Но коварная Верка доигрывала сцену до конца. Она грустно улыбнулась, сделала рукой жест, призванный продемонстрировать крайнюю степень ее разочарования, и пошла, качая бедрами, к двери, возле которой на секунду задержалась.

– Эх, Беркас Сергеич! Обещали же…

Она еще раз укоризненно махнула рукой и выплыла в дверь, оставив всех в состоянии крайнего смущения. Каленин кинулся следом, намереваясь немедленно объясниться с обнаглевшей девицей, чем совершил еще одну роковую ошибку. Как только дверь за ним хлопнула, дядя Коля подвел итог.

– Какова?! – хмыкнул он. – А ить тихоня-тихоней! Всего-то месяц в столице побыла и вон что учудила! Я так скажу: случай не серийный! Особый, можно сказать! Серега, отец ее, как только все узнает, так гостя нашего того… может и прибить. Они же, почитай, годки с ним…Родька! – обратился он к хозяину дома. – Ты давай с Беркасом сегодня же…да прямо щас перетри, чтоб он правильную линию поведения выбрал. Съехать бы им с Веркой сегодня на большую землю, от греха! Или, край, назавтра. Я чего опасаюсь: если даже, взять, Серега не тронет, то Степке Морозову не объяснишь… насчет тренера. Покалечит гостя! До смерти покалечит! Нам это зачем?! А?

Тут дядя Коля строго обвел взглядом присутствующих.

– И не болтать покуда лишнего. Все одно утекет, конечно! Но хоть маленько воздержания имейте, особенно бабы. Может, хоть день в молчании простоим, а там гость и уедет. Как полагаете?

Молчавшая все время Лиза Степнова не выдержала:

– Дядь Коль! А может, вранье? Ну, как это?! Да и годков ему… Может, и нет ничего промеж них? А? Ну, готовил к конкурсу… Что с того?

– А то! – ехидно отозвался бабский голос. – Ты погляди, как Верка на него бедром напирала! На тренера сваво?! Так к конкурсу не готовятся. Сама знашь, чо таким макаром с мужиками делают!

– Ну и что такое делают? – возмутилась непонятливая Лиза.

– А то! Отношение демонстрируют! Любовное! Поняла?

Дядя Коля со вздохом выслушал эту скоротечную перепалку и, помолчав, примиряюще добавил:

– А хоть и вранье, допустим, так поздно уже правду имать! Влип Беркас Сергеич по самое не балуй! Обереги их, Родя! Пусть назавтра в город тикают, пока голова цела! Обои!…

Шура Поливанова, наплевав на застарелый артрит и решительно отказав двум пришлым рыбакам, заявившимся к ней в забегаловку пообедать, рванула по берегу напрямки, чтобы лично обсудить с бабой Полей распутство ее внучатого племянника. Стая, как всегда, увязалась за ней.

Собаки Шуру знали хорошо и радостно бежали рядом, удивляясь только скорости: обычно она проделывала это расстояние минут за тридцать, а тут пылила так, что некоторые щенки за ней не поспевали.

Шура Беркаса осуждала крепко и называла "старым кобелем". А еще пуще костерила Верку, заодно припомнив давнишний роман ее матери с каким-то массовиком-затейником.

– В мамашу пошла! – вещала Шура. – И все они, в конкурсах, только через мужскую похоть в красавицы и попадают. Хоть Верку возьми, хоть кого… Ни кожи, ни женской гладкости! Одни глазищи да ноги тощие…

– Красивые у Верки ноги! – возразила баба Поля.

– Красивые?! – возмутилась Шура. – Ты ж не видишь ни хрена! Тебе сослепу все одно, что Веркины ноги, что мои с артритом…

– – Иди с Богом, Шура! – строго сказала баба Поля. – И не болтай, чего не знашь! Нельзя людей травить! Ты уже третья тут, за полчаса… Придет Беркас – сама с ним поговорю. И Верку позову. Чай, сызмальства тут крутилась. Тут секрет какой-то! Ясно же, что нет ничего меж них…

Сам же возмутитель деревенского спокойствия Беркас Каленин, настигнув артистку Верку, следующие полчаса провел на деревенском кладбище. Верка резонно посчитала это место единственным на острове, где можно спокойно поговорить.

Кладбище располагалось на высоком месте, недалеко от усадьбы. Место для него выбирали с умом. Астраханская губерния, как известно, безлесная – а тут, будто в сказке, высоченные сосны. Под этими соснами, в прокаленном южном солнцем белоснежном песке, и хоронили "сердечных" жителей.

И хотя покойнику все равно, где провести остаток вечности, на острове любили рассказать, что, вот, мол, хоронили на днях дочку Матвея Коровина, которая померла, не дожив два года до векового юбилея, выкопали могилу рядом с ее матерью, тетей Малей, да, видать, не рассчитали, осыпался в яме один край и, вот тебе, гляди, гроб тети Мали обнажился, и как была на нем красная материя, так и сохранилась, будто вчера закапывали. А ведь, почитай, сорок лет минуло…

Тут же стояла часовня, куда пару лет назад перевезли из Парижа прах графини Морозовой, наказавшей перед смертью: непременно возвратить ее останки на остров, когда придет время. Часовня в эту пору была пуста. Только догорали возле распятья две свечки, видно, кто-то спозаранку побывал тут и помянул близких.

Беркас с Верой устроились на скамейке возле часовенки. Пахло сосной и прохладной свежестью. Беркас хмурился, но уже как бы по инерции.

– Ну, не сердитесь! – вздохнула Вера, давая понять, что сожалеет о случившемся. – Давайте я все расскажу…

Вера Шебекина училась на историка, в астраханском университете на третьем курсе. И на конкурс красоты попала совершенно случайно.

В университете был студенческий театр. Организовал его отставной актер московского Театра сатиры, служивший там в одно время с Андреем Мироновым и Анатолием Папановым. Говорят, даже играл с ними в спектаклях. Потом его актерская судьба не заладилась по причине распространенного в творческой среде недуга. Пил так, что даже не помнил толком, как вылетел из театра и оказался в Астрахани. Пробовал играть на местных театральных подмостках, но не вышло – по той же причине.

Спасла бедолагу Полина Святкина, к которой запойного служителя муз привезли практически в предсмертном состоянии. Старуха велела рычащего от алкогольного безумия актера привязать к металлической кровати и оставила у себя на время.

Через десять дней Родька Степнов повез на "большую землю" симпатичного мужика, одетого в чистую и отглаженную одежду. Мужик был тих и улыбчив, разговаривал как-то странно, тщательно выговаривая слова, некоторые из которых звучали совсем непривычно. Например, говорил не "русский", а "русскый". А когда на моторе Родькиной яхты неожиданно сорвало шпонку и Родька стал заковыристо объяснять этой шпонке ее очевидную неправоту, актер прочитал Степнову лекцию о происхождении тех самых слов, которые Родька использовал с малолетства, не задумываясь об их значении. Более того, проинструктировал, как их надо правильно применять, посрамив Родьку, считавшего себя виртуозом по этой части.

У своей спасительницы москвич и познакомился с будущей конкурсанткой, которая пришла проведать бабу Полю. Вышло так, что Вера Шебекина спела гостю, и тот натурально упал со стула: голос был уникальной красоты. Сначала Вера пела оперные партии, написанные для колоратурного сопрано. А когда отставной актер, обалдев от услышанного, попросил ее "показать что-нибудь из Кармен", Вера легко запела совсем в другом регистре – голосом низким и грудным, но от этого не менее сильным и свободным. Пела, словно дышала, без всякого напряжения голосовых связок.

К тому же Вера обладала даром перевоплощения. Он запросто могла прикинуться гадким утенком и тут же, буквально на глазах зрителей, превратиться в ослепительную красавицу с бархатным голосом, гибкой фигурой и неординарной внешностью.

Исцеленный артист немедленно пригласил Веру в свой театр на главную роль в мюзикле "Чикаго", по мотивам известного бродвейского спектакля. И вскоре девушка стала настоящей звездой – сначала университета, а потом и всего города.

Однажды мюзикл посмотрел заезжий московский театральный деятель. Он был покорен Вериными многочисленными талантами и сказал, что девушке надо серьезно учиться и перебираться в Москву. А что касается ее неординарной внешности, то он, как один из организаторов всероссийского конкурса красоты, сделал ей предложение из двух частей. С характерной для пожилых циников прямотой деятель предложил провести сегодняшнюю ночь вместе, а поутру отправиться прямиком в столицу на конкурс, где он, как член жюри, берется оказать астраханской красавице необходимую протекцию.