– Вот и хорошо! Вот и поговорили! – раздалось от двери. Невесть откуда взявшийся Коровин победоносно ухмылялся.

– Протокол составлять будем! – веско заявил он. – Этот заезжий товарищ большой специалист по части скандалов и рукоприкладства. Вот рубашку мне порвал, при исполнении.

Участковый грозно двинулся на Морозова, хотя его лысая макушка едва доставала бравому десантнику до подбородка.

– А ты, Степан, давно в КПЗ ночевал?! Молчишь? А я тебе скажу: всего три дня назад был привод. – Коровин погрозил пальцем. – Тебе не привыкать, я вижу! Оформим еще один! Потом административный арест получишь! Ну, а дальше, как полагается, пойдешь на исправление в зону… – Он повернулся к Беркасу. – А вот этот гражданин, похоже, думает, что ему все можно! Можно участковому при исполнении амуницию поганить! Можно его действием оскорблять! Можно и драку учинить в общественном месте.

– Место не общественное! – возмутился Шебекин. – И драки не было.

– Ага, – спокойно кивнул Коровин. – А пиджачок модный у товарища поврежден во всю спину – это, надо полагать, от жары! Для проветривания, так сказать!

Он по-хозяйски уселся за стол, вытащил из планшетки лист бумаги и принялся что-то писать.

– Так! – наконец, протянул участковый. – Фамилия, имя, отчество…

Никто не ответил.

– Ну, я жду! – Коровин нетерпеливо постучал авторучкой по столу и вдруг обнаружил, что участники конфликта смотрят вовсе не на него, а в сторону двери.

Стройная миловидная женщина – хозяйка дома, Антонина Шебекина – скинула у входа туфли на небольшом каблуке и босиком прошла в комнату. Она в секунду поняла, что к чему, и решительно двинулась на Степку. Тот как будто слегка уменьшился в размерах и попятился к двери. На хрупкую Антонину он смотрел с нескрываемым почтением.

– Покуражились – и хватит! – строго сказала хозяйка, обращаясь ко всем присутствующим разом.

– Здравствуй, теть Тонь! Я, это, пойду, – неожиданно робко пробурчал Степан. Однако, проходя мимо Беркаса, вроде бы ненароком зацепил его плечом и зловеще буркнул:

– Должок за мной! – и быстро исчез в сенях.

– А вы, товарищ старший лейтенант, все пишете? – вежливо обратилась Антонина к Коровину. Тот, опустив голову, внимательно разглядывал что-то на своих пыльных сапогах. Шебекина подошла к столу и прочитала вслух:

– "Протокол"… Это что ж за протокол такой? Преступление какое раскрыли страшное, Тимофей Петрович? Мыша у меня в кладовке поймали?

– Драка затевалась…

– Да кому ж тут драться? – Антонина кивнула на Беркаса. – Гость наш – мужчина приличный. Пиджак только где-то порвал… Но это поправимо. Вы, Тимофей Петрович, давайте-ка, берите свои протоколы и ступайте отсюда! На пристани браконьерской икрой торгуют, а вы тут травму пиджака фиксируете! Мы ее сейчас залечим! По шву разлетелся костюмчик. Зашьем так, что и следа не будет…Снимайте пиджачок, не стесняйтесь, – обратилась она к Каленину.

Коровин молча поднялся и вышел из дома, аккуратно прикрыв дверь. Сергей Шебекин благодарно посмотрел на жену и шепнул Каленину:

– Снимай пиджак, раз сказано! С Антониной лучше не спорить!…

Баба Поля спать не ложилась, хотя дело шло к утру. Беркас со Cтепновым уехали на вечерний клев и до сих пор не возвращались. Понятно, что с воды они давно уже съехали и теперь сидели, видно, в доме у Родиона, обсуждали события минувшего дня…

С воды сероватым молочным облаком наплывал рассвет. Было слышно, как далеко в деревне перекрикиваются сонные петухи, да еще ходики на кухне, которым давно вышел срок жизни, вопреки всему цокали и цокали…

Скрипнула половица. Потом другая.

Старуха прислушалась. Она дождалась, пока Беркас, пытаясь не шуметь, проберется в спальню. Потом вышла во двор и села на скамейку, предварительно огладив ее влажные доски.

Скамейку сколотил перед самой войной муж Полины, Иван. Будто догадываясь о нелегкой доле жены, сделал, что называется, на века: из топляка, который со временем только крепчал, наливаясь тяжелой чернотой и седоватым налетом.

"Пятый час, поди? – подумала старуха. – Степка-то пришел в начале четвертого, уже небо сереть стало". История с племянником взбудоражила всю деревню и ей тоже не давала покоя.

"Ишь, придумщица девка! Да так складно, что никому ничего не объяснишь… Бабы как с ума посходили, только об этом на все лады судачат! Да и мужики хороши. Есть, конечно, те, что потешаются над нелепой историей, а иные волком смотрят. Вон как Степка психует…".

Баба Поля взглянула на покосившуюся крышу сарая и вдруг ойкнула – резкая боль обожгла сердце. С ней такое бывало: когда рядом случалась беда, ее словно током дергало, а потом еще долго сердце ныло, напоминая про несчастье. Вот и теперь… Она тяжело поднялась и двинулась к сараю. Чердачная створка, ведущая на сеновал, была настежь распахнута. Старуха подошла к приставной лестнице и позвала:

– Степан! Эй, отзовись!

Сердце заныло еще пуще. Теперь старуха почти точно знала – случилось худое. Она шаркнула ногой и услышала, как возле ее бот "прощай, молодость", которые не снимала даже в самую жару, что-то звякнуло. И сразу почуяла, что это… С трудом присев на нижнюю перекладину лестницы, она сорвала на ощупь крупный лист подорожника и с тщательностью опытного криминалиста подняла с земли звякнувший предмет, стараясь не касаться его пальцами. В нем безошибочно угадывался нож, вымазанный совсем свежей кровью.

Баба Поля торопливо засеменила к окну спальни и стукнула в стекло.

– Беркасик! Вставай немедля! Беда у нас!

Тот выбежал почти сразу, в джинсах и кроссовках – видать, и не ложился вовсе. Еще через две минуты он тащил на себе вниз по лестнице стонущего Степку, который в полубреду ругался матом и всяко поносил его же, Каленина.

…И только позже, когда местный фельдшер с молоденькой медсестрой оказали Степке первую помощь и повезли катером "на землю", до Беркаса дошел весь ужас случившегося.

– Помрет ведь! – мрачно сказал он. – Кровищи там…

– Нет, – неожиданно твердо возразила старуха, – не помрет. Я знаю!…Уезжай! – добавила она. – Зови Родьку – он где-то тут крутится – и уезжай. Прямо сейчас.

– Я же ни в чем не виноват! – заупрямился Каленин.

– Дак кто ж спорит! – согласилась старуха. – Да только виноват не виноват, все одно такой шум пойдет, что вскорости тут от милиции не протолкнешься…

– Уеду – только хуже будет. Скажут, убежал.

– А ты в Астрахань – да и сам в милицию заявись…так, мол, и так! И потом скажи, что в Москву срочно надо. Арестовывать тебя побоятся – ты ж начальник…

– Ну, какой начальник, баб Поль? Ну, что ты…

– Как есть – начальник! – упрямо твердила старуха. – Их не арестовывают. А в Москве уж другой подход будет… – Она сердито глянула на свой сарай. – Чужой это! Не наши! Из своих никто бы к нему на подловку не полез, хоть и с ножиком. Говоришь, не во сне его?

– Точно нет. Драка была, лицо разбито… Не пойму только – чего он нес, будто я его… ножом! Стукнуть меня норовил…

– Бредит… – баба Поля взяла Беркаса за руку, и ему вдруг стало легче. – Поезжай, а? – тихо попросила она.

– Нельзя! Сейчас начальство явится. Фельдшер сказал, Николай Тимофеич в курсе…

– Куды там! К девяти, может, проспится, пригодным к делу станет.

Каленин вздохнул:

– Да уж, не заладилось. Хотел вдали от суеты пожить, подумать…

Он глянул в сторону распахнутых ворот и развел руками:

– А ты говоришь – к девяти! Власть не дремлет!

Во двор входил чисто выбритый и абсолютно трезвый дядя Коля в сопровождении жены, по совместительству – секретаря сельской администрации.

– Рассказывай, что промеж вас было, – сурово обратился Живописцев к Каленину. – Да умойся сходи, переоденься. По уши в крови, как мясник!

Каленин не успел ответить, так как с сеновала спустился вездесущий Коровин, который деловито осматривал место преступления. Он поздоровался с Живописцевым и пошел в дом, жестом пригласив за собой Каленина. Живописцев двинулся было следом, но Коровин решительно остановил его: