– Не делай вид, что ты меня не понимаешь, Виктор, – говорит Джей-Ди. – Что-нибудь вроде кампании «Руки прочь от джунглей» или…

– Эй, руки прочь от меня, гомик противный, – говорю я, обмозговав услышанное. – Сбор средств, гм? Потому что тогда, – я машинально закуриваю еще одну сигарету, – мы заработаем больше денег?

– Больше денег, и людям будет интереснее, – напоминает мне Джей-Ди, почесывая татуировку у себя на бицепсе: маленький громила с мощной мускулатурой.

– Ага, и людям будет интереснее. – Затягиваюсь сигаретой. – Я обдумаю это, обещаю, хотя до открытия осталось… до открытия осталось уже меньше двадцати четырех часов.

– Знаешь что, Виктор? – с лукавым видом спрашивает меня Пейтон. – Я испытываю, эээ, извращенное искушение, зайка, взять и предложить тебе, эээ, – только не пугайся, обещаешь?

– Если это не будет список тех, с кем ты успел переспать за прошлую неделю.

Выпучив глаза, Пейтон хлопает в ладоши и выпаливает:

– Отвяжись ты от этих крапинок. – Затем, увидев гримасу на моем лице, он добавляет уже более робко: – Может… не стоит трогать крапинки?

– Не трогать крапинки? – открывает рот от изумления Джей-Ди.

– Да, не трогать крапинки, – говорит Пейтон. – Дэмиену нравится стиль техно, а эти мерзкие крапинки вполне в духе техно.

– Нам всем нравится техно, – стонет Джей-Ди, – но нам нравится техно без крапинок.

Парень с видеокамерой снимает крапинки крупным планом, и все молчат, пока он, зевнув, не произносит:

– С ума сойти.

– Ребята, ребята, ребята! – Я поднимаю вверх обе руки. – Можно открыть клуб, не прибегая к взаимным оскорблениям? – Уходя, я бросаю через плечо: – А то в последнее время у меня складывается впечатление, что нельзя. Comprende?[9]

– Виктор, боже мой, ну постой! – кричит мне в спину Бонго.

– Виктор, подожди! – спешит за мною следом Кенни Кенни с мешком крутонов в руках.

– Неужели все это так… так… так отдает восемьдесят девятым годом? – выпаливаю я.

– Отличный был год, Виктор, – говорит Пейтон, стараясь не отставать от меня. – Блистательный год!

Я останавливаюсь и молча смотрю ему в глаза. Пейтон тоже останавливается, глядя на меня с надеждой и трепеща.

– Скажи мне, Пейтон, ты совсем удолбался, верно? – спрашиваю я спокойно.

Пейтон позорно капитулирует и кивает так, словно я сказал ему что-то приятное. Затем отворачивается.

– И жизнь у тебя еще совсем недавно была нелегкая, верно? – ласково спрашиваю я его.

– Виктор, прошу тебя, – вмешивается Джей-Ди. – Пейтон просто пошутил насчет крапинок. Мы не оставим так это дело. Я на твоей стороне. Они не стоят наших нервов. Мы их уничтожим.

Раскурив гигантский косяк, от которого не отказался бы сам Гаргантюа, оператор снимает на камеру вид, открывающийся через застекленные балконные двери: голые деревья в парке на Юнион-Сквер, проезжающий мимо грузовик с огромным логотипом Snapple, лимузины, припаркованные вдоль тротуара. Мы спускаемся вниз еще на один лестничный пролет.

– Может быть, хоть кто-то из вас все же снизойдет до внезапного порыва милосердия и начнет хоть что-нибудь делать? Например, удалит крапинки. Бонго, возвращайся на кухню! Кенни Кенни, ты получаешь утешительный приз! Пейтон, проследи, чтобы Кенни Кенни выдали пару дуршлагов и миленькую плоскую лопаточку.

Я делаю им недвусмысленные знаки уходить.

Мы уходим, оставляя Кенни Кенни на грани нервного срыва. Он стоит и терзает трясущимися пальцами бицепс с татуировкой Каспера – доброго привидения.

– Чао!

– Остынь, Виктор! Сколько там недель, говорят, средняя продолжительность жизни клуба? Четыре? К тому моменту, когда мы закроемся, никто и заметить их не успеет.

– Если ты такого мнения, Джей-Ди, то где дверь на улицу, ты сам знаешь.

– О, Виктор, ну будь же ты реалистом или хотя бы притворись им! На дворе уже давно не восемьдесят седьмой.

– У меня нет настроения быть реалистом, Джей-Ди, я тебя умоляю!

Проходя мимо бильярдного стола, я хватаю шар номер восемь и закатываю его рукой в угловую лузу. Наша группа спускается все ниже и ниже. Вот мы уже на первом этаже, и Пейтон знакомит меня со здоровенным черным парнем в темных очках с большими загибающимися стеклами, который стоит у входа и ест суши из коробочки.

– Виктор, это Абдулла, но мы все его здесь зовем Рокко. Он отвечает за секьюрити, и он снимался в том клипе TLC, который делал Мэтью Ролстон. Посмотри, какой лось здоровый!

– Мое второе имя Гроссмейстер Би.

– Его второе имя Гроссмейстер Би, – говорит Джей-Ди.

– Мы уже знакомились на прошлой неделе в Саут-Бич, – говорит мне Абдулла.

– Отлично, Абдулла, только я не был в Саут-Бич на прошлой неделе, хотя и пользуюсь там большой популярностью. – Я бросаю взгляд на девицу из Details. – Можете, кстати, это записать.

– Брось, чувак, ты же стоял в холле отеля Flying Dolphin и позировал для фотографа, – говорит мне Рокко. – Тебя со всех сторон окружали прилипалы.

Но я уже не смотрю на Рокко. Вместо этого мои глаза прикованы к трем металлоискателям, которые окаймляют фойе, тускло поблескивая в свете огромной белой люстры.

– Ты же, гм, знал об этом, верно? – спрашивает Джей-Ди. – Дэмиен сказал, что они необходимы.

– Дэмиен сказал, что они необходимы?

– Угу, – Пейтон показывает на металлоискатели так, словно это боевые трофеи, – необходимы.

– Ну что ж, почему бы нам тогда не добавить еще конвейер для просвечивания багажа, пару стюардесс и воздушный лайнер в оконцовке? Мне бы хотелось знать, на кой хрен они тут стоят?

– В целях безопасности, чувак, – отвечает Абдулла.

– Безопасности? Почему бы нам тогда не подвергнуть всех знаменитостей личному досмотру? Весело ночь проведем, а? Вы что, вообразили, что мы проводим вечеринку для уголовников?

– Микки Рурк и Джонни Депп подтвердили, что придут, – шепчет мне в ухо Пейтон.

– Если вы хотите, чтобы мы подвергали гостей личному досмотру… – начинает Рокко.

– Что? Я буду обыскивать Донну Каран? Или Марки Марка? А может быть, вы хотите, чтобы я обыскал гребаную Диану фон Фюрстенберг? – кричу я. – Да вы все спятили!

– Нет, зайка, – говорит Пейтон. – Мы установили металлоискатели именно для того, чтобы ты не подвергал личному досмотру Марки Марка и Диану фон Фюрстенберг.

– У Чака Пфайфера в его гребаном черепе – металлическая пластинка! У принцессы Обнимашки в ноге – стальной стержень! – ору я.

Джей-Ди объясняет репортерше:

– Несчастный случай на лыжной трассе в Гштааде, и прошу вас, только не спрашивайте у меня, как это пишется!

– Представляете себе, что будет, когда принцесса Обнимашка пройдет через эту штуку и она сработает? Зазвенит звонок, завоет сирена, замигают огни? Господи, да у нее тут же гребаный инфаркт случится! Вы что, хотите довести принцессу Обнимашку до сердечного приступа?

– Мы пометим в гостевом списке, что у Чака Пфайфера в черепе – металлическая пластинка, а у принцессы Обнимашки в ноге – стальной стержень, – бормочет Пейтон, машинально записывая это в свой блокнот.

– Послушай, Абдулла. Все, что мне нужно, – это чтобы внутрь не вошел никто из тех, кого мы не ждем. Я не хочу, чтобы здесь у нас раздавали приглашения в другие клубы. Я не хочу, чтобы во время банкета какой-нибудь гомик противный всучил Барри Диллеру приглашение в Spermbar – уловил? Я не хочу, чтобы здесь у нас раздавали приглашения в другие клубы.

– Какие другие клубы? – причитают Пейтон и Джей-Ди. – Никаких других клубов не существует!

– Ах, умоляю вас! – тяну я в ответ, проносясь по первому этажу. – Неужели вы считаете, что Кристиан Леттнер будет хорошо смотреться рядом с одной из этих штуковин?

По мере того как мы приближаемся к лестнице, ведущей вниз, в подвал, где находится один из танцполов, вокруг становится все темнее и темнее.