Ко мне возвращается голос. Я в ужасе ору и вскакиваю, как после самого наикошмарнейшего из ночных кошмаров. Зажимаю себе рот…

Вскакиваю? И впрямь, уже сижу на кровати… На укладке своей, то есть. Сижу. Сама поднялась. Нет больше заморозки!

— Эффектно, — слышу голос Аркадия со стороны окна. — А что случилось-то?

Он спрыгивает, удивлённо смотрит на спящую Гелю. Осторожно обходит кровать, задерживая взгляд на нашей гостье. За это время я успеваю прикрыться. Блин, а голые-то ноги торчат! А джинсы невесть где валяются!

— Ты меня из-за неё… — начинает Аркадий, и тут видит моё состояние.

В одно мгновение он простреливает меня с головы до пяток, цепляется взглядом за голые плечи и ноги и прямо-таки прожигает разрезанный ворот рубахи. Тянется за моей курткой, но я вцепляюсь в неё, как в родную, и отчаянно мотаю головой.

— Будет тебе, — с досадой говорит Аркаша. — Вижу, кто сюда залетал. Что я, Магину ауру не узнаю? Ты в ней как муха в меду, лежала, пока своей не вышибла. Дай гляну, всё ли с тобой в порядке.

Присаживается рядом.

— Ну, да, шок, я понимаю. А ты Лориных девиц вспомни, которые через полгорода могут телешом ехать, и ничего. Ваня, дай себя проверить, дело-то может быть серьёзное. А я всё же ведун по второй специализации, считай — лекарь.

И я безропотно даю себя осмотреть, прощупать, прослушать, просканировать… Потом он поднимает с пола мои джинсы.

— Одевайся. Кое-что я нашёл. Пойдём, что ли, на кухне поговорим, чтобы твою гостью не разбудить.

Он выходит первым. Кое-как одеваюсь, и уже на кухне без сил падаю на стул.

Аркадий сам ставит чайник на плиту. Смотрит в окно. Темно, до рассвета ещё далеко. Он открывает дверь, впускает Нору, пресекает благодарное прыганье и отправляет её спать под стол. Прислушивается.

— Ян спит, и, вроде, крепко. Давай, рассказывай. Вас весь день не было, Лора извелась вся, а потом воевода нас вызвал; ты меня уже из лагеря сдёрнула.

— Так Нора тебя и там нашла?

— Нет, догадалась завыть, сигнал до меня дошёл, пришлось совой лететь, чтоб быстрее добраться. Рассказывай первая. Чем ты Маге дорогу перебежала, удивляюсь…

Удивляется он. Значит, как и сэр Майкл, не поверит…

— Тому удивляюсь, что ты с каждым поладить можешь, а с ним не смогла. Его-то натуру знаю. Он вроде и тих, и благороден, а случись что не по его — взорвётся. Редко, но такое с ним случается. Рассказывай.

И я хватаюсь за голову, потому что даже не знаю, с чего начать.

— Он пришёл ко мне ночью. Влез в окно. Вытащил ножи. Стал говорить, что кого-то я ему напоминаю. — Я запинаюсь. — Раздел, чтобы приметы сверить, а они совпадают, только я его совсем не знаю, не знаю, не знаю…

И чувствую, что вот-вот сорвусь в истерике.

Аркадий смотрит на меня оценивающе, привстаёт, обнимает меня и целует прямо в губы. И у меня перехватывает дыхание — сперва от страха, потом от возмущения, потом от… от…

В общем, теперь я понимаю воеводу, которому от меня, как дорогому гостю, досталось.

— Аркаша, — млею, когда дыхание ко мне возвращается. — Ты что же делаешь?

Он пожимает плечами, садится.

— А что? Помогло ведь? Помогло. Отвлеклась. Тоже своего рода шоковая терапия. Клин, знаешь ли, клином вышибают… — Усмехается. — Не волнуйся, никаких романов на работе. Говорю же тебе: шоковая терапия.

— А если бы не помогло? Мне даже страшно представить, что бы ты придумал…

Задумчиво смотрит. В лукавых глазах приплясывает луна.

— Обычно я предпочитаю импровизировать, но сейчас не придётся. Раз спрашиваешь, значит, отпустило. Давай-ка всё сначала, время у нас есть.

— Всё с начала — это долго.

Он кивает.

— А куда нам торопиться? Про Васютин отъезд можешь пропустить, это я уже знаю. Про то, как воеводу провела, тоже понял. Давай с того, как ты с Магой познакомилась. Где вы вообще столкнулись?

И я выкладываю всё. Как и почему пошли к Гале… — тут он осматривает мою зажившую ладонь, кивает, — как застали там сэра и Магу, про последние Галины часы… С момента, когда мы с ней остаёмся наедине, оборотник навостряет уши.

Останавливает, начинает расспрашивать.

— Она тебя за руки брала? — спрашивает. — Держала? Так, чтобы какие-то ощущения были, неприятные, необычные?

И я вспоминаю Галин хват, после которого боль от руки отдаёт прямо…

…в сердце…

— Мага тебя выспрашивал? Руки проверял? — пытает Аркадий.

Историю Гели он прогоняет в кратком изложении, а вот нашу с Магой недавнишнюю беседу вытягивает до мельчайших подробностей.

— Ну? Что ему от меня нужно? — спрашиваю в отчаянии.

— Дар ему нужен, Ваня. Тот самый, что тебе Гала втихаря от него передала. Ты же слышала, он до последнего её уговаривал, а она — ни в какую. Решила, должно быть, лучше тебе, чем ему… Вот он и бесится. Нужна ему эта ящерка.

— Какая ящерка?

И вдруг вспоминаю, из-за чего не так давно так ужаснулась, что даже Магину ауру сбросила.

— А та, что у тебя теперь вот здесь, — Аркадий выразительно стучит костяшками пальцев по моей левой груди. — Страшно ей, вот она и прячется.

Непроизвольно я хватаюсь за сердце. Поверить не могу! Но совсем недавно я сама его видела: странное существо, скрючившееся, как зародыш, с головой, лапками, хвостом… как оно там вообще поместилось? Бока у него ритмично подрагивали, словно оно дышало, и почему-то именно это перепугало меня больше всего.

— И что теперь? — спрашиваю в ужасе. — Я могу умереть, да? В любой момент?

Кто их знает, этих ящерок! Трепыхнётся слишком сильно, перекроет артерию — и хорошо, если в тот момент со мной рядом кто-то окажется, чтобы откачать. А доживу ли я вообще до утра? Богатое воображение играет со мной плохую шутку: я почти наяву слышу негромкое тиканье, как в часовом механизме. Бомба. У меня внутри — бомба.

— Погоди, — с досадой говорит Аркадий, — не накручивай себя раньше времени. Мнительная ты больно. Давай проведём переговоры, узнаем, что ей нужно.

— А как? Она же внутри.

— У меня почти такой, забыла? Родственник с родственником всегда договорится. Расстегнись-ка.

С ладони Аркадия скользит мне на грудь его личная ящерка. Блестит в лунном свете, как жиром намазанная, и я с некоторой брезгливостью ожидаю, что вот-вот она коснётся меня склизким брюшком… Но она сухая, гладкая и на удивление горячая. Бесцеремонно утаптывается поудобнее: гнездо, что ли, вить собралась? Подозреваю, вообще-то, что это мальчик, девочка так не наглела бы. И уплощается, словно утонув в моих глубинах. Только контур на коже остаётся, как татуировка.

Внезапно ойкаю. Такое ощущение… Нет, это только женщина понять сможет. Почти, как ребёнок толкается, только не в животе, а в грудной клетке. Я замираю, боясь пошевелиться.

Аркадий склоняет голову набок — в точности, как Нора, когда прислушивается. Делает знак, чтобы я помалкивала. Слегка напрягается, как будто от мысленного усилия, вслушивается. Брови его страдальчески поднимаются «домиком», на лице появляется жалостливое выражение. Машинально ерошит волосы, выуживает птичье перо, не глядя, отбрасывает, так же машинально кладёт ладонь мне на…

Да что ж так всех интересует сегодня моя грудь, и, главное, левая! Последний раз терплю, ей-богу!

Он, как и Мага, общается с тем, кто у меня внутри.

«Не бойся», угадываю по губам. «Она хорошая, не обидит. Не бойся, живи здесь, сколько хочешь…»

Что?

Это он о чём? Это кому? Впрочем, последнее и так понятно, а вот что это он моим драгоценным сердцем так распоряжается?

Он помавает пальцем, и снова у меня под рёбрами толкается мнимое дитя. Татуировка, вспучившись, обретает объём, наливается красками и ныряет в горсть оборотника, наподдав напоследок коготками задних лапок. Ещё парочки шрамов мне не хватало на добрую долгую память…

— Ваня, не ругайся, — говорит Аркадий без зазрения совести. — Я ей разрешил остаться, твоей гостье. Она ведь недавно чуть не умерла, ты учитывай, напугана была, когда её передавали, не соображала, что к чему, вот и нырнула поглубже.