Если я стану молчать, тогда вокруг меня, самое большее, будет пять процентов из вас. Эти пять процентов могут понять и через слова, потому что они слушают мою тишину, не слова. Поэтому для этих пяти процентов проблемы нет. Но другие девяносто пять процентов, которые не могут понять слов и молчания, содержащегося в них, будут просто потеряны. Я вообще не смогу им помочь. Благодаря моим словам они, по крайней мере, продолжают собираться.

Если они собираются, есть возможность, что в какой-то незащищенный момент у них может быть контакт со мной. Какой-то незащищенный момент... и, невзирая на них самих, они смогут приблизиться ко мне, они смогут наткнуться на меня; какой-то незащищенный момент, и я, может быть, проникну в их сердце, что-то может быть сдвинуто. Это возможно, и это стоит того, чтобы продолжать.

Тем пяти процентам поможет любой способ, но этим девяноста пяти процентам тишина не поможет. И те пять процентов тоже, если бы я молчал с самого начала, не были бы здесь. Те пять процентов указывают путь, так, чтобы другие девяносто пять процентов со временем стали бы девяноста процентами, восьмьюдесятью пятью, восьмьюдесятью...

В тот день, когда я почувствую, что, по крайней мере, пятьдесят процентов людей могут понять молчание, тогда слова будут отброшены. Я не испытываю от них такого уж большого счастья, никто никогда не испытывал: ни Лао-цзы, ни Сараха, ни Будда — никто никогда не испытывал. Но все они должны были использовать слова. Не потому, что молчание не может быть общением, молчание может быть общением, но для этого нужно очень высокое сознание.

Однажды случилось...

Два великих мистика Индии, Кабир и Фарид, встретились и два дня молча сидели вместе. Ученики были очень сильно разочарованы: они хотели бы, чтобы они говорили, они хотели бы, чтобы они говорили там, чтобы они могли услышать что-то ценное. Они надеялись, месяцами они надеялись, что Кабир и Фарид встретятся, и польется великий поток, и они будут наслаждаться им. Но они просто сидели молча, и ученики дремали, зевали. “Что делать? И что случилось с этими двумя людьми?" — потому что они никогда раньше не молчали. Кабир никогда не молчал со своими учениками, и Фарид не молчал со своими учениками, они постоянно вдалбливали что-то своим ученикам. “Почему? Что случилось? Они что, онемели?" — но они ничего не могли сказать, это было неподходящим.

Через два дня, когда Кабир и Фарид крепко обняли друг друга и сказали до свидания тоже молча, и когда ученики остались со своими учителями, они набросились на учителей. И последователи Кабира сказали:

— Что произошло? Месяцами мы ждали, что придет Фарид, и он пришел, и вы не произнесли ни единого слова. А мы ждали и ждали... мы устали! Эти два дня были адом!

И Кабир засмеялся. Он сказал:

— Но говорить было нечего, он может понимать молчание. Если бы что-то я сказал, он бы посчитал меня невежественным, потому что, когда есть молчание и молчание может сказать это, какой толк от слов?

А последователи Фарида спросили его:

— Что произошло? Почему вы не говорили?

Фарид сказал:

— Вы сошли с ума? Говорить с Кабиром? Мы в точности в одном и том же пространстве, поэтому нечего передавать, нечего сказать! В тот момент, когда я посмотрел в его глаза, а он посмотрел в мои, мы узнали. Диалог закончился в первый момент!

— Тогда два дня... что вы делали два дня?

И Фарид сказал:

— Мы просто наслаждались друг другом, пространством друг друга; мы были гостями друг у друга. Мы перекрывали друг друга, мы переполняли друг друга, мы смешались друг с другом. Мы танцевали, мы пели, но все это происходило в молчании. Когда молчание может говорить, зачем нужен язык?

Я постоянно затрудняюсь в отношении слов. Каждое слово я произношу очень нерешительно, хорошо зная, что его не хватает, оно неадекватно. Ничто никогда не адекватно. Истина такая бескрайняя, а слова так малы.

На сегодня достаточно.

27 АПРЕЛЯ 1977 ГОДА

Это начало, середина и конец.

Все же конца и начала больше нет нигде. Все это вместе с умами, обманутыми интерпретирующими мыслями, существует в двух умах и поэтому считает пустоту и сострадание двумя состояниям.

Знайте, что в цветке можно найти мед, что сансара и нирвана - это не два состояния.

Как обманутый сможет когда-либо понять это?

Когда обманутые смотрят в зеркало, они видят лицо, не отражение.

Поэтому ум, что отрекся от истины, опирается на то, что неистинно.

Хотя к аромату цветка нельзя прикоснуться, он проникает повсюду и вместе с тем ощутим.

Поэтому по не скроенному,

по шаблону бытию-в-себе

узнается очертание мистических кругов.

Истина существует. Она просто существует. Только она и существует. Она никогда не приходит в существование, никогда не уходит из существования. Она никогда не приходит, никогда не уходит; она пребывает. На самом деле, то, что пребывает, мы называет истиной; это остается. То, что остается, остается навсегда, — называется истинной. В начале, в середине, в конце. На самом деле, нет начала, нет середины, нет конца. Она повсюду.

Если вглядеться в это поглубже, в этом есть начало, в этом есть середина, в этом есть конец; это охватывает все, потому что только это существует. В миллионах форм это одна и та же реальность, которую выражает бытие. Формы различны, но содержание, сущность одна и та же.

Формы как волны, а сущность как океан.

Помните, Тантра не говорит о Боге. Говорить о Боге немного антропоморфично. Это значит создавать Бога в человеческом обличии, это значит думать о Боге в категориях человека; это создает ограничение. Бог, по справедливости, должен быть подобен человеческому существу, но он должен быть подобен также и лошади, и собакам, и камням, и звездам... Он должен быть подобен целому. Да, человек будет включен как форма, но человек не может быть принят в качестве формы.

Только подумайте о Боге как о лошади — это кажется абсурдным. Подумайте о Боге как о собаке — это кажется кощунством. Но мы продолжаем думать о Боге как о человеке: не кажется ли это кощунственным? Человек чувствует себя очень, очень счастливым, когда может думать в категориях того, что Бог подобен человеку. В Библии сказано, что Бог сотворил человека по своему собственному подобию... конечно, это написано человеком. Если бы Библию писали лошади, они бы не написали этого, конечно, нет. Они могли бы даже написать, что Бог создал дьявола по подобию человека, потому что Бог — как может Бог создать человека по своему собственному подобию? Ведь человек был так жесток к лошадям! В человеке, кажется, нет ничего божественного; спросите лошадей. Может быть дьявол, может быть, представитель Вельзевула, но вовсе не Бог.

Тантра отбрасывает весь этот антропоморфизм. Тантра приводит все в правильное соотношение, ставит человека на свое место. Тантра это великое видение: она не центрирована на человеке, она не центрирована ни на каком частичном подходе. Она видит реальность такой, какая она есть, в ее татхате. Она не говорит о Боге. Вместо Бога Тантра говорит об истине.

Истина нелична, она безлична. Истина может обладать качеством всего, в ней нет ограничений. В Библии сказано: "Сначала Бог создал мир”. Тантра говорит: “Как здесь может быть какое-либо начало и какой-либо конец? А когда нет начала и нет конца, как здесь может быть середина?” В вечности нет времени; Тантра — это видение за пределами времени. У времени есть начало, есть середина и есть конец, но у вечности нет начала, нет середины и нет конца. Она просто есть.

Истина не временна. На самом деле, время существует в истине подобно волне, и пространство существует в истине подобно волне. Но не наоборот. Истина не существует в пространстве, не существует во времени. Время и пространство существуют в истине, это формы истины. Точно так же, как лошадь есть форма, человек есть форма, так и пространство есть форма, более большая волна, как и время.