– Итак, ты помнишь меня по Кэмдену? – спрашиваю я.

– О да, – говорит она несколько презрительно. – Я-то тебя помню.

– Извини, в колледже ты тоже вела себя со мной так или это я вел себя с тобой по-другому?

Она останавливается и поворачивается ко мне:

– Ты что, серьезно не помнишь, кто я такая, Виктор?

– Почему?.. Помню. Ты – Лорен Хайнд. – Пауза. – Пойми, мы давно не виделись, а клонопин вызывает долговременные провалы в памяти…

– А мне послышалось – кратковременные…

– Вот видишь – я уже ничего не помню.

– О боже, хватит об этом.

Она уже собирается отвернуться, когда я спрашиваю:

– Скажи, а я все такой же?

Она тщательно изучает меня.

– Пожалуй, да, как мне кажется. – Она останавливает взгляд на моей голове и внимательно рассматривает лицо. – Ну разве что баков у тебя тогда не было.

Это брешь в обороне, в которую я тут же устремляюсь:

– Надо учиться любить свои баки, зайка. Они – твои лучшие друзья. Приласкай их. – Я поворачиваюсь к ней в профиль, наклоняюсь и мурлыкаю.

Она смотрит на меня как на абсолютного болвана.

– Что такое? Что с тобой? – удивляюсь я. – Приласкай мои баки, зайка!

– Приласкать баки?

– Люди боготворят мои баки, зайка.

– Ты водишься с людьми, которые боготворят волосы? – спрашивает она чуть ли не в ужасе. – С людьми, которые хотят всю жизнь выглядеть на двадцать лет?

Я отмахиваюсь от ее вопроса, словно от мухи, и меняю тему:

– Итак, что же такое творится, Лорен Хайнд? Выглядишь ты просто великолепно. В чем дело? Где ты пропадала?

Возможно, я неверно выбрал тон, потому что в ответ тут же звучит неизбежное.

– Я столкнулась с Хлоей у Патриции Филд на прошлой неделе, – говорит она.

– Дома? – спрашиваю я, впечатленный.

– Нет, – говорит она и как-то странно смотрит на меня. – У нее в магазине, тупица.

– А! Все равно круто!

Долгая пауза, в течение которой мимо проходят разнообразные девушки. Пара-другая из них здоровается со мной, но я делаю вид, словно их не замечаю. Лорен провожает их настороженным взглядом, что само по себе хороший знак.

– Гмм, я не совсем помню, о чем мы сейчас говорили…

Пищит пейджер. Я смотрю на экран: Элисон.

– Кто это? – спрашивает Лорен.

– Да так, скорее всего, очередной призыв ко всем мужчинам-моделям объединиться в профсоюз, – пожимаю я плечами и, выдержав небольшую паузу, добавляю: – Я ведь работаю моделью.

– Профсоюз мужчин-моделей?

И она снова идет прочь, а я снова следую за ней по пятам.

– Ты сказала это с какой-то насмешкой.

– Мне просто всегда казалось, что в профсоюз могут объединиться только идейные люди, Виктор.

– Эй, долой темный сарказм из наших классов![66]

– Это просто смешно, – говорит она. – Мне пора идти.

– Куда?

– У меня обед с одним человеком.

– Мужчиной?

– Виктор!

– Да ладно, говори…

– С Бакстером Пристли, если тебе хоть что-то говорит это имя.

– Ну, здорово, – стенаю я. – Кто такой этот маленький засранец? Послушай, зайка, я тебя умоляю!

– Виктор, мы с Хлоей подруги. Предполагаю, что тебе это известно, – говорит она, глядя мне прямо в глаза. – По крайней мере, ты должен был бы это знать.

– А с чего бы я должен был это знать? – улыбаюсь я.

– Потому что она – твоя девушка? – неуверенно предполагает она, приоткрыв от удивления рот.

– И что, это к чему-то повод?

– Нет, Виктор, это причина. В повод ее превратить пытаешься ты.

– Ты теряешь контакт со мной, зайка. Похоже, нас обоих глючит.

– Ну так очнись.

– А как насчет капучино?

– Ты не знаешь подруг твоей девушки? Ты что, с ней вообще ни о чем не разговариваешь? – Видно, что Лорен перестает понимать что бы то ни было. – Какая муха тебя укусила? Боже, зачем я это спрашиваю? Все и так понятно, понятно, понятно… Мне пора.

– Погоди, постой – мне надо расплатиться. – Показываю на корзинку с компактами у меня в руке. – Пойдем со мной к кассе, а потом я тебя провожу. У меня репетиция группы, но я найду время, чтобы выпить с тобой латте.

Она колеблется, а затем направляется вслед за мной к кассе. Разумеется, аппарат не принимает мою карточку American Express, я цежу сквозь зубы свое: «Я тебя умоляю!», но Лорен тут же улыбается – и эта улыбка пробуждает во мне смутное déjà vu – и платит своей карточкой и за свои, и за мои диски, причем даже не говорит ничего о том, как и когда я верну ей деньги.

В магазине так холодно, что все – воздух, витающие в нем звуки, стеллажи с компактами – кажется снежно-белым. Люди проходят мимо, направляясь к соседней кассе, но свет флуоресцентных ламп на потолке, делающий все вокруг плоским, блеклым и бесцветным, не в состоянии справиться с кожей Лорен, которая выглядит как покрытая загаром слоновая кость, и все в ее облике – даже тот жест, которым она подписывает слип кредитной карточки, – трогает меня так сильно, что я не могу очнуться от чар, а от музыки, звучащей вокруг, – «Wonderwall»[67] – кажется, будто я под кайфом и полностью оторвался от окружающей действительности. Вожделение – это то, с чем я уже давненько не сталкивался, и вот оно посетило меня в торговом зале Tower Records, и теперь мне почти невозможно отрешиться от мысли, что Лорен Хайнд – часть моего будущего. Выйдя наружу, я кладу руку ей на поясницу и веду ее через толпу прохожих к повороту на Бродвей. Она оборачивается, пристально смотрит на меня, и я убираю руку.

– Виктор, – начинает она, поняв мое состояние, – я хочу, чтобы ты понимал все правильно. Я встречаюсь с одним человеком.

– С кем?

– Это не имеет значения, – отвечает она. – Но я не свободна.

– Хорошо, но почему ты не хочешь сказать мне, кто он? – спрашиваю я. – Если вдруг им окажется этот прохвост Бакстер Пристли, я даже готов дать тебе тысячу долларов.

– Боюсь, у тебя нет тысячи долларов.

– У меня дома есть большая копилка с мелочью…

– Было очень интересно повидаться с тобой, – обрывает она меня.

– Брось, давай пойдем выпьем кофе с молоком в Dean & Deluca. Клевая идея, а?

– А как же репетиция группы?

– Этим неудачникам торопиться некуда.

– А мне есть куда.

Она поворачивается и уходит. Я догоняю ее, ласково трогаю руку:

– Погоди, ты придешь на показ Тодда Олдема? Это в шесть. Я там работаю.

– О боже, Виктор, очнись, – говорит она, даже не замедляя шага.

– Что ты хочешь этим сказать? – спрашиваю я.

– Вся эта публика меня не очень интересует.

– Какая «эта публика», зайка?

– Та, которую всегда интересует, кто кого трахает, у кого член длиннее, у кого сиськи больше, кто кого знаменитее и так далее.

Обескураженный, я тем не менее следую за Лорен.

– Так тебе все это, значит, эээ, не интересно? – кричу я, глядя, как она ловит такси. – У тебя что, типа проблемы какие-то?

– Я опаздываю, Виктор.

– Эй, оставь мне хотя бы номер телефона.

Перед тем как Лорен захлопывает дверцу, даже не посмотрев в мою сторону, я успеваю услышать:

– Спроси его у Хлои.

Хлоя и я отправились прошлым сентябрем в Лос-Анджелес по причине, которую мы и сами толком не могли понять, хотя задним числом я теперь понимаю, что это было как-то связано с попыткой спасти наши отношения, к тому же ожидалось, что Хлоя будет вести церемонию вручения MTV Awards, от которой в памяти у меня сохранились только смутные обрывки бесконечных разговоров об «Оскаре», Фриде Кало, мистере Дженкинсе, о том, какого размера член у Дуизила Заппы, Шерон Стоун в пижаме, Эдгар Бронфман-младший, старавшийся обратить на себя внимание Хлои, две зеленые жевательные конфеты Juicyfruit в коробке, которую я держал во время церемонии, и везде была одна только Синди, Синди, Синди, и на всех фотографиях со мной, которые напечатали и в W, и в US, и в Rolling Stone, у меня в руках одна и та же полупустая бутылка Evian.