Рикки довольно жмурится и льнёт к моей коленке. Вот кто дёрнул меня в сторону, уводя с пути разгневанного чудища! Кидрик был у меня на поясе — и ведь умудрился как-то сконцентрироваться и оттолкнуть, даже уронить, но я не в претензии. Родственник продолжает:

— Я только и сообразил, что зверь вот-вот выскочит: гул стоял — даже стены тряслись. А у меня в запасе одно заклинание — вспышка, я его держал наготове, на тот случай, если в пещере фонари погаснут, вот и жахнул со всей дури, сам чуть не ослеп. Только разглядел, что туша вылетела — и на свету каменеет, а разгон-то взят, и вот несётся эта сволочь… простите, зайцы… по инерции прямо на центральную колонну. И больше не вижу ничего, одно чую — сейчас рухнет всё, потому что опора сшиблена и громыхнуло — а помнишь, нас предупреждали, что даже кричать нельзя в Тигровой? Одно на другое и наложилось, я только и успел, что купол над собой раскрыть.

Николас машинально хлопает себя по несуществующим карманам.

— Курить хочется — сил нет. Зайцы, а где моя куртка?

Машка вихрем проносится в коридор и возвращается с ветровкой в руках. В глазах — безмолвное обожание. Ник благодарно кивает. Обращается ко всем:

— Уж извините, дамы, пойду, подымлю. На балконе у вас можно зависнуть?

— Иди-иди, — откликаюсь я. — У нас там все гости как раз и зависают.

А у самой в ушах так и стоит шум камнепада. Как же они бились, эти глыбы, о защитный купол… Тонны. Десятки тонн породы, глины и песка. И всю эту несусветную тяжесть удержало на себе махонькое колечко…

В который раз я смотрю на кольцо, претерпевшее столько изменений за несколько дней. Это что ж выходит, теперь я у благородного дона в должниках? Ведь не бахвалился Архимаг, Глава Клана и прочая, и прочая, ради красного словца и чтоб себя возвысить в моих глазах, не выдумывал Николас, говоря о том, что на кольце для меня персональная защита навешана. Так оно и есть. Иначе сплющило бы меня в лепёшку, и некому было бы здесь и сейчас запоздало обливаться холодным потом.

Вот уж не думала, что второй раз за сегодня скажу Главе искреннее и чистое «спасибо».

…Сквозь балконное окно хорошо видно Николаса, который стоит, облокотившись на карниз для цветов. Сигарету он держит несколько странно, но потом я понимаю: он больше привык к сигарам, отсюда и хват другой. Балкон застеклёнными рамами глядит на юг, поэтому в летнее время на нём разрастаются настоящие джунгли. Не знаю, как это у нас с девочками получается, но наши петуньи каскадами сыплются из настенных вазонов, в то время, как у соседок вырастают далеко не «ах»; а уж клематис заплетается ковром на протянутых бечёвках. Недаром говорят: посадил клематис — завёл себе сад. А внизу, под карнизами, наводят прохладу декоративные мхи и папоротники.

Рикки, сощурившись на свет, поводит носом и принюхивается, как собачон. Любопытство заставляет его сняться с полюбившегося дивана и исследовать пространство вне квартиры; двумя быстрыми извивами нового тела он покрывает расстояние, отделяющее его от балконной двери и легко просачивается прямо сквозь неё. И вот он уже умащивается на карнизе и сливается окрасом с посадками, а на зазеленевшем боку распускаются два лиловых цветка. Ник треплет кидрика по спинке. Девчонки, онемев от подобных выкрутасов с перемещениями и мимикрией, немедля хватают фотоаппарат и ломятся вслед — снимать этакое чудо. Эх, зайчики мои, знали бы вы, как этот красавец, будучи совсем крошечным, меня чуть на тот свет не спровадил, устроив однажды сердечный приступ… Помнит он это или нет? Может, потому и привязался, что чувствует себя виноватым?

А вот интересно, как же его клончики будут в Николасе развиваться? Увижу я их или нет?

И, едва подумав, гоню от себя эту мысль, как и все, связанные с будущим. Я ещё не готова подумать о том, что делать дальше. Хотя решать, конечно, придётся.

Через неплотно прикрытую дверь тянет табачным дымом и Николас, прежде чем позировать с Риком на руках, дотягивается до створки и прикрывает её.

— Очередная фотосессия, — нервно комментирует Анна. И только сейчас я обращаю внимание, чем она занята. Всё это время она, забившись в дальний угол дивана, не просто поглядывала на экран, но и перематывала клубки шерсти. Впрочем, в уголке сидеть — это ещё не беда, я сама люблю там иногда гнёздышко себе свить, а вот пряжу мотать — дурной признак. Плохо, говорю себе, очень плохо. Есть у меня привычка: когда ударяюсь в депрессняк, лучшее средство отвлечься — занять руки. При этом чаще всего достаётся остаткам пряжи, смотанным в маленькие клубочки; они у меня так и дежурят в рукодельной корзинке. Парочки хватает для разминки, то я их перемотаю один на другой, то соединю в две нити… Простая бездумная работа, но успокаивает.

Моей второй «Я» сейчас, мягко выражаясь, не по себе.

— Анна, что случилось? Поговорим?

Она смотрит на меня измученно.

— Давно пора. — Отбрасывает клубки в корзину. — Глаза бы мои не глядели на эту семейную идиллию, ты уж извини. Вот они сейчас меня мамой называют, потом тебя, и вроде бы мы для них одинаковы, а я чувствую себя совершенно лишней. Как ты думаешь, сколько мне осталось?

Я собираюсь возразить — а сказать нечего.

— Почему ты так думаешь?

— А помнишь, что Гала рассказывала о проекциях? Получается, что я — небольшая часть твоей души, оставленная здесь вместо тебя. У меня срок действия ограничен, а у тебя потом, когда вернёшься — вся оставшаяся… — она подавляет всхлип, — … оставшаяся жизнь. Наверное, мы должны были слиться при встрече, просто что-то пошло не так. Не может быть нас двое в одном мире, просто не может…

Она тоскливо смотрит в пустоту. В это время девочки выскакивают с балкона.

— Мам, как ты думаешь, у нас получится закачать фотки в компьютер? — Обращаются, между прочим, не ко мне, а к Анне, она к ним сейчас ближе. И меня царапает нежданная ревность. — Подойдёт этот переходничок к ноутбуку? А он вообще нам в руки дастся?

— Попробуйте, — вымучено улыбается она. — Если уж Ник его сделал, а вы всё-таки родственники, может, и получится.

Вот ёлы-палы, я бы ответила так же. Машка пытается подцепить энергетический сгусток, торчащий из гнезда телевизора, но пальцы проходят насквозь. Сосредоточившись, она пробует ещё раз. Николас наблюдает с порожка балкона, забавно выгнув бровь дугой. Да что же такое, у них даже мимика одинаковая… Третья попытка оказывается удачной и девочки скрываются в своей комнате — колдовать с фотоаппаратом и ноутбуками. Ник довольно потирает руки.

— Отлично, родственницы, отлично… Я так понимаю, что сеанс окончен, так не выпить ли нам по этому случаю кофейку?

— Не окончен, — уныло говорю. — Придётся вам ещё кое-что посмотреть. Считать с меня лично.

Николас не спеша усаживается между мной и Анной. Как султан в гареме.

— Считывать? Уверена? Может, лучше расскажешь?

— Если просто расскажу, — кое-кто решит, что я выдумываю невесть что только для того, чтобы её утешить. Нет уж, Ник мне нужно, чтобы вы оба это видели. Сможешь это сделать?

— Всё-таки тот сон, — понимающе кивает Николас. Я мотаю головой.

— Сон, да не совсем. Мне уже случалось видеть подобное. Не хочу, Ник! — вдруг срывается у меня, — ужасно не хочу во всё это снова влезать, вот и прячусь за отговорками. Ты можешь выделить этот кусочек из моей памяти и как-то транслировать Анне?

— Да без проблем. Идите-ка сюда поближе…

И он притягивает нас с двух сторон к себе, совсем как недавно — новоприобретённых племянниц.

— Так… Считайте, что я большая антенна, с одной стороны работаю на приём, с другой на передачу. Аннушка, глаза закрывай и ничего не бойся. Ты с этим столкнёшься впервые… впрочем, нет, тебя уже один раз так накрывало. Сейчас будет легче, увидишь только небольшой фрагмент. Ива? Я подключаюсь, но ты учитывай, что сон — штука, по времени очень размытая, его ещё отловить нужно. Давай сделаем так; я возьму интервал двухчасовой давности, а ты меня мысленно корректируй, вперёд или назад идти. Работаем?