— Теперь и в сельских местах все чаще открывают механизированные пекарни, — сказал я. — Приходится держать ухо востро.

— Отчего бы вам, например, не подумать о школах? — сказала она. — А завод? — Она имела в виду головное предприятие ее отца. — Отчего бы вам не печь для их столовой?

Я рассмеялся.

— Такого не осилишь без капитала. Нам не потянуть.

— Сколько вам требуется? Две тысячи фунтов? Три? Что нам мешает попробовать?

Едва она выговорила это "нам", как я опомнился. Занятно, подумал я. То ей лавки понадобились, то швыряется тысячами, а должок заплатить не заставишь. Умеет морочить людям голову, это известно каждому. Наверно, решила про меня, что на простачка напала.

— Две тысячи будет многовато, — сказал я. — Хватит того, что с вас следует по счету.

Миссис Брекет улыбнулась.

— Молодец. Подавай ему деньги, и точка. Ладно. Я рассчитаюсь с вами. — И, взяв со стола свою чековую книжку, спрятала ее в ящик. — Я такие счета не оплачиваю чеками. Всегда плачу наличными. Завтра возьму их в банке. Давайте сделаем вот как. У вас осталась моя туфля. Привезите-ка ее завтра вечером — скажем, в полдевятого. Я к этому времени вернусь, и вы получите свой долг… — Она запнулась и скороговоркой закончила, вставая: — Половину завтра, а половину — в октябре.

Легче было с цыганом сладиться на базаре!

— Нет, миссис Брекет, — сказал я. — Мне хотелось бы получить все. И сейчас же.

Мы уставились друг на друга, будто опять повторилась та минута в июне, когда она гнала машину прямо на меня, а я на сумасшедшей скорости подавал назад по аллее, ухитряясь держать в поле зрения одновременно и ее, и дорогу. Тогда-то, верно, я в первый раз и обратил на нее внимание — когда она открыла рот, собираясь крикнуть мне какое-то слово, но не крикнула. Сколько я так стоял, глядя в синие, красивые, небольшие глаза этой скряги, на ее решительно поднятую голову, на белокурые, коротко стриженные волосы, — не скажу. Возможно, полчаса. Это был поединок.

Она заговорила первой — очко в мою пользу. Голос у нее слегка дрожал.

— Я не держу в доме таких денег.

Слышали мы эти песни. Живчик говорил, у нее в кабинете всегда хранятся две-три сотни в стенном сейфе; правда ли, нет — не знаю, но я невольно скосил глаза в сторону сейфа.

— И не люблю, когда мне диктуют, — прибавила она, перехватив мой взгляд. — Вам было сказано, как я поступлю.

— Я полагаю, при желании у вас и дома найдется столько, миссис Брекет, — сказал я.

Я видел, что она вот-вот взорвется, и (не знаю почему) ничего не имел против. Она так славилась скандалами, которые закатывала Живчику, что мне, быть может, интересно было поглядеть своими глазами, как это делается. И притом с какой это радости я был обязан ей спускать? Попутно у меня крутилась мыслишка о других, кому она задолжала в городе, какой у них будет вид, когда я объявлю, что сумел-таки вытянуть деньги из миссис Брекет.

А между тем, признаюсь, совсем не деньги были у меня на уме в эту минуту. Меня больше занимали ее красивые плечи.

Но миссис Брекет не взорвалась. Она внимательно посмотрела на меня и ответила таким тихим голосом, что я даже растерялся.

— В сущности, — сказала она, опуская глаза, — вы ведь ездите сюда вовсе не из-за денег, правда?

— То есть… — начал я.

— Тсс! — Она вскочила со стула и закрыла мне рот ладонью. — Почему вы не предупредили меня по телефону, что приедете? Я часто бываю одна.

Она шагнула к двери и гаркнула: "Джимми!" — так, будто он находился где-то далеко. А он, к моему — и тем более ее — удивлению, находился очень близко.

— Да, моя птичка? — отозвался Живчик из холла.

— Проклятье, — сказала она мне. — Вам надо уходить. — И, сжав мне руку, пошла через гостиную в холл.

— Мы когда завтра вечером вернемся? — смело спросила она у мужа. — В полдевятого? К полдевятому и приезжайте, — сказала она, оглядываясь на меня, потому что я послушно шел за ней. — Я привезу деньги.

Я вздохнул с облегчением, завидев Живчика, а Живчик встрепенулся, заслышав слово "деньги".

— Неужели денежки, какая прелесть! — воскликнул он.

— Не про твою честь, — отрезала миссис Брекет, бросая на него свирепый взгляд.

Живчик проводил меня до машины.

— И как это ты изловчился, приятель? — сказал он со своей знаменитой усмешкой, уморительно дернув щекой. Я дал газ и видел, отъезжая, как он стоит и смотрит мне вслед.

Ехал я очень медленно. В душе у меня была сумятица. Проехав с полмили, остановился, закурил. Все истории, каких я наслушался про миссис Брекет, всплыли в моей памяти. Одно дело — смотреть на нее, и другое — знать при этом ее подноготную. Живчик — вот кто сейчас пригодился бы мне рядом. Как опора, гарантия надежности. Страшно, когда кто-то берет и читает твои мысли, как она.

Сигарета кончилась. Я решил, что прямо домой не поеду, и повел свой "универсал" на малой скорости вдоль нижней опушки дубовой рощи, так невнимательно, что то и дело должен был вилять в сторону, уворачиваясь от встречных машин. Незаметно для себя я держал курс на пивную "Мельница" у Старого брода. Работает там одна — неважно, вы ее не знаете, — с которой я пару раз останавливался поболтать. Зашел, спросил кружку пива. Двух слов ей не сказал, и то больше насчет погоды, потом она убежала на кухню унимать своего малыша и уже не возвращалась за стойку. А я успокоился. Так мило и просто она дала мне сдачу, что наваждение рассеялось, и я спустился с облаков на землю. Сдачу — три пенса — положил в карман, пиво выпил. И посмеялся над собой. Опять провела меня миссис Брекет.

Когда я добрался домой, было поздно, и мать сидела недовольная. В черном платье, которое часто надевала, когда оставалась одна, разодетая, точно в гости, хотя никуда не собиралась, — как бы говоря, что теперь, когда схоронила мужа, она свободна, приглашайте. Рядом лежала ее выходная сумочка. Она часто ждала так, сидя без дела на диване, слушая только, как тикают часы, — встанет, поправит цветы на столе и снова сядет. От первых же ее слов меня кинуло в жар.

— Была миссис Брекет, искала тебя, — сказала она резко. — Я-то думала, ты у нее. Велела, чтобы завтра вечером, когда она вернется из Толтона, ты обязательно приехал за деньгами. Где ты пропадал?

— Пускай посылает по почте, стерва, а хочет — привозит сама.

Мать пришла в ужас — как, я предлагаю, чтобы миссис Брекет пачкала ручки о деньги!

— Делай, что тебе говорят, — сказала она. — Поедешь и получишь. А не то их мигом приберет себе Живчик. Подумать, при таких деньгах не может женщина побывать у приличного парикмахера. До чего же доводит жадность!

И вдруг я понял, что всполошился зря — конечно! Ведь когда я приеду в Хединг, там будет Живчик! Миляга Живчик! Слава богу, подумал я. И деньги получу наверняка, она же обещала их при нем.

Назавтра вечером поехал. Ставлю машину возле гаража, и кого же вижу первым делом? Живчика. Стоит у своей машины, в руке — чемодан. Я подошел к нему.

— Потрудилась добрая фея. — Он кивнул на свои шины. Шины были спущены. — Соображаю, как быть, а время поджимает.

В эту минуту в доме открылось окно наверху, и кто-то опорожнил чемодан, набитый мужскими вещами; вслед им градом посыпались сигареты.

— Уборку затеяла, — сообщил мне Живчик. — У меня четверть часа до поезда. Будь благодетелем, подвези на станцию.

Опять меня угораздило явиться к Брекетам в разгар семейного скандала! Только на этот раз расхлебывать за Живчика оставался я. Такое у меня было чувство.

— Садитесь, едем, — сказал я.

Когда между нами и Хедингом пролегло около мили, он выпрямился и оглянулся назад.

— На хвосте — никого.

— Вы не слышали, есть такая лошадь по кличке "Трепейзан"? — спросил я его. — Или "Пузан"… "Трепейзан" — может такое быть?

— "Трепейзан"? — повторил Живчик. — Вероятно, французская лошадка?