— Мне звонили в приемную… — начал было я.

У миссис Басильеро оказался приятный голос и в противоположность ему неприятные, капризные, игривые манеры, характерные для кокеток ее поколения.

— Я же вызывала Рэя.

— Рэй уехал отдыхать.

— Это нож в спину. Нас всегда пользует Рэй.

Она разглядывала меня фиалковыми глазами, словно прикидывала, нельзя ли со мной все же как-то договориться и вернуть Рэя, может быть, предложить мне пари, что стоит ей только захотеть, и он сам к ней примчится, хоть с того края земли.

— Вы ездите в его автомобиле, — с укоризной сказала она. — А он обещал, что одолжит его мне.

И посмотрела искоса, как я это воспринял.

Я ответил, что участковому врачу полагается машина.

Миссис Басильеро слегка дернула головой и повела одной бровью: я успешно парировал ее выпад.

— А жаль, — вздохнула она.

— Что с мистером Басильеро? — участливо спросил я. — Я очень сожалею о его нездоровье. Могу я его видеть?

Миссис Басильеро задумчиво хмыкнула, глядя мне прямо в глаза. Потом еще раз дернула головой, как бы отряхиваясь от досадных неприятностей; неприятности — это был я.

— Я звонила, чтобы пригласить Рэя к обеду, — сказала она. — Упустила из виду, что он уехал. — И снова попробовала со мной сторговаться: — Может, вы останетесь?

— Но мне сообщили, что у мистера Басильеро был приступ.

— Был, — подтвердила миссис Басильеро. — Он потерял голос. Не может говорить. — Ее прямой взгляд искусно затуманился, взывая к состраданию.

— Мне надо посмотреть ему горло, — сказал я.

Тут она вдруг по-мужски захохотала.

— Пожалуйста, если вам угодно. Вы не поняли. Какая досада, что нет Рэя! Он не может говорить в том смысле, что не хочет. Мы с ним не разговариваем. Поругались после того вечера у Хиксов. По-моему, вы должны остаться обедать. А то некому перепасовывать. Все разъехались. Мы всегда вызываем Рэя, когда у мужа пропадает голос. Останетесь? Я пока отведу вас к нему.

Она пошла вперед, выступая как кошка, и я двинулся вслед за нею.

— Посмотрите ему горло, доктор, — громко сказала она, распахивая дверь кабинета.

Мистер Басильеро оказался тоже небольшого роста. Когда я вошел, он разглядывал свои рыболовные снасти и не поднял головы мне навстречу.

— Чертовски вам рад, доктор, — буркнул он. — У нас опять нелады.

— Это грустно, — посочувствовал я ему.

Тут мистер Басильеро поднял голову и спросил:

— Вы кто?

Такт, вспомнил я, единственное лекарство — это такт. И я не стал ему объяснять, что меня вызвала его супруга. Басильеро был из тех смуглых красавцев мужчин, у которых красота кривит лицо на одну сторону, словно гримаса боли. Лет около сорока пяти, он, однако, казался уже слегка усохшим внутри своей кричаще пестрой одежды — на нем был лиловый пиджак в крупную зеленую клетку, — и благодаря такому камуфляжу он в любой богато обставленной комнате становился практически невидим. Лицо его последние двадцать пять лет украшали две выпуклых сизых щеки. Как я узнал впоследствии, мистер Басильеро прошел суровый курс лечения от алкоголизма и в результате туговато соображал.

Я скоро убедился, что главную его заботу в жизни составляло переодевание. Он с утра до ночи следил, чтобы его костюм соответствовал требованиям момента, хотя что это за момент, он не помнил. "Пойду, пожалуй, переоденусь" — была его постоянная присказка. Или: "Сейчас сменю сапоги и съезжу в деревню".

Мистер Басильеро разглядывал мой поношенный серый костюм.

— Миссис Басильеро любезно пригласила меня к обеду, — сообщил я ему.

— Обычно мы зовем Рэя, — сказал он. — Для пере-пасовки. Разбирается в женщинах. Найдет выход из любого затруднения. Она, — мистер Басильеро бесстрастно указал пальцем на дверь, — должен вас предупредить, потеряла голос. Не может говорить.

— Сыроватая погода для августа, — сказал я.

— Да. Я утром надевал теплый плащ, — согласился он. — А впору бы и пальто, по такому холоду. Когда не отвечают, трудно поддерживать застольную беседу. А надо, у нас испанская прислуга. — Произнеся такую длинную речь и до конца исчерпав свой запас слов, Басильеро умолк. Мы сидели с ним и молча разглядывали серебряную фигурку собаки у него на столе. Спасение пришло в образе одного из испанцев, объявившего, что кушать подано.

Мы перешли в столовую, такую высокую и просторную, что супруги Басильеро были в ней как две актинии, приросшие ко дну аквариума. Я же, наоборот, чувствовал, что неприятным образом вырастаю все выше и выше; мне и без того было достаточно неловко, а тут еще этот страх, как бы, зазевавшись, не ткнуться макушкой в потолок.

— Если вы попросите мужа, уверена, что он даст вам чего-нибудь выпить, — сказала миссис Басильеро, когда мы уселись.

— Не побеспокоите ли ее, чтобы передала сюда хлеб, — обратился ко мне мистер Басильеро. — Эта испанская прислуга вечно что-нибудь да упустит.

Я был подсоединен к ним, как телефонный шнур. Поворачиваясь у себя на стуле из стороны в сторону, я как бы принимал реплику и проводил ее дальше, принимал другую и проводил обратно. Таким способом я уведомил мистера Басильеро, что его жена вечерним поездом уезжает в Лондон, а ее поставил в известность о том, что ее муж намерен отбыть в Шотландию. Мистер Басильеро выразил мне негодование по поводу того, что в котлетах оказалась "какая-то испанская гадость", а миссис Басильеро задала мне вопрос: если бы я только что купил новую газонокосилку, разве я допустил бы, чтобы она мокла под дождем, при том что сейчас на все такие цены? А я сидел и старался не возвышаться. Но вот наконец речь зашла на безопасную, как я полагал, тему: о погоде. Я уже говорил, что стоял холодный август. В доме Басильеро было включено отопление. Мистер Басильеро заметно оживился, поскольку мы коснулись его любимого, вернее, единственно интересующего его предмета.

— Думал утром надеть рубаху потеплее, — сказал он. — Ни одной теплой рубахи в моем комоде.

Если говорить оба Басильеро и не могли, зато они могли, разумеется, слышать.

— Я полагаю, доктор, — заметила на это миссис Басильеро, — что вы, не найдя рубашку у себя в комнате, идете в бельевую или на худой конец спрашиваете у горничной?

А мистер Басильеро возразил мне, что, конечно, в хорошо поставленном доме, в каком, по-видимому, живу я, для каждой вещи есть свое место и не приходится чуть что переворачивать все вверх дном. К тому же, добавил он, у меня горничные небось говорят по-английски.

Ведя застольную беседу, мистер Басильеро обращался к солонке на своем конце стола, а миссис Басильеро рассматривала огромный портрет лошади по кличке Бендиго, победившей на Юбилейных Скачках в восьмидесятые годы прошлого века.

В ответ на эти слова мужа миссис Басильеро сказала:

— Вы, доктор, несомненно, владеете иностранными языками?

Купидончики на потолке так и манили меня вверх. Я сделал усилие и спустился с высоты к вопросу о погоде.

— Вот и опять тучи собираются, — произнес я.

Но попытка моя оказалась безуспешной.

— И вам, конечно, не приходит в голову носить летом теплые рубашки, — продолжала свое миссис Басильеро. — Вы надеваете летнее пальто.

— У меня его нет, — сказал я.

— Что, что? — не понял мистер Басильеро.

Я передал свои слова на тот конец стола.

— Боже правый! — воскликнул он.

— Вы его потеряли? — с живым интересом осведомилась миссис Басильеро.

— У вас его кто-то похитил? — предположил мистер Басильеро.

На минуту супруги почти объединились. Они даже обменялись взглядами, чтобы тут же снова посмотреть в разные стороны.

— Да нет. Просто у меня нет летнего пальто.

Мистер Басильеро, как больной в подушки, снова погрузился в свою страдальческую красоту. И посмотрел на меня с полнейшим недоверием.

— Я думал, вы скажете, у вас его кто-то унес, — горько сказал он. — Мое вот надел Том Кэлверли, когда мы были в субботу у Хиксов. А я надел его. Что ж еще оставалось.