Трудно представить что-нибудь более антидемократическое, антилиберальное, антиэгалитарное. Сразу видать: русский барин писал. Если Леонтьев читал, то кивал одобрительно, хотя и морщился, должно быть, от элементарности и механистичности схемы.
Как там у Морсона? Дистопия?
Но все это теряет малейший смысл, когда я слышу звонкий детский голосок, поющий из глубин моей памяти: «Я мальчик-колокольчик из города Динь-Динь». Как бы детский, на самом деле — женский. Да что мне за дело до этого на самом деле! Я же не пал еще жертвой рефлексии, и я не знаю слово «тоталитарный», не говоря уже про «дистопию». И мир полон тайн. И на золотых деревьях позванивают серебряные листики, и розовые лучи восходящего солнышка расходятся по всему небу. И ничего не сломано. И мама зовет меня Мишенька.
sub У природы есть плохой погоды /sub
Джудит Вайорст придумала книжный сериал про маленького мальчика Александра. Он ходит в приготовительный класс, и сериал адресован как раз его ровесникам, а также ребятам чуть помладше и чуть постарше. Конструкция с «чуть» относится к классу нечетко определенных понятий. С ними работает нечеткая логика. Вообще говоря, нечеткая логика просто к слову пришлась, она не имеет отношения к делу, и я упомянул о ней только потому, что сам прочел сочинение Джудит Вайорст с большим интересом, а ведь я давно уже стар и сед. Относится ли ко мне определение «чуть постарше»?
Собственно, я хочу почитать в вашей компании не все сериальные книжки, а только одну из них с громоздким названием: «Александр и жуткий, ужасный, плохой, очень дурной день» [7] . Именование Александром маленького мальчика звучит по-русски не нейтрально, но суховато-официально. Поэтому я буду звать его просто Шуриком. Во-первых, это по-домашнему. Во-вторых, друзья моих детей большей частью Шурики. Так вышло само собой, но мне приятно лишний раз признести имя «Шурик»: это устанавливает дополнительный интерфейс между американской литературой и моей собственной жизнью. Джудит Вайорст об этом никогда не узнает, а если узнает, надеюсь, одобрительно улыбнется. Да, сразу же хочу предупредить: никаких коннотаций с Гайдаем и уж тем паче с Улицкой — Шурики прекрасно существуют и помимо них, а Джудит Вайорст просто не догадывается об их существовании.
Все началось с самого утра. Жвачка, которую Шурик, засыпая, жевал, оказалась почему-то у него в волосах, и извлечь ее оттуда было непросто. Умываясь, он уронил свитер в раковину, прямо в воду, и свитер намок. С этого все началось и таким манером пошло и поехало. В пакетиках с сирилом братья Шурика обнаружили игрушки, а он обнаружил в пакетике с сирилом один только сирил. Тут-то и пришла ему первый раз в голову мысль, что так жить нельзя и хорошо бы сейчас оказаться в Австралии.
В машине Шурик хотел сесть у окна, но у окон уже сидели братья — пришлось забраться в середину, а в середине сидеть неудобно и плохо видно. А в школе учительница сказала, что Пашкин рисунок лучше, чем рисунок Шурика, а когда все пели, она сказала, что Шурик поет слишком громко, а когда считали, она сказала, что Шурик пропустил шестнадцать. Далось ей это шестнадцать! Подумаешь, шестнадцать! Да кому оно вообще нужно?!
И вот так продолжалось весь день! Весь этот жуткий, ужасный, плохой, дурной день. Я пропущу череду ужасных и еще более ужасных событий, которые преследовали Шурика на каждом шагу, и перейду сразу к вечеру, когда он уже твердо решил бежать в Австралию: ничего другого просто не оставалось. На ужин был лайм, а Шурик ненавидел лаймы, по телеку целовались, а Шурик ненавидел поцелуи, вода в ванне была чересчур горячей, мыло попало ему в глаза, мраморный шарик, с которым он играл, провалился в дырку для стока воды, мама дала ему пижаму, которую он ненавидел, лампочка в его любимом ночнике с Микки-Маусом перегорела, и даже кот ушел спать в постель к брату!
Ужасный день! Завтра же, завтра же бежать в Австралию!
Я читал про несчастья маленького Шурика и очень ему сочувствовал, они вовсе не казались мне мелкими и смешными. Нет, конечно же, они казались мне мелкими и смешными и в то же время не казались, я соотносил его несчастья с несчастьями своих ужасных дней — тех, что были, и тех, что еще будут. В конце концов, кому-то и мои несчастья могут показаться в высшей степени несерьезными — всегда можно придумать что-нибудь пострашнее. Ну что ж такого: мучает саркома, ну что ж такого: снится домовой, ну что ж такого: выгнали из дома... Действительно, ничего такого особенного — как смотреть. Проблема в восприятии.
У Шурика рушится все, что может порушиться. Он до краев наполнен неудачей. Жизнь не удалась. Это ощущение — вот что главное, причины и обстоятельства второстепенны. Взрослый человек может прийти к этой печальной мысли совсем иным путем, критичен не путь — результат. Австралия — сказочная страна за семью лесами, за семью морями, за семью горами, где нет неудач, печалей и воздыханий и всякая слезинка отерта — внятная метафора потустороннего мира (Пропп объяснил). Надо застрелиться — подумала Каштанка. Надо бежать в Австралию — подумал Шурик. У Шурика есть надежда, которой не было у Каштанки: там, за далью непогоды, в блаженной стране кенгуру, в ванне не бывает слишком горячей воды, а по телику никогда (слышите вы, никогда!) не показывают поцелуев.
Читая про печальные приключения Шурика, я с интересом ждал, чем дело кончится. Вообще говоря, пренебрегший несчастным мальчиком кот (даже кот и тот! дальше уже и ехать некуда!) — совсем неплохая кода. Если бы Джудит Вайорст поставила на коте точку, тоже было бы неплохо. Вполне целостное сочинение. Сколько рассказов выполнено по такому лекалу! Но не в детской же книжке! Поэтому я все-таки ждал, что перечнем несчастий дело не кончится и дурной бесконечности будет положен предел. Так оно и случилось.
На пике несчастий, уже после последнего, нанесенного котом, удара появляется мама. Угадайте, как она утешит несчастного Шурика, что она ему скажет!
Русская литература располагает широким спектром утешительных опций, ну, скажем, любимое мною:
Вянет лист. Проходит лето.
Иней серебрится...
Юнкер Шмидт из пистолета
Хочет застрелиться.
Погоди, безумный, снова
Зелень оживится.
Юнкер Шмидт! честно2е слово,
Лето возвратится!
Если бы мама Шурика стала утешать его таким манером, она была бы неправа. Несчастный юнкер страдал от незнания циклических законов природы. Вчера было лето — завтра жди зиму, в свой черед лето непременно возвратится, так что для огорчения нет оснований: можно не стреляться и не бежать в Австралию. Просто на вещи надо смотреть шире. Но у Шурика-то все было иначе. Ужасный день — вовсе не проявление цикличности бытия: он выпал просто так, неизвестно почему, вне предсказуемой природной механики.
Может быть, Шурик заслужил свои несчастья дурным поведением? Так случается со многими героями детских книжек — взять хотя бы «Пиноккио». Ведь что самое главное в наказании? Неотвратимость! Большой этический и религиозный урок: будешь себя вести плохо, обязательно получишь по башке — будешь праведником и нравственным отличником, ничего дурного с тобой не приключится. Постарайтесь усвоить этот важный кармический урок с младых ногтей!
В истории Шурика есть только один эпизод, вписанный в эту парадигму, да и то не жестко, а вероятностно: если на сон грядущий жевать жвачку, есть шанс обнаружить ее назавтра в волосах. Но телепоцелуи и перегоревший ночник уж точно никак не связаны с грехами Шурика. И кота он не обижал.
Утешение безутешного юнкера смотрится очевидной самопародией на стихотворение, которое я сейчас с удовольствием процитирую. Однако это совсем не так: «Вянет лист» — действительно пародия, но вовсе не на это стихотворение, да и написано оно тремя годами позже «Юнкера».
