А ведь есть ещё одно условие, и непременное при поделке. Его мы обеспечим прямо сейчас.

— Ян, ты никуда идти не собираешься? Ох, вообще-то ночь уже… Да вот куклу хочу сделать, — поясняю, — для Гели. Работа тонкая, завязана на женской энергетике, и мужчинам при этом лучше быть подальше, чтобы не влияли.

И вдруг спохватываюсь. Поймёт ли? Не обидится?

— Вроде того, как тебя недавно сэр выпроваживал? Куклу — это правильно, — ничуть не удивившись и не обидевшись, отвечает Ян. — Слыхал про такие. Так я к себе пойду — или мне лучше подальше, на улицу?

Прикидываю: мансарда в противоположном от кухни торце… Достаточно отдалённо.

— Можешь и к себе. Только с часок не выходи, думаю, за это время управлюсь.

Он «угукает», уходит. Я машинально катаю клубки по столу.

Цвета хороши. А вот какая из кукол ей сейчас нужнее?

Лихоманку связать? Не думаю, чтобы подошла. Она болезни изгоняет, а то, что у Гели — уже не болезнь, скорее последствия. Подружку ей сшить, в наперсницы? Нет, с той, чтобы работала, общаться надо, совета спрашивать, а Геля этого пока не может. Веснянку, девичью красу? Прелестная куколка, но Гелечке с её красотой без надобности. И вдруг меня озаряет: сделаю ей куклу-долю. Чтоб помогала судьбу с чистого листа писать.

Вот и выбрала.

Ну, начнём, благословясь.

Основа непременно должна быть белого цвета, для телесной чистоты и крепости; потому именно из белой пряжи я наматываю на растопыренные пальцы две заготовки — на туловище и на ручки. Нити только обрываю: нельзя к куколке прикасаться ни ножницами, ни иглами, чтобы, не ровён час, не повредить чужой доле. Поглаживаю тельце, красной нитью утягиваю шейку. Складываю пасму для рук, обмоткой выделяю запястья, помещаю заготовку под шею будущей куклы. Соединяю туловище и ручки Велесовым крестом. Он проходит по двум диагоналям: через одно плечо, через другое, и при простоте своей представляет сакральный символ, объёмный знак Бесконечности. Оборотов вокруг туловища должно быть чётное количество, чёт — это часть женской сущности, вливаемой в куколку. Завязываю на пояске узелок, подсчитываю с теми узлами, что на ладошках, потому что узелков должен быть нечёт, это символизирует мужскую сущность. В каждом человеке — и мужское, и женское начало уравновешены, вот и в кукле они гармоничны, чёт и нечет.

На большую пышную юбку пойдут нити красные: этот цвет — для крепости здоровья, для усиления сердечного жара, а главное — держит в цельности разум. Для косы, нити жёлтые, с золотой канителью. Достойна новая кукла быть златовлаской, ой, как достойна! Я закрепляю пучок на головке и уже хочу заплести, как вдруг останавливаюсь. На цыпочках подхожу к двери светлицы, осторожно заглядываю. Куклу, хоть и незаконченную, прижимаю к груди: нельзя обережек отставлять, пока не завершён. Геля спит. Потихоньку, чтобы не разбудить, умудряюсь одной рукой расплести ей косу и высвободить ту самую льняную полоску, что вчера подсунул мне Ян вместо ленты, это для того, чтобы установить связь между куклой и той, кому она предназначена.

И, наконец, делаю шикарную косу, вплетая Гелину ленту. Что ещё?

Для большей силы кукле дарят лоскут от одежды самой старшей и мудрой женщины в семье. Гм. Ну, кроме меня, тут таких всё равно нет, правда? От подола рубашки отрезаю квадрат, нашиваю на него простенький орнамент-снежинку — это фартучек. Ведь мало сделать — нужно и одеть, и принарядить, да с любовью! На головку повязываю бант из алой атласной ленточки; черпаю из покупных товаров россыпь бусин и бисера — и вот уже готово монисто в пять рядов. Экая красота у меня получается!

Не хватает только пояса. Пояс — это завершённость, цельность, защита. Сплетённый пёстрый шнур и украшаю зелёными и жёлтыми бусинами: цветами Макоши, властительницы судеб. Я прошу её, ту, под чьим началом прядут Доля и Недоля, я заклинаю: будь рядом с этой малышкой, сплети для неё новую судьбу, так же, как я сейчас сплетаю этот пояс.

Женщина из далёкого далёка, чужая мама, если бы я могла хоть весточку тебе передать! Услышишь ли меня? Здесь, в другом мире, я пытаюсь помочь твоей дочке.

Почему-то мне нужно видеть её, и сейчас, немедленно. Я листаю страницы тетради и нахожу рисунок, на котором она, как мне кажется — на ступенях античного храма. Я вижу лицо, похожее на Гелино: лицо матери, потерявшей ребёнка, и глаза, полные слёз, и рано залёгшую морщинку на лбу… Ты слышишь меня?

И тут меня уносит.

Нет, я остаюсь на месте, но стены вдруг начинают кружиться, а желудок подступает к горлу, и уши закладывает, как будто я проваливаюсь в бесконечную воронку. И я оседаю на пол, уронив куклу, словно из меня вышибли стул. Воронка из свёрнутого пространства всосала меня и вытянула насухо, до донышка. Я не в силах подняться, мало того — меня начинает колотить, как будто в комнату ворвался ветер с самой Арктики и теперь и пронизывает до костей. Ещё немного — холод доберётся до сердца и оно остановится.

И когда я это понимаю, дно воронки внезапно превращается в жерло вулкана. Оттуда на меня лавиной идёт настолько ослепительный свет, что обжигает глазные яблоки. Он вытесняет холод и наполняет душу жаром великой любви и надежды.

Этой любви настолько много, что меня распирает изнутри. Я не могу выдохнуть, меня вздёргивает и распрямляет, и, кажется, достаточно топнуть ногой, чтобы взмыть к потолку… или лопнуть. Слишком много. Я пытаюсь отвести избыток в кольцо Паладина. Становится чуть легче, но и только. Куда же сбросить остальное?

Недолго думая, нашариваю с пола куклу и перегоняю в неё всё, поступившее откатом из иного мира.

Она наливается зелёным, мерцает радугой и внезапно втягивает ауру в себя, как чёрная дыра. Эта кроха впитывает практически всё, что мне передалось. И вновь становится прежней нитяной забавной хорошенькой куколкой. А я — жива, как ни странно, только по всему телу бегают колючие мурашки, как после сканирования, и голова гудит.

Куколка расправляет шерстинки-ниточки, и внутри неё словно загорается тёплый огонёк. Красота моя необыкновенная. Королевишна! Первенькая моя!

Спасибо тебе, Макошь.

И спасибо Тебе, чьего имени я не знаю. Как ты меня услышала, как дотянулась… Кто ты, в конце концов? Я никогда не узнаю. Но мы с тобой своё дело сделали хорошо.

Стряхивая по пути непонятную одурь, возвращаюсь к Геле. Меня слегка мутит от пережитого, но ритуал нужно завершить. Осторожно отведя девичьи ладони от щеки, надеваю на тонкую шею шнурок-плетёнку с куклой и говорю положенные при вручении слова:

— Да будет у тебя счастливая Доля!

…А спросит завтра сэр Майкл, что это такое, отвечу: подарок от мамы.

Уже второй час ночи, а я всё ворочаюсь, взбиваю жаркую подушку, открываю и закрываю окно, пью воду, и никак не могу уснуть. В теле лёгкость, а голова тяжёлая; даже когда лежу, кажется, она вот-вот перевесит, и я завалюсь, как кукла-неваляшка. Вдобавок ко всему, не стихает непонятный звон в ушах, то едва слышный, то заглушающий немногие ночные звуки — и тихое дыхание Гели, и похрапывание Норы у неё в ногах.

Может, это и есть та самая энергопотеря, неизбежная при изготовлении первой обережной куклы? Или переизбыток энергетики чужого мира? Не знаю. Мысли у меня вялые, и я предпочитаю отлежаться, вместо того, чтобы анализировать, думать и хоть как-то себе помочь. Снова ложусь, зарываюсь лицом в подушку, но звон — занудный, назойливый — вклинивается в дремоту и мешает уснуть.

Сквозь сон мне чудится скрип двери и приближающиеся шаги, постель проминается под чьим-то телом. Но я не в силах пошевелиться и лишь обречённо жду, что вот-вот коснутся моей шеи холодные пальцы. Но ведь сэр Майкл обещал мне!.. Он заверял, что Мага больше не придёт! Как же так?

Большая тёплая ладонь знакомо и ласково треплет меня по затылку, как щеночка. Меня обнимают за плечи, щекочут бородой и бережно целуют в висок. Доносится запах полыни, кострового дыма и горячего железа. Похоже, он так и явился, мой ночной гость, как и в прошлый раз — в кольчуге, наручнях, даже с перевязью. Торопливо вскидываюсь и попадаю в его объятья.