Под Новый год, как раз когда изрядно подморозило, в магазины поступил толстый том Владимира Сорокина в переплете холодного серо-голубого цвета c глянцевыми вкраплениями, поблескивающими на свету, как лед на солнце. В книге (так и не удостоенной заглавия: вместо него на переплете стоит слово “Трилогия”1) собраны три романа Сорокина, два из которых уже известны читателю: “Лед”, изданный в 2002 году, и приквел “Путь Бро”, вышедший год назад. Заключающий трилогию роман “23 000” напечатан впервые. Обидная для обладателей двух предыдущих книг издательская стратегия не так уж неоправданна: если первые два романа ледяной истории можно читать отдельно и в любом порядке, то завершающая часть без первых двух выглядит невнятной. Хотя именно она не просто проясняет, но разворачивает ракурс повествования на 180 градусов.
Я не отношусь к сонму поклонников Сорокина, но не вхожу и в число его записных хулителей, которые, еще не прочтя очередную книгу писателя, уже точат свое перо на оселке для ехидной статьи. Мне Сорокин часто неприятен, но всегда любопытен, писала я о нем редко, но все же писала: мимо такого литературного явления пройти трудно. “Лед” в свое время я начала читать со спокойным равнодушием, неожиданно увлеклась, разочарованно закрыла последнюю страницу, а спустя какое-то время обнаружила, что думаю о романе. Вроде бы безделица, а не отпускает. Что ж в нем такого?
После выхода в свет романа “Лед” было много разговоров о “новом Сорокине”. Сам автор варьировал в своих интервью нарочито простодушную мысль: “„Лед” — это первый для меня роман, где на первом месте не форма, а содержание. В „Льде” я стремился передать содержательную идею с помощью максимально простых изобразительных средств” <http://ediapolis.com.ru/alphabet/s/sorokin_vladimir/sorokin_vladimir_ice.htm>. Действительно, это первый роман Сорокина, который поддается внятному пересказу. Правда, при этом сюжет его оказывается до смешного похож на самую непритязательную продукцию жанра “фэнтези”. Если в начале не ясно, зачем светловолосые и голубоглазые люди бьют других голубоглазых и светловолосых в грудь ледяным молотом, а потом одних равнодушно добивают, а других окружают нежной заботой, то потом загадка проясняется. Ледяной молоток из глыбы тунгусского метеорита — это такое орудие инициации. Загадочным блондинам удалось то, что не смогли сделать бесчисленные экспедиции в район Подкаменной Тунгуски, — разыскать таинственное небесное тело, с помощью которого можно пробуждать сердца тех, в ком живет частица “Света изначального”.
Сорокин сочиняет свою, предельно наивную, космогонию, в которой 23 тысячи лучей Cвета Изначального участвуют в акте творения Вселенной и по ошибке создают Землю; свою мифологию, согласно которой на Земле, среди миллионов людей с пустым сердцем, живут немногочисленные носители Света, до поры до времени не ведающие о своей сути, но испытывающие некое неясное томление, способные видеть странные вещие сны. После удара ледяным молотом их сердца начинают вибрировать, называют свое подлинное имя, очищаются сердечным плачем, учатся общаться с другими разбуженными сердцами без помощи человеческой речи, а сами новообращенные обретают счастье, покой, цель в жизни и некоторое количество новых физиологических свойств вроде неутомимости, способности обходиться почти без пищи и прозревать мысли “мясных машин” (как они называют людей). Цель братства — выявить всех посланцев Света в количестве 23 000, после чего, взявшись за руки и образовав мистический круг, они смогут вернуться в Космос.
Тема сверхъестественных способностей человека — одна из самых продуктивных в массовых жанрах. Не будем далеко ходить за примерами. На чем основан успех книг и фильмов о Гарри Поттере? Маленький мальчик, сирота в круглых очках, терпящий унижения, оказывается могущественным волшебником — какая заманчивая мечта для тысяч детей, мечтающих вырваться из обыденности. Ночные, дневные и сумеречные “дозоры” Лукьяненко сулят такую же возможность взрослым. Ничем не примечательный мелкий клерк или девушка с самой обычной внешностью, живущая в загаженной хрущобе, могут оказаться “иными”, принадлежащими к волшебному миру, могущественными и бессмертными — тоже способ моральной компенсации для скромного врача районной поликлиники, замученного жалобами пенсионеров на одышку и боли в суставах.
Сверхъестественные способности человека, живущего на земле среди себе подобных, — мотив бесчисленных фантастических романов, фильмов, комиксов, всех этих историй про мутантов, людей Х, суперменов. Недаром Б. Акунин, создавая свой “инсектариум жанров”, для “Фантастического романа” избирает тему сверхъестественных способностей человека как дара некой космической силы, то есть обыгрывает штамп.
Писатели с талантом и социальным темпераментом не просто плетут занимательный сюжет. Исследуют проблему. В романе Стругацких “Волны гасят ветер” человечество ставится перед “Большим Откровением” — фактом появления сверхчеловека. Людены (как себя называют немногочисленные пока представители высшей расы, возможно с легкой руки Йохана Хёйзинги, написавшего труд “ Homo Ludens”) рождаются людьми, но обладают некой третьей импульсной системой (встречающейся среди людей столь же редко, как “говорящее сердце” у Сорокина). Эту систему можно инициировать с помощью высоких технологий: так и происходит процесс превращения человека в людена, обладающего совершенно другими, чем человек, физическими и интеллектуальными возможностями. Первое, чем занялись у Стругацких людены, — это поиск себе подобных. Вот только умерщвлять “пустышек” им без надобности, хотя людены и ставят себя выше людей и готовы пренебречь человеческой этикой.
Почему же Сорокин избирает для романа этот нехитрый сюжет, вполне способный затеряться среди бесчисленных глянцевых томов фантастики? Как вопрошал в “Топосе” Денис Яцутко, беспощадно назвавший “Лед” “совершенной дребеденью”: “ Зачем талантливый, популярный и серьезный писатель накатал это примитивное фэнтези по мотивам гностической мифологии и расхожим шаблонам?..” <http://www.topos.ru/cgi-bin/article.pl?id=224&printed=1>.
Сорокин, конечно, способен придумать сюжет и позанятнее, и если он нанизывает повествование, как на шампур, на узнаваемый остов — значит, не сюжетом он стремится “уловить” читателя. Хотя и в нем видна привычная усмешка Сорокина. Сердце в русской (да и в европейской культуре) мыслится как средоточие чувств человека и его суть, сердцевина. Холодное сердце, ледяное сердце — так говорят о бесчувственном человеке. В основе великой сказки Андерсена “Снежная королева” противопоставление снега, холода, льда — и тепла. Сердце Кая, оледенев, делается бесчеловечным, бесчувственным и равнодушным, но, оттаивая от слез Герды, обретает человеческую возможность сочувствовать, сострадать. У Сорокина наоборот: сердце пробуждается от сна и обретает способность говорить под ударами ледяного молота.
Но не ради трансформации устойчивых культурных и лексических штампов написан роман. Главное все-таки — возможность взглянуть на мир чрез призму некоего космического разума, остранить обыденное. Мир, увиденный глазами братьев Света, — это павший мир. Насилие, жестокость, злоба, предательство, мелочность, трусость. Механический, тупой, бездушный, отталкивающий секс, безрадостное, тоскливое, бессмысленное существование. Всегдашний сорокинский имморализм неожиданно оборачивается отчетливо морализаторской нотой, ну прямо в духе толстовской “Крейцеровой сонаты”: сексуальные отношения мужчины и женщины отвратительны, лживы, механистичны. Высшие люди в сексе не нуждаются, они трогают друг друга сердцами, ведут сердечный разговор. Сорокин играет с целым набором “сердечных” пословиц, поговорок и устойчивых выражений. “Сердце сердцу весть подает”, “сердце сказало”, “вещее сердце”, “чует сердце”, “читать в сердцах”, “брать за сердце” — все эти метафоры, лежащие в основе поговорок, Сорокиным овеществлены. Сердца братьев Света в буквальном смысле говорят, чуют, ведают, видят, понимают, вспыхивают — все эти действия автор старательно отмечает курсивом.
