И вовремя. Спустя минуту Линду арестуют, используя при захвате три черных автомобиля и вертолет.
А Осборн Кокс меж тем обнаруживает, что деньги со всех его счетов испарились неизвестно куда. Он в ярости. Прихватив на яхте пожарный топорик, он прямо в трусах и в халате несется к себе домой, взламывает дверь и начинает выгребать женины драгоценности. Вдруг он слышит подозрительный шорох, спускается с пистолетом в подвал и обнаруживает беднягу Тедда, склонившегося над его компьютером. «Ты — любовник моей жены?» — «Нет». — «Я знаю тебя. Ты из клуба „Здоровяки”. Ты заодно с этой дурой!» — «Я здесь не как представитель „Здоровяков”», — с достоинством возражает Тедд. И тут Кокс произносит свою ключевую, коронную фразу: «Да! Ты — представитель того идиотизма, с которым я боролся всю свою сраную жизнь! Но сегодня я выиграл». Он стреляет в ни в чем не повинного Тедда. Тот пытается спастись бегством, и уже на улице, на ступеньках, разъяренный Кокс добивает его топором. Но он не выиграл, нет. Потому что наблюдавший за домом агент, не зная, что предпринять, выстрелил в бывшего аналитика. И теперь он, как докладывает боссу чиновник из ЦРУ, в коме. Мозг его не функционирует.
Финал. Церэушники, мучительно соображая, подводят итоги. «Менеджер из спортзала мертв». — «Сожгите тело». — «Гарри Пфаррера арестовали в аэропорту, он пытался вылететь в Венесуэлу». — «Отправьте его туда первым же рейсом. У нас с Венесуэлой нет экстрадиции. Кто еще остался?» — «Та женщина. Линда Литцке. Она у нас». — «Зачем?» — морщится босс. «Она говорит, что будет сотрудничать, если мы оплатим ее пластические операции». Босс сидит с минуту, вытаращив глаза, а потом, устало махнув рукой, соглашается: «А, оплатите…» Дело закрыто. Но ведь нужен какой-то вывод. «И какой мы из всего этого извлечем урок?» — «Больше такого не делать». — «Да. Хорошо бы еще понять, что мы сделали…»
Что же они такого сделали? Большие дяди, сидящие в больших кабинетах под государственными флагами и портретами президентов? А также другие важные господа в кабинетах президентов и вице-президентов мировых корпораций? Да ничего особенного! Они просто начинили головы обывателей упоительной белибердой. Внушили им, что каждый — кузнец своего счастья, а счастье достижимо путем липоксации, знакомств по Интернету, использования шампуня от перхоти, приобретения новой модели мобильного телефона и прослушивания хитов из топ-десятки посредством плеера MP3. Большие дяди довольно долго и довольно успешно эксплуатировали неистощимые, казалось бы, ресурсы человеческого идиотизма, втягивая все новые и новые массы в глобальную пирамиду всемирного потребления. Но, как известно, система в какой-то момент дала сбой, и мир накрыл кризис. «Сжечь после прочтения» — фильм о кризисе. Но не о том, что в банках и инвестиционных фондах, — о том, который в головах.
Все персонажи в картине Коэнов движутся в рамках выверенной сюжетной геометрии, исправно пересекаясь под заданными углами и с точностью до секунды оказываясь в ненужное время в ненужном месте. Но функционируют они как бы с завязанными глазами, так, словно пространство их жизни — сплошное слепое пятно. Это касается всех: и простецов, и высоколобых умников. Кокс заблуждается относительно ценности своих литературных занятий и не знает, что жена ему изменяет. Кэтти не догадывается, что Гарри намертво прикован к семейному очагу. Для Гарри — вселенская катастрофа, что жена подала на развод. Кроме того, он воображает, что нужен зачем-то каким-то спецслужбам. Линда верит в чудеса липоксации. Чед — в то, что он супершпион, способный на раз переиграть матерого церэушника. И только бедняга Тедд ни во что такое не верит. Он просто любит дуру и идет под топор. (Любопытно, что Тедд в прошлом — священник Греческой церкви, и у него относительно веры, видимо, какая-то своя система координат.)
Всеобщая слепота, тотальное отсутствие чувства реальности и порождают вал абсурдных, трагически неконтролируемых событий, ту самую стихию идиотизма, в борьбе с которой потерпел сокрушительное поражение Кокс. И это не природный идиотизм. Это идиотизм тщательно культивированный и выпестованный. Идиотизм как социальный феномен, всепроникающий, лезущий изо всех щелей. Недаром интеллектуал Кокс с отвращением смотрит в фильме тупейшее телешоу и, матерясь, делает зарядку под телевизор с лучащимися дебилами — бодибилдерами. Недаром жена Гарри, исходя злобой, принимает участие в дурацкой детской передаче, где грузит малышей своими дурацкими книжками. Умники породили этот мир, и он их достал. «Сжечь после прочтения» — фильм о том, что происходит с социумом, где идиотизм становится опорой всеобщего процветания и двигателем прогресса. Граждане с опилками вместо мозгов энергично «куют свое счастье», круша заодно все вокруг, а людям, наделенным хоть каплей рефлексии, остается либо остервенеть вконец, либо спиться, либо повеситься.
«Старикам здесь не место» и «Сжечь после прочтения», в принципе, можно рассматривать как дилогию. Во всяком случае, название первого фильма вполне подходит второму. Но в «Стариках» тема «богооставленности» социума, утратившего моральные ориентиры и погрязшего в бессмысленном кровопролитии, решалась как вторжение в привычный мир иррационального, непобедимого зла. Зло имело колоритный облик Антона Чигура (Хавьер Бардем) — неуловимого и загадочного маньяка с кислородным баллоном для забоя скота. В новом фильме старикам с их мудростью тоже не место, но никаких романтических злодеев, маньяков и ангелов истребления тут нет. Тотальные разрушения здесь производит неуемное стремление к красоте простой, честной и даже душевной тетки, которая при иных обстоятельствах могла бы стать замечательной матерью семейства, доблестной служительницей закона или, на худой конец, — волонтером из Армии спасения. Но она ведь не виновата, что ей напрочь свихнули мозги!
Мир, населенный людьми, целенаправленно сбитыми с толку, одержимый искусственными желаниями и фальшивыми стимулами, не нуждается в агрессивных внешних нападках, чтобы провалиться в тартарары. Его разносит изнутри генерируемая им же самим энергия идиотизма. И это диагноз куда более страшный, ибо от маньяка можно хоть как-то спастись, а от всепроникающего идиотизма повседневности — нет.
Любопытна реакция на «Сжечь после прочтения» наших, российских зрителей.
Часть из них заходится от восторга: «О! М-м-м! Гениально!» И вправду все это настолько умно, смешно и к тому же безупречно придумано, снято и сыграно, что человеку неглупому комедия Коэнов доставляет ни с чем не сравнимое удовольствие. Правда, отсмеявшись и вытерев слезы, эти зрители призадумываются: «Что ж получается? Выходит, вся современная цивилизация со всем ее бизнесом, финансами, маркетингом, мерчандайзингом и масскультом требует полной перезагрузки? Это значит, систему надо менять? А на что? — Идей нет». И тут умные люди впадают в черную меланхолию, от которой их спасает только воспоминание, насколько же все это смешно. В качестве антидепрессанта срабатывают, видимо, те вечные, неподвластные времени принципы буффонады и комедии дель арте, которые Коэны столь активно используют в этом кино.
Другая категория зрителей не понимает в картине вообще ничего. Они оставляют раздраженные отзывы в Интернете: «В жизни не видели более тупого и халтурного фильма!» Бог с ними! У этих людей свои радости, и мировая киноиндустрия, надо сказать, ни на миг не оставляет их своим попечением.
Но любопытнее всего третья реакция, когда люди пишут: «Ну и что? Подумаешь! Что тут нового? Да, американцы — все тупые и бездуховные, помешанные на попкорне и жвачке. Это мы и без вас знаем. Нам Задорнов уже рассказал».
Вот для этой категории зрителей и снимаются, видимо, фильмы наподобие «Чужих» Юрия Грымова («скромный» рекламный слоган к «Чужим», кстати, позаимствован для названия данной статьи).
Фильм Грымова не стоил бы вовсе упоминания (в отличие от комедии Коэнов — это кино скучное, неумное и неталантливое), если бы сия картина не выглядела скорее жертвой, нежели инструментом политики промывки мозгов. Первоначально действие сценария, повествующего о том, как корыстные и подлые американцы лезут со своей гуманитарной помощью в непонятный и чуждый восточный мир, а доблестные русские солдаты расплачиваются своими жизнями за их слепоту и самонадеянность, происходило в Чечне. Но в какой-то момент упоминать про войну в Чечне ведомством г-на Суркова было строжайше запрещено. И, пометавшись, не очень понимая, в какую точку на географической карте можно поместить эту душераздирающую коллизию, Грымов перенес ее «куда-то» на абстрактный «Восток». Так в Египетской пустыне (где проходили съемки) появились российские блокпосты, российские пленные, томящиеся в зинданах, и солдаты-срочники, мечтающие о дембеле. В результате соотнести это геополитическое полотно с какими-либо геополитическими да и просто жизненными реалиями оказывается решительно невозможно. Кто тут чего хочет и кто за что тут воюет — абсолютно непонятно. Но что самое обидное: подлые американцы, которых нам тут демонстрируют 80 процентов экранного времени, — тупые, жестокие, трусливые, развратные и невоспитанные, — в фильме еще хоть как-то напоминают живых людей. Они, по крайней мере, иногда писают, какают, трахаются, любят, ревнуют, к чему-то стремятся — то есть испытывают пусть и элементарные, но похожие на человеческие эмоции. А наши прекрасные во всех отношениях деревянные солдаты только и делают, что мечтают о гороховом супе, катают туда-сюда по пустыне колючую проволоку, спасают, рискуя жизнью, арабских детишек и молятся на иконку Николая Угодника. Даже, кажется, водку ни разу не пьют. Такое впечатление, что Администрацией Президента нам строго не рекомендовано снимать кино про себя. Про америкосов — пожалуйста. А о том, что на самом деле происходит в России, — ни-ни. У нас, кажется, слепое пятно покрывает всю седьмую часть суши. Утрата чувства реальности возведена в гражданскую доблесть. А детская вера в пропагандистские сказки — основа лояльности к родимому государству. К чему это приводит в столь гигантских масштабах — см. фильм Коэнов.
