кровное родство или кровная месть. Во имя этого они бы, не задумываясь, отдали свою жизнь – а уж тем более жизнь Дибаева.

Узбеки, в силу патриархального менталитета, принимали хозяина как посланца Всевышнего. При этом были неимоверно работоспособны, а в критические мгновения становились жесткими и беспощадными. Правда, Дибаев слышал и о том, что за деньги они могут все-таки поменять хозяина. Поэтому его охрана получала зарплату, которую перекрыть было почти невозможно. А еще он построил отношения с узбеками так, чтобы они следили друг за другом – и доносили ему о каждом подозрительном шаге товарищей.

Охрана подала сигнал, что слежки нет, и Дибаев наконец свернул в малоприметный переулок. В утренний час уютное кафе было почти пустым, так что четверо бойцов расположились на улице. Только Гани Боротов, малоприметный человек неопределенного возраста, которого в Лондоне принимали то за араба, то за индуса, уселся в дальнем углу с зеленым чаем.

Борис Березовский, маленький, крючконосый мужичок лет шестидесяти, картинно привстал, давая понять, что приветствует земляка. Дибаев не спеша подошел к столу и сел.

Березовский демонстративно пощелкал ногтем по циферблату наручных часов редкой и весьма дорогой марки "Roger Dubuis", в корпусе из новомодного серого золота, и восхищенно произнес:

– Точность – вежливость королей! У вас, Николай Алексеевич, случайно в жилах нет царской крови – Рюриков или там, хана Мамая?

Дибаев отреагировал совсем не дружелюбно.

– Мамай был всего лишь темником, по-русски воеводой. Насчет его ханских кровей вы заблуждаетесь.

Березовский рассмеялся.

– Вы разрушаете мои наивные представления об истории. Хан, не хан!… Какая разница? Я привык думать, что он был ханом, которого разбили наши русские войска… – Березовский усмехнулся своим словам про "наши русские войска", – и тем самым проложили конец татаро-монгольскому игу. Нет?

– Миф! – упрямо отозвался Дибаев. – Никто на Куликовом поле Русь не освобождал. Просто одни татары, объединившись с русскими, побили других, возглавляемых Мамаем… А так называемое иго еще сто лет после этого держалось. Впрочем, вы же технарь, историю знать не обязаны.

– Зачем же так, – невозмутимо парировал Березовский. – Мы-то как раз любим точность! И в истории разбираемся не хуже вашего. Особенно в современной. В частности, хорошо осведомлены по части вашей богатой биографии. Можем многое рассказать и даже посоветовать…

– Был у меня один знакомый, тоже советовать любил. Плохо кончил!

– Ай-яй-яй! Какая неприятность! И что же с ним случилось?

– Умер по моей просьбе. Почти внезапно…

– Это роковое слово – "почти"! – Березовский показушно всплеснул руками, а потом жизнерадостно потер ладошки. – Догадываюсь, о ком вы говорите. Господин Удачник, верно? – Березовский сделал вид, что опечален. – Серьезный был человек, генерал милиции! Это как же надо было его уговаривать, чтобы средь бела дня башку себе прострелил?…Впрочем, люди доверчивы и склонны верить даже в подобные глупости, особенно англичане, да?

– Зачем звали? – мрачно спросил Дибаев.

– Так вы мне денег должны! – округлил масляные глаза Березовский. – Вы же, наверное, помните?

Дибаев молча положил на стол маленький изящный чемоданчик, который в России почему-то называют "дипломатом".

– Все сто тысяч? Наличными? Что, и проценты? – искренне удивился Березовский.

Дибаев кивнул.

– Надо было с лондонскими счетами разобраться. А так я не нуждаюсь.

– Знаю, что не нуждаетесь! – радостно кивнул Березовский. – Потому и удивился, когда попросили…

– Вы только ради денег меня позвали?

– Да что вы! Сто тысяч – деньги? Не смешите! Я, Николай Алексеевич, ради такой мелочи не стал бы вас беспокоить. Вы бы и без напоминания должок этот маленький вернули… Я, знаете ли, задумал написать одну историческую пьесу и хочу пригласить вас в соавторы… Веселый, скажу вам, сюжетец. "Казнить Шарпея – 2". А?

Дибаев нахмурился:

– Дался вам Шарпей!… Одной ногой в могиле, рак в неоперабельной стадии. Скоро сдохнет без ваших усилий. А нынешний президент, как его, – Дибаев сделал вид, что вспоминает, -…Бутин…он вроде бы вас не трогал?

– Дело не в них! – подпрыгнул на месте Березовский. – Не в Шарпее и Бутине! Дело в принципе! Вот вы, Дибаев, не от скуки же соглашались пойти в премьер-министры в случае устранения Шарпея? Хотели что-то изменить? Вижу – хотели! Только накрылся весь ваш заговор…

Дибаев хотел что-то ответить, но Березовский остановил его жестом.