Появилась в кафешке Инна. Она поодаль. Она делает знаки юнцу, чтобы ушел.

Но Коля продолжает. Юнец не знает, как загладить — как избыть свою неумышленную вину: — Артем К-константинович, простите. За тем столом я же нечаянно. Я съел лишнего. От еды т-тоже п-пьянеют… Если нечаянно сболтнешь — не в с-счет.

— Ладно, ладно. Верю.

— Я н-невольно настучал. Я п-пацан, и мне очень хотелось рассказать. Хоть что-нибудь… Заике особенно хочется. Чтобы за столом люди обратили в-внимание.

— Верю.

— Я просто расхвастался…

— Я же сказал — верю.

— Я расхвастался своей п-памятью.

— Не бери в голову. Ну да — стукнул немножко. Ну и забудем… В наши дни, как сказал бы твой майор Семибратов, все стали… вернее, все оказались стукачами.

— Это вы з-зря. Майор нет… Майор стал б-буддистом. Когда его школу разогнали.

Инна решительно подошла, присела за столик: — Иди погуляй, Угрюмцев…

— Я б-буду п-п-провожать.

— Проводишь. До поезда еще есть время.

Юнец ушел, а к их столику подскочил на полминуты Хозяйчик:

— Даже пива, Инна, извините, нет… Каждый день они придумывают что-то новое и дурацкое. Такая жизнь… Проклятый Константа.

*

Инна снимает пиджак со спинки стула.

— Наденьте. Вечер будет прохладный.

Она ловко помогает Артему. Руки в рукава… Экс-политик не протестует. Машинально, отключенно надевает свой зеленый пиджак. Яркая тряпка из яркой прошлой жизни.

Инна совсем близко с Артемом. Кажется, она ждала этого момента. Этого тет-а-тета. И так добра, ласкова ее ладонь на его плече.

— А я восхищаюсь… Восторгаюсь вами, Артем. Вашим признанием. Вы не побоялись признаться в постыдном промахе… Это так непохоже. Это так удивительно в наши дни… Когда нет настоящих мужчин… В Москве нет мужчин, вы заметили?

Хозяйчик в эту минуту изгоняет рвущихся в дверь: — Распива не будет! Всех, всех вон!

Голоса:

— А что? Пивка нет? Музыки нет?.. А жрать что — эти газеты?

— Константа! Константа!.. Эта сволочь все прикрыла!

— Артем, — участливо спрашивает Инна. — Но почему надо сразу в провинцию?

— В маленьком городишке проще молчать.

— Что-то вроде покаяния? Замаливание грехов?

— Что-то вроде. — Артем усмехнулся. — С митинга на митинг. Когда меня здесь звали выступить… Еще вчера! Когда приглашали там и тут… Я ведь тотчас шел и выступал. Спешил! А уж как вещал! Пел в удовольствие. И как же волновало, пьянило, что меня спрашивают, что я востребован… Что меня зовут… Именно меня… Константа! Константа!.. Я млел.

Хозяйчик приносит наконец чай.

Артем пьет, делает первые трудные глотки.

— Я млел… А сейчас у меня перед глазами снег… Снег… Снег… Как бред. Лошадка и сани… Лошадка вся в снегу.

— Но, Артем! Когда вы рассказали шаг за шагом про свой приход в ГБ, про объяснительную записку, это была минута… Минута настоящего мужества. Не нашенского, особого мужества…

— Какое мужество! Мне, Инна, было некуда отступать… Уже некуда было спрятаться. Мальчишка классно меня подставил.

— Он нечаянно.

— Знаю.

Инна набрала побольше воздуха в грудь:

— Сама не понимаю, чего я к вам пристаю. Хочется, Артем, тоже что-то рассказать вам… Про Питер. Про Санкт-Петербург.

— Я помню, помню... Ты часто туда ездишь. С какой-то туристической группой.

— Я влюблена в этот город.

— Я думал, у тебя заодно с городом там парень.

— Никого!.. Только сам город.

— …Неконтакт с властью. И особенное отвращение к стукачам.

— Это ясно.

— Вы же помните, Артем, нашего отца… Известнейший диссидент — это еще не значит правильный отец. Он привил Ольге излишнее презрение к слабостям людей. И гордыню с пеленок… Этакий либеральный снобизм. А я была тогда маленькая. И потому я проще и снисходительнее.

— Вы так смело об отце.

— Не я. Это Ольга… Это ее слова… Я только повторяю.

— Хотите — поедем вместе в Питер?

— Зачем? — В голосе Артема пустота и равнодушие.

— Ну так.

— Зачем “ну так”?

Инна, помолчав, подбирает слова:

— Конечно, я не такая красивая… Но… Но я восторженная. Со мной легко… я думаю, я умею залечивать раны.

Артем только усмехнулся: — Инна!.. Какие раны?! Что тут залечивать? Неудачников не лечат.

— Если Ольга расплевалась с мужчиной, это точка. Когда Ольга бросает — бросает навсегда.

— Я вполне почувствовал.

— Сказала об этом?

— Нет. Она расплевалась молча.

— Она погладит рубашки, продуманно соберет вам в дорогу чемодан… Даже за носками проследит… Но она не поедет с вами.

Старшая сестра, конечно, авторитет. Но Инна не первый раз влюбляется в мужчину, которому Ольга только-только дала отставку. Инне словно бы интересно идти след в след... Умненькая, она знает, что в счет молодости ей позволительно, ей можно делать по жизни небольшие промахи.

Конечно, ее любовь “по следу” отчасти пробная, перемагниченная. Однако же и не совсем болтовня. Заостренное современное чувство.

*

— У меня есть кой-какие деньги, — продолжает Инна своеобразную охоту за Артемом. (Вернее, за тем, что от него осталось.)

— Богачка, — улыбается Артем.

— Не богачка. Но я неплохой компьютерщик. И когда я хочу, я всегда востребована. Мы проведем чудесную неделю-другую в Питере… Что скажете?

А ничего он не скажет.

— Зато здесь, в Москве, в этом вашем остаточно-развинченном состоянии... простите, вы ни одной женщине не сгодитесь даже на посиделки с чаем. Шутка, Артем.

Артем улыбается, но его задело: — А ведь слышится, Инна, и в шутке металл. Слышится эта железная жесткость. И в вас… И в Ольге… Это что? тоже от отца?

— Дочери диссидента. Что наше, то наше.

— Ну так что, Артем Константинович? Решились?.. Ну почему? Почему?.. Чем я вам плоха?

Выдерживая пустую паузу, Инна пробует поднять чемодан Артема.

— Ого!..

Артем делает еще один трудный глоток чая:

— Какой Питер!.. Вы, Инна, ничем не плохи. Вы всем хороши… Но я-то сейчас червяк червяком. Я разбит, раздавлен. Меня переехало машиной… Мне надо слинять к моей матушке. Пока она жива. Я тоже скажу вам жестко. Вы ничем не плохи, Инна, но сейчас вы, извините, номер двести шестнадцатый… Спасибо вам… Но я… Я никто… Только к своей матери… Только в маленький воронежский городишко. Там мое нынешнее место. Смотреть, как гуси перебегают дорогу… Вы видели, как опасливы бегущие гуси? Как недовольно, как хрипло кричат, торопясь перебежать колею? Трясут задницами…

— Поняла.

— Простите меня.

— А прощать, Артем, нечего. Я всего лишь скучаю по великому городу Санкт-Петербургу. Я езжу туда с женщинами… Экскурсия за экскурсией. С таким же бабьем, как я сама. А хочется с мужчиной. Только и всего.

— Я раздавленный. Я убегающий. Я уже бегу. Уже трясу гусиной задницей. Погоняю сам себя… И мыслишка только одна — убежать. Сам себе отвратителен.

Появившийся Коля Угрюмцев взял было чемодан Артема.

— П-пора.

— Погоди, Коля. Сядь. — Инна велит ему взять стул. Считаясь с приметой, неплохо бы всем сесть... вместе с отъезжающим… Присесть на вялую минуту перед его долгой дорогой.