Она делает глоток из бутылочки Fruitopia.

– Боже, да здесь закоченеть можно, – говорю я, дрожа от холода.

– Эта неделя была просто адской, Виктор, – сообщает Хлоя безо всякого выражения. – Возможно, самой адской за всю мою жизнь.

– Я здесь с тобой, зайка.

– Очевидно, подразумевается, что это должно быть для меня большим утешением, – говорит Хлоя, – но в любом случае большое спасибо.

– Я в такой запарке сегодня, зайка, что это просто ужас! – восклицаю. – Я просто в дикой запарке.

– Нам просто необходимо выцарапать себе каникулы, – говорит Хлоя.

– И все же что за дела? – предпринимаю я вторую попытку. – Что это все означает?

Я показываю на съемочную группу, на яйцо и на парня, спящего на татами.

– Я не совсем уверена, но похоже, что Скотт изображает нечто вроде призрака-андроида, помешавшегося на карри – на приправе карри, и мы ссоримся, ну, как обычно ссорятся люди в нашем кругу, и я бросаю кубик, ну, типа, ну, в общем, какой-то кубик в него, и тогда, если верить сценарию, он «спасается бегством».

– Да-да, что-то в этом роде, – говорю я. – Сценарий я помню.

– А затем злой призрак-андроид…

– Зайка, – перебиваю я ласково, – синопсис может подождать.

– Вот мы все и ждем, – говорит Хлоя. – Скотт забыл свой диалог.

– Зайка, я читал сценарий, – говорю я. – У него всего одна реплика за весь ролик.

Семнадцатилетний режиссер подходит к кабинке с уоки-токи в руках: на нем серебряные джинсы DKNY и темные очки, и все остальное тоже выдержано в глэмовом духе.

– Хлоя, мы решили вначале снять последнюю сцену.

– Тейлор, мне позарез нужно выбраться отсюда в течение часа, – умоляет Хлоя. – Это вопрос жизни и смерти, Тейлор, да, кстати, это Виктор.

– Привет, – говорит Тейлор. – Мы встречались в баре Pravda на прошлой неделе.

– Я не был в Pravda на прошлой неделе, но, черт побери, забудем об этом – как дела?

– Массовка подобрана хорошая, но нам бы хотелось воссоздать жизненный стиль, с которым люди могли бы отождествлять себя, – объясняет Тейлор; я киваю задумчиво. – Я вижу это как полную противоположность перевозке контрабандного первитина из Праги на взятой в прокате «тойоте», что бы это ни значило. – (Нас перебивают – шум статических разрядов из рации, крики с другого конца комнаты.) – Это всего лишь Ларс, курьер, – подмигивает Тейлор.

– Тейлор… – вновь начинает Хлоя.

– Солнышко, ты выпорхнешь отсюда быстрее чем через тридцать минут, это я тебе обещаю. – И Тейлор возвращается к группе, сбившейся вокруг яйца.

– Боже, у меня удрученные нервы.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы снимаем это уже целую неделю и при этом отстаем от графика на целые три.

Возникает пауза.

– Нет, что ты имеешь в виду под «удрученными нервами»?

– Я хотела сказать «напряженные». У меня очень-очень напряженные нервы.

Наконец я решаюсь:

– Зайка, нам нужно с тобой кое о чем поговорить.

– Виктор, я же сказала, если тебе нужны любые деньги…

– Нет, я не об этом… – Пауза. – Ну, в общем, и об этом тоже, но…

– «Но» что? – Она смотрит на меня, ожидая. – «Но» что, Виктор?

– Зайка, просто в последнее время я дико нервничаю, когда открываю журнал и читаю твои рассуждения о том, каков твой идеал мужчины.

– С чего бы это, Виктор? – Хлоя поворачивается к зеркалу.

– Ну, наверное, основная причина в том, что… – я бросаю взгляд на Ла Тоша и понижаю голос, – что это – полная противоположность мне?

– Ну и что? – Она пожимает плечами. – Ну сказала я, что мне нравятся блондины…

– Но, зайка, я-то брюнет.

– Виктор, ради всего святого, это же написано в журнале.

– Господи, а вся эта чушь насчет желания иметь детей. – Я начинаю ходить кругами. – Я тебя умоляю, зайка. Что происходит? Что за сказка про белого бычка?

– Извини меня, Виктор, но я абсолютно не понимаю, что ты имеешь в виду под «сказкой про белого бычка».

– Зайка, я – твой лучший друг, так почему бы…

– Зеркало – твой лучший друг, Виктор.

– Зайка, но я же просто… – я окончательно теряюсь, – просто волнуюсь за нас с тобой, и…

– Виктор, что стряслось? Что ты вытворяешь? К чему все эти разговоры?

Я немного прихожу в себя:

– Ничего. Ничего, все в порядке.

Я трясу головой, пытаясь привести в порядок мысли.

– Я целый день держала в пальцах ледяной кубик, – говорит Хлоя.

– И твои пальцы посинели, а Скотт Бенуа вился вокруг все время. Ты это хочешь сказать?

Музыка из бумбокса, что-то английское, наверное Radiohead – грустная и вычурная баллада, – звучит на заднем плане.

– Виктор, все, что я хочу на настоящий момент, – это: а) показ Тодда, б) открытие клуба, в) рухнуть в постель, причем первые два пункта я бы с удовольствием вычеркнула.

– Кто такой Бакстер Пристли? – выпаливаю я.

– Друг, Виктор. Друг, мой друг, – отвечает Хлоя. – Тебе бы следовало быть знакомым хотя бы с некоторыми моими друзьями.

Я уже порываюсь взять ее за руку, но тут же передумываю.

– Сегодня утром я тут с одной встретился. Звать Лорен Хайнд. – Я жду реакции, но реакции не следует. – Да, видел перед репетицией группы, когда покупал компакты в Tower Records. Вела себя как-то очень враждебно.

– Ты покупал компакты в Tower Records? Репетировал с группой? Это твои «важные дела»? Ты был в запарке. А чем еще, интересно, ты был занят сегодня? Ходил в контактный зверинец? Брал уроки у стеклодува?

– Эй, солнышко, остынь. Я встретился с твоей подругой. Это должно было бы тебя утешить…

– Выясняется, что мой парень – имбецил, и это должно меня утешить?

Долгое молчание, затем:

– Зайка, я – не имбецил, а ты – очень клевая.

Хлоя поворачивается от зеркала ко мне:

– Виктор, ты просто не представляешь себе, сколько раз за день я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не нахлестать тебе по морде. Ты просто не представляешь.

– Блин, зайка, не хочу об этом даже думать. Я с ума сойду, – улыбаюсь я, дрожа от холода.

Курьер подбегает к кабинке:

– Хлоя, твой лимузин здесь, а Тейлор хочет, чтобы ты была готова через пять минут.

Хлоя отвечает кивком. Затем, когда становится ясно, что мне нечего больше сказать, она заполняет паузу, пробормотав: «Я хочу скорее покончить со всем этим», и, поскольку я не знаю, что именно она имеет в виду под этим, я начинаю лепетать:

– Зайка, я вообще не пойму, зачем ты этим занимаешься? Я думал, что ты теперь соглашаешься только на роли в большом кино. Ты отклонила даже предложение MTV.

– Ты заставил меня отклонить предложение MTV, Виктор.

– Да, но только после того, как я выяснил, какие суточные они тебе положили.

– Нет, после того, как ты выяснил, что они не положили суточных тебе.

– Следует признаться, – говорю я, – что ты подсел на любовь[83].

– Хлоя! – взывает Тейлор из яйца. – Мы готовы. И пожалуйста, побыстрее. Мистер Бенуа может снова забыть свою реплику.

– До скорого, Виктор, – говорит Хлоя и выскальзывает из кабинки.

– Ладно, – отвечаю я. – Бывай.

– Ах да, Виктор, а то я потом забуду…

– Что?

– Спасибо за цветы.

Она чмокает меня и удаляется.

– Да, конечно. Не стоит благодарности.

16:00. С моей смотровой площадки на третьем этаже клуб выглядит таким оживленным, каким не был с начала строительства, столы накрывают отборные официанты, только что приехавшие на скейтбордах, официанты размахивают бокалами, скатертями и свечами и расставляют стулья вокруг столиков, ковры пылесосят парни с растрепанными прическами, а пару рано явившихся официанток постоянно фотографируют передвигающиеся стайками фотографы, в то время как танцоры репетируют под ногами у техников, охраны и ответственных за список гостей, и три шикарные девчонки-гардеробщицы жуют жевательную резинку, выставив напоказ свои голые животы с кольцами в пупках, в бары загружают запас спиртного, а в стратегически важных точках огромной витрины с цветами расставляют лампы, где-то приглушенно звучит песня Мэтью Свита «We’re the Same», металлодетекторы установлены у входа и ждут первых посетителей, а я отмечаю все это про себя равнодушно, размышляя мимоходом, что все это означает и что быть полузнаменитым довольно трудно само по себе, но поскольку в клубе очень холодно, долго оставаться на одном месте практически невозможно, поэтому я бегом взлетаю на два пролета выше, туда, где расположены офисы, чувствуя неожиданное облегчение оттого, что все наконец становится на свои места.