Это страна международных художников, кураторов, критиков, которая разбросана по всему миру. Жители этой страны принадлежат к содружеству, которое я готов идеализировать, я назвал бы эту страну Касталией. Этот остров я обнаружил, переехав из России, хотя подозревал о его существовании и раньше. Этот остров омывается рекой, имя которой — история искусства. Остров тоже принадлежит истории искусства. Извивы реки прихотливы, и неизвестно, где она проходит сейчас. Трудно сказать, где в этот момент ее главное русло. Но вместе с тем река течет по прямой — с глубокой древности по сегодняшний день”.

Еще один фрагмент.

“И. В.-Г: Илья, ты суперзвезда. Но не идет ли весь остальной поток советского искусства единой волной, без различий?

И. К.: Здесь для меня много неясностей. Какова история современного транснационального искусства? Было единое движение, то, что именуется Парижская школа и так далее. Позднее в искусстве стало доминировать самое последнее направление. Но были и группы, работающие в русле общих идей, „Флюксус”, например. Всегда существовал и существует и институт гениев... Художник всегда может опираться на опыт Ван Гога...

Россия перебирает все эти методы жизни и действия. Но „остров” для России неприемлем, в России большой дефицит этого взгляда.

Я не вижу других реальных возможностей. Всякие этнографические выставки — под флагом национального суверенитета — обречены.

Какой должна быть современная выставка? Она состоит из международных монстров, или это выставка примерно из 60 участников по теме куратора. Выставки подбираются по идеям, которые кажутся кураторам проблематичными, интересными. Куратор сейчас сам выступает как художник, как режиссер выставки. Идут смотреть не только на работы художников, но и на концепцию куратора.

И. В.-Г: Почему на это тратятся такие деньги?

И. К.: Да, деньги часто „выбрасываются” на инсталляции, которые после выставки разбираются и перестают существовать. Речь ведь идет о новой элите, не о частной коммерции, нет, это элита. Поэтому это будет и дальше финансироваться. Еще недавно все диктовали коллекционеры, позже все взяли в руки галереи, а потом их роль стали играть кураторы и музеи.

Сейчас очень важна проблема профессионалов. Искусство делается для узкого круга профессионалов. Вот в музей приходит человек с улицы и говорит: я могу сделать так же. Но это не так. Когда на выставке вешаются две веревки: профессионала и дилетанта, кругу знатоков сразу ясно, где настоящая веревка. Была даже такая история в Москве, когда в „Крокодиле” опубликовали репродукции настоящих западных абстракционистов и какие-то неподлинные вещи. И даже неподготовленные читатели сразу распознали, где настоящее. Но сегодняшние критерии гораздо сложнее. Поэтому сегодняшний куратор — это и историк искусства, и знаток, и глаз у него отменный. Это очень сложная профессия. Куратор — это единственный потребитель продукции. И другие знатоки из клана”.

Не правда ли, жутковато?

...“Зеркало” вообще — оригинальное издание. Я все жду: нарисует ли кто-нибудь его “портрет”, поскребет ли амальгаму, но не для злопыхательства (пишут тут талантливо, всё — легенды, спаянные и общим идеологическим чувством, и родством, и стилистикой, и темпераментом, всем кланам клан), — а в историко-антропологическом, так сказать, смысле…

Руслан Гагкуев. Будет вам голова. — Научно-методическая газета для учителей истории и обществоведения “История” (Издательский дом “Первое сентября”), 2009, № 1 (865) <http://www.1september.ru> .

Оказывается, великому человеку и гражданину (предприниматель Николай Алексеев был московским городским головой восемь лет, с 1885-го по 1893-й) был всего только 41 год от роду, когда его смертельно ранил душевнобольной мещанин Андрианов. Кстати, именно нуждам этих несчастных Алексеев уделил много сил и средств, строя больницы и богадельни. Вообще, без градоначальника Алексеева — нет современной Москвы, начиная с ее электрификации до прокладки грамотного трубопровода и канализации. Он расширил сеть учебных заведений, застроил центр (начиная с Политехнического музея и кончая будущим ГУМом), настоял на передаче Третьяковской галереи в городское ведение, латал дыры в бюджете города из собственного кармана и ушел из жизни со словами “Я умираю как солдат…”. На его проводы вышел весь город.

И — был забыт на десятилетия. “Долгие годы единственным памятником ему был сам город, с его улицами, бульварами и зданиями, в становление которого он вложил столько сил”.

Лариса Давтян. Чеховский камертон в судьбе Рахманинова. — “Иные берега” (Журнал о русской культуре за рубежом), 2008, № 3 (11).

Чехов не только незримо присутствовал в судьбе С. Р., — на протяжении своей жизни композитор вел с ним бесконечный таинственный “диалог”, они совпадали даже в принципах и привычках: оба растили сады, творили разумную благотворительность, бежали морализма и стремились к краткости в своем деле. Чехов даже предсказал молодому Рахманинову его будущую творческую судьбу (всего только всмотревшись в его лицо во время аккомпаниаторства Шаляпину).

Олег Дарк. [Дмитрию Строцеву.] — “Воздух”, 2008, № 3 <http:// www.litkarta.ru/ projects/vozdukh>.

“Стихи, возвращающие мир в райское состояние блаженства (до падения ). Или так: стихи, которые в каждом явлении, предмете, вещи видят и чувствуют (и оттуда вызывают ) первоначальную, фундаментальную радость. Ту, которая и была задумана изначально как основа мира. То ли детские считалки-скороговорки-песенки, то ли заговоры, то ли чуть невнятная, задрёмывающая речь растений, с этими переменами и перебивами, но всегда гармоничными; стихи поют себя (изменения мелодии, следование ей). <…>

Я бы назвал этот свой скетч „Гнев о стихах Строцева” (примечание редакции: „Имеется в виду известное стихотворение Дмитрия Строцева ‘Гнев об Аронзоне‘”), но, возможно, надо было назвать „Игра о стихах Строцева” — и был бы другой текст, вероятно, более отвечающий стихам, где происходит постоянная игра с очень важными вещами, и в процессе этой игры вещи, давно знакомые, точно обновляются, освежаются, открываются заново, перенесенные в пространство детской”. Тут же публикуются и стихи и интервью “главного аронзоновца” (В. Шубинский) своего поколения. В беседе с Линор Горалик особенно любопытными показались мне размышления о телесности как метафоре.

Владимир Енишерлов. Художественный памятник, а не “статуй”. — “Наше наследие”, 2009, № 87-88.

О необходимости возвращения памятника Гоголю работы Н. Андреева на свое законное место. В частности, главный редактор “НН” напоминает здесь о недавнем письме известных деятелей науки и культуры в Госдуму: “Хочется верить, что Государственная Дума откликнется на это письмо-совет и высшая законодательная власть страны свою власть проявит. А когда через много лет забудется все, что случилось в наше странное время, в том числе и в Госдуме, — то, что депутаты вернули памятник великому Гоголю на прежнее место, будут помнить всегда”.

Тимур Кибиров. Греко- и римско-кафолические песенки и потешки. — “Знамя”, 2009, № 1.

Цикл посвящен Наталье Трауберг (кстати, во второй половине прошлого года в почившем “Огоньке” была напечатана ее более чем комплиментарная статья о поэзии и личности Т. К.) и предварен эпиграфом из христианских стихов Дороти Сайерс. Знаю, что многих верующих — и католиков и православных — духовно тронули эти стихотворения (а “просвещененых” читателей, вестимо, зацепили — и диалогом со стихотворными традициями, и тонким стилизаторством). Растревожили они и меня, особенно первое, “про ослика”. А еще — “Теодицея” и “Я не спорю, Боже, Ты, свят, свят, свят…”.