Литмир - Электронная Библиотека
A
A

“Решить, стоит ли жизнь того, чтобы ее завершить окончательно и бесповоротно, значит ответить на немые вопросы повседневности. Судьба человека принадлежит только самому человеку. Легко начинать все, что угодно, даже жизнь, гораздо труднее хоть что-нибудь завершить. „Абсолютное завершение” — единственная возможность для самоубийства сохранять достойное лицо, не затянувшаяся деструкция личности, не автоагрессия, не абсолютное зло, а естественный процесс подведения итога”.

Лев Рубинштейн. “Осторожно — пошлость!” — “Грани.Ру”, 2009, 15 января <http://www.grani.ru>.

“Когда-то Андрей Синявский сказал, что основные его расхождения с советской системой чисто стилистические. Многие восприняли это высказывание как проявление эстетской эксцентричности. А по-моему, он прав абсолютно. Мне тоже кажется, что самый фатальный водораздел в обществе проходит не через „идеи”, не по осям „богатые — бедные”, „русские — нерусские”, „патриоты — либералы”, „коммунисты — диссиденты”, „интеллигенция — народ”. Он проходит по территории стиля и вкуса, а все вышеперечисленное суть лишь употребляемые от бессилия эвфемизмы и псевдонимы. Что для одних — стиль, для других — мучительная пошлость. И наоборот”.

“Я иногда задумываюсь, по каким признакам я определяю „своих”. Кого я склонен определять как „социально близких”? В результате вся сумма перебираемых мною признаков сводится к простой формуле: наиболее „своими” я считаю тех, кому смешно или не смешно то же самое, что и мне. „Свои” — это те, с кем мне не надо всякий раз заново заключать культурные конвенции. Это те, для кого представления о стиле и пошлости если не одинаковы, то взаимопонятны. Это те, кому не надо ничего объяснять, с ними достаточно переглянуться. Это, скорее всего, не универсально. Но это надежно”.

С точки зрения вечности… Беседу вели Руслан Хестанов, Ольга Андреева. — “Русский репортер”, 2009, № 3, 29 января <http://www.rusrep.ru>.

Говорит Виктор Живов: “Я помню данные опроса, которые показались мне исключительно занятными: православных у нас 74%, а в бога веруют 53%. Значит, есть 20% православных, которые тем не менее в бога не веруют. Такие вещи никогда не бывают совсем бессмысленными — они бывают абсурдными, но не бессмысленными. За этим что-то стоит. Какие-то идентификационные механизмы”.

Герман Садулаев. Литературных клоунов хватает и без меня. Беседу вела Татьяна Ковалева. — “Культура”, 2009, № 4, 29 января — 4 февраля.

“Прежде всего, чеченцы сейчас очень мало читают. Я недавно был у себя в Шали, там на весь город ни одного книжного магазина. Мало того, письменные столы и книжные шкафы в продаже отсутствуют, хотя прочей мебели сколько угодно. Не читают. Но от тех чеченцев, которые прочитали мою книгу о войне, „Я — чеченец!”, я слышал много благодарностей и получал благословения. Не нравятся моим сородичам, в основном, места в текстах, посвященные чувственности, любви. Об этом у чеченцев не принято говорить вслух. Но я никогда не утверждал, что являюсь национальным и традиционным писателем. <...> Мне принадлежат оба мира — и традиционный мир Кавказа, и ультрасовременный мир российского мегаполиса. Я же свободен, я мальчик сам по себе. Очень удобная позиция, для того чтобы смотреть. И писать”.

Сумма отрицаний Аркадия Драгомощенко. Беседу вела Наталья Курчатова. — “ OpenSpace ”, 2008, 13 января <http://www.openspace.ru>.

Говорит Аркадий Драгомощенко: “На углу Невского и Большой Морской в то время был роскошный букинистический магазин, который все называли „у Алисы” — по имени тамошнего товароведа. И там я увидел книгу Аллена Гинзберга “How!”, с одним стихотворением которого я уже встречался в журнале „Иностранная литература”.

Я пролистал, мне многое понравилось, особенно совмещенность абсолютно домашнего рассуждения со странным пафосом, восходящим, вероятно, к Уитмену и возносящим повседневные вещи в какое-то новое измерение. Но это сейчас я так рассуждаю — тогда, возможно, было по-другому. И заодно я купил книгу Мэй Свенсон, не самой тоже последней поэтессы. С этого момента все и посыпалось — одна моя знакомая дарит антологию современной американской поэзии, дальше еще что-то… Это 1970 — 1971 годы где-то”.

Кети Чухров. “Большой стиль”. — “ OpenSpace ”, 2009, 14 января <http://www.openspace.ru>.

“Все сравнения Рифеншталь с советским соцреализмом (при том что и в соцреализме есть признаки придуманного рая и элементы помпезности стиля) не совсем уместны. Соцреализм никогда, в отличие от псевдоаристократической эстетики фашизма, не руководствовался приоритетом благородной породы, во имя которой можно пожертвовать идеей универсальности человечества”.

“Кроме того, в социалистическом реализме надо проводить различие между пафосным подражанием эклектике всех больших стилей (римскому, египетскому, стилю ампир…) — и тем, что даже в эпоху соцреализма было имманентным проявлением веры в общественную солидарность, в эгалитарные ценности жизнестроения и в возможность выразить их в искусстве. Кстати, чем больше — чисто стилистически — было ампира и искусственного подражания античности, тем лживей оказывался социализм”.

“В качестве аналогии к эстетике Рифеншталь на ум скорее приходит какой-нибудь рекламный ролик трусов от Армани, изображающий Дэвида Бекхэма, с его тренированным телом и волевым лицом победителя; остается только снабдить все это античным антуражем и подставить риторику восхваления власти. Хотя для Рифеншталь это почти одно и то же”.

“Модернизм бравировал древностью, как свежестью „наива” — так же, как он эпатировал исключительной новизной технологий и форм, не замечая того, что в самой древности никакой архаики не было. Это понятие могла породить только эпоха модерна. Человек древней цивилизации не знал, что он архаичен и наивен”.

Галина Юзефович. Несть ни магла, ни чародея. “Сказки барда Бидля” расшифровывают главную метафору “Гарри Поттера”. — “Частный корреспондент”, 2009, 6 января <http://www.chaskor.ru>.

“В принципе внимательный читатель „поттерианы” знал обо всем этом и раньше. Однако известные факты, поданные сжато, концентрированно и в лоб, производят совершенно иное, куда более мощное воздействие. Разница между миром волшебников и миром маглов внезапно становится совершенно иллюзорной, магические возможности оборачиваются не более чем метафорой денег, образования и прочих традиционных для нашей цивилизации ценностей, а вся эпопея задним числом получает совершенно иное прочтение. Сам Гарри Поттер оказывается типичным „маленьким человеком”, против собственной воли вовлеченным в противостояние двух могущественных корпораций и зажатым между жерновами их конкурирующих интересов. Отношения между чистокровными колдунами и выходцами из маглов (такова, если кто забыл, верная подруга Гарри, отличница и зануда Гермиона Грэйнджер) — отображением вечного конфликта между „старыми” и „новыми” деньгами, между „старым” и „новым” социальным статусом, между „москвичами” и „понаехавшими”. Дальше ребус можно разгадывать практически до бесконечности: в свете полученного из „Сказок барда Бидля” знания едва ли не каждая деталь эпопеи Ролинг обретает новую актуальную интерпретацию. Срывая магические покровы со своей саги о волшебниках и маглах, Джоан Ролинг не просто дает читателю весомый повод перечитать все книги цикла заново, что называется, под новым углом. Она фактически объясняет, почему именно история о мальчике-колдуне стала главной книгой первого десятилетия ХХI века. Причина этого — в виртуозном сочетании несочетаемого”.

Малек Яфаров. Современный человек. — “Топос”, 2008, 17, 19 и 22 декабря <http://www.topos.ru>.

“<...> в современном обществе (в большинстве ведущих мировых государств) конституционные законы общественной жизни не совпадают с теми, которые действительно определяют общественную жизнь. Соответственно, человек вынуждается самой общественной ситуацией к адаптации, приспособлению качеств своей личности к наличным условиям, к выделению одних качеств и способностей за счет других, то есть развитие человека как общественного существа носит фрагментированный, нецелостный характер. Характер этой фрагментации зависит от особенностей общественного устройства конкретного государства, но ее суть заключается в „естественном” общественном отборе: наиболее подходящими обществу становятся не целостно развитые личности, а „люди выживания”, люди, которые принимают наличное общество как таковое, не соотнося его с матрицами осознания, люди, которые в силу этого действуют на минимуме осознания. Более того, осознание становится в такой ситуации препятствием к успешной адаптации, а осознающая личность — „нежелательным”, так как несет в себе осознание другой общественной жизни”.

95
{"b":"314870","o":1}