Батькины рассуждения меня злят немного, такое ощущение, что он одного себя правым считает и сознание его — словно какой-то веселый, но пыльный канонический ящик.

Однако я поддакиваю, довольный тем, что батя разговорился, значит — внимательнее следит за дорогой, не одолеет его дрема.

В эфир прорываются спортивные новости, диктор сообщает, что китайская теннисистка проиграла француженке со счетом… и что превосходство француженки было видно уже в первом…

— Теперь этой китайской девочке там, у нее на родине, обеденную норму риса урежут наполовину, — искренне вздыхает батька.

— Да, понимаю… Хорошо, что мы в России живем, — соглашаюсь я.

Вдруг на дороге возникает темная фигура — то ли в плаще, то ли в черной шинели, — бежит, в свете фар мелькнуло бледное лицо.

Батька резко тормознул, но не стал менять курса, чтобы не занесло. Человек мелькнул слева и исчез.

— Вот гад! — волнуется батька. — Куда его несет?! Кто это, интересно?

— Может, просто ночная сволочь, а может, даже дезертир, — отвечаю.

— Тебе смешно, а я за рулем… С другой стороны, нам бы ничего страшного не было бы, не лось ведь… Но жалко — душа… Вот если бы лось…

— Не говори. — Я тоже представил, что будет, если мы сшибем лося… Ничего хорошего.

Мелькают знаки, указатели населенных пунктов, белым по синему — названия речек и озер.

В городке Плавске мы решили остановиться, попить чаю, крепкого, перекусить. Но дотуда еще ехать. Надо будет немного пройтись, что ли, по этому Плавску. Интересное название, текучее такое, аккуратное.

— Это будет почти середина пути, точка, так сказать, отсчета… — задумчиво говорит батька.

— Отсчета чего? — спрашиваю.

Он молчит. Наверно, не знает, что ответить.

Совсем рассвело, едем быстрее.

На шоссе начались горки: дорога метров сто пятьдесят круто спускается в овраг, там резко поднимается, и в самом начале подъема нас вдавливает в сиденья; батька на таких виражах поддает газу, и мы проходим их, как он говорит, “по-гагарински” — весело и с перегрузками.

Уже близко Плавск, осталось километров сорок.

Батька пару раз зевает и опять просит меня поговорить.

— Так вот, — начинаю я, — насчет лося на дороге… Лось при столкновении как раз влетит в салон. Его туша снесет крышу, и нас вместе с ней тоже снесет… А что? Это же лучше, чем тихо угасать… — Надо взбадривать его разговором, и я продолжаю болтать: — Знаешь, почему человек стареет? Это чтоб помирать не обидно было…

— После “Жигулей” “тойота” — это, конечно, песня, — меняет тему батька, и мы беседуем об автомобилях.

Въезжаем в Плавск. Даже чуть волнительно — вот он, родной, захолустный, сейчас передохнем, разомнемся.

Сворачиваем к первому придорожному кафе. Рядом стоянка фур.

Батька одет в гражданское — майка, джинсы, и только по бороде можно предположить, что он имеет какое-то отношение к религии.

Он нарочно поехал без облачения, чтобы не искушаться. Когда батя в рясе и с крестом, постовые перед ним благоговеют и не штрафуют при нарушении.

На пыльной грунтовой площадке в ряд стоят фуры. Дальнобойщики еще спят.

Подходим к кафе: палатка с окошком; черным маркером на картонке — меню: сосиски, пончики, кофе… В окошке — заспанная девушка.

— Здравствуй, радость моя, — говорит ей батька. — Дай, пожалуйста, два чая, покрепче… Завари каждому по паре пакетиков, что ли. И два бутерброда давай с колбасой.

Под клеенчатым навесом стоят несколько столов, на каждом — по большой банке острого кетчупа и горчицы. Поодаль коренастый дядька с длинными седоватыми усами, похожий на хрестоматийного запорожского казака, разводит в мангале огонь — для шашлыка. Дальнобойщики любят завтракать сытно.

Мы с батькой сидим за крайним столом. Я рассматриваю царапины и забитые грязью трещины на этом столе и думаю, пытаюсь сообразить, сколько уже народу за ним пересидело; и ведь некоторых, наверно, давно уже нет в живых, кто-то разбился на трассе, кто-то помер как-то иначе. “Помни о часе смертном, и не согрешишь” — любимая присказка батьки, он пользуется ею и к месту, и не к месту.

Батька с наслаждением отхлебывает чай, глядя на “тойоту”, она — мордой к нам, серебрится на солнышке, переднее колесо вывернуто, и виден протектор красивой низкопрофильной резины. Наверно, батька представляет сейчас, как будет рассекать на этой стильной японке по нашему городку.

Чай очень горячий, и мне не хочется ждать, когда он остынет. Я подхожу к палатке и прошу девушку разбавить его холодной водой. Она отвечает, что холодной воды нет, и глуповато улыбается.

— Тогда дай пивка, вот этого, пару, — говорю ей, решив, что ничего не мешает мне выпить пива, рулить-то не надо, буду ехать и расслабляться, пускай батька завидует. И покупаю еще большой пакет сушеных кальмаров.

Сажусь обратно, оставив чай на прилавке перед окошком.

— Ага, с утра пораньше оттягиваешься? — Батька смотрит весело. — Ну-ну…

Я открываю одну бутылку об другую и с удовольствием пью. Хорошее пиво, недорогое, а вкусное. Нашего, курского разлива. Закусываю бутербродом.

Мимо кафе прошла тетка с большими алюминиевыми ведрами и почему-то неприязненно на нас покосилась.

Вдруг батька по-джентльменски, как-то прямо элегантно огладил свою русую бороду… К трансформаторной будке, метрах в двадцати от кафе, подошли две девушки, закурили... По-видимому, проститутки… Какой-нибудь дальнобойщик проснется и захочет любви. Только странно, совсем не проституточное сейчас время, такая рань.

— Первый раз вижу утренних шлюх, — говорит батька и о чем-то вздыхает, глядя в свой чай.

Ведь он молодой, старше меня всего лет на шесть, думаю я. Ему тоже небось охота поразвлечься.

Одна из них хорошо одета и красивая. Вторая — пониже ростом — бросила окурок и пошла к фурам. Хорошенькая стоит… Ждет чего-то. И одета со вкусом, модно, можно сказать.

От пива мне хорошеет. Утро из просто светлого становится прямо-таки ласковым.

— Да, хорошая машинка у тебя теперь, отче, — говорю я. — А все благодаря кому?

— Ладно-ладно… Тебе, конечно. — Он кивает и продолжает шутливо: — Проси чего хочешь!

Я знаю, что если он сказал так, то от своих слов не откажется, можно действительно что-нибудь попросить. Смотрю на девочку возле трансформатора и, сам не понимая, шутя или нет, говорю:

— Купи мне, батя, вот это чудо. Ненадолго. Вот эту тварь Божью…

Когда я это говорил, мне вдруг действительно ее захотелось.

Отхлебываю еще пива, вопросительно смотрю на батьку.

— Не бузи, — говорит он.

— Ага, — отвечаю, — денег пожалел для ближнего?

Я знаю, что задел его за живое, он очень боится показаться жадным толстым попом, каких рисовали в старину на агитплакатах. Хотя батька совсем не толстый, а даже поджарый. Но мне охота покуражиться, и я продолжаю его нервировать:

— Что, пообещал: “Проси чего хочешь!” — и отрекся?

— У тебя девушка есть, балбес.

— Переживет, не разлюблю же я ее от этого… Что? Да не нарушается никакая связь, это ты уже перекинулся в хиромантию… Ты же сам говорил, что православный не должен превращать свою жизнь в сплошную проблему… Ну прошу тебя, удружи, в конце-то концов!

Мне и впрямь становится немного стыдно — из-за своей девушки, она милая, но я отгоняю от себя все эти пришибленные мысли о верности и долге и начинаю даже немного сердиться:

— Тебе, отец, ничего и делать не надо. Давай тыщу рублей, дожевывай бутерброд и садись за руль, жди, я пойду договорюсь, и ты отвезешь нас на природу. Ненадолго.