Клер отвернулась с побледневшим лицом.

– Но я не совершила ничего плохого. Ничего!

– Тогда Джефф, без сомнения, даст тебе соответствующее свидетельство. – Он усмехнулся. – Но лично я думаю, что ты одержима.

– Нет. – Она отчаянно замотала головой.

– А как тогда насчет прекрасной Изабель? Она приходит поболтать, когда тебе одиноко? Очнись, Клер, и посмотри в лицо фактам. Ты сдвинулась и сдвинулась не вчера!

День показался Клер бесконечным. Как Пол и обещал, все двери были заперты, и кроме того она ни на миг не оставалась одна. Куда бы она ни шла, Пол или Арчи следовали за ней. Антония не появлялась. Иногда из-за восточных холмов набегали тучи и по окнам хлестал холодный дождь. Они уплывали так же быстро, как и возникали, оставляя сад залитым негреющими лучами солнца.

Арчи, один, в кабинете, стоял у стола, глядя в пространство и предавался воспоминаниям. Антония спала. Ни Пол, ни Клер за день не вымолвили ни слова.

На ленч Арчи приготовил говяжью ногу, и все трое собрались в молчании в холодной столовой, ковыряясь в своих тарелках. Другие трапезы были такими же. Клер наблюдала и терпеливо выжидала, пытаясь заставить себя расслабиться, сохранять спокойствие: Пол не должен заметить, до какого предела напряжены ее нервы. Она уже придумала, что нужно делать. Это было так очевидно и так легко осуществимо! В детстве она часто вылезала из окна своей спальни, проходила по парапету и перебиралась по скату крыши на старую яблоню, и сейчас Клер была уверена, что сможет это повторить. Но надо ждать и не, выказывать излишнего нетерпения, не позволять Полу что-то заподозрить. Сразу после девяти она наконец встала.

– Мне лучше лечь в постель, – сказала она. – Я измучена и у меня болит плечо.

– Хорошая мысль. – Пол тоже встал.

– А тебе незачем ходить, – огрызнулась Клер, тут же забыв о решении сохранять спокойствие.

– Нет, я пойду, – Пол насмешливо взглянул на нее. – Все готово, Арчи? – обернулся он к тестю.

Арчи неловко кивнул и пересел на софу поближе к камину. Там он повернулся спиной к ним и так и сидел, пока Пол открывал дверь перед женой и следовал за ней в холл.

– Тебе незачем подниматься, Пол. – У подножия лестницы Клер остановилась. Она говорила сквозь стиснутые зубы. По мере того, как близился миг бегства, она все больше и больше нервничала.

– Ошибаешься, дорогая. – Он прошел вместе с ней по лестнице, не отставая и в коридоре.

Она собиралась открыть дверь спальни, но он перехватил ее руку.

– Не сюда. Мы решили, что тебе будет гораздо удобнее в другом месте.

Клер замерла, вцепившись в дверную ручку.

– Что ты имеешь в виду?

– Увидишь. – Стиснув ее руку, он потащил ее за собой по коридору. В дальнем его конце была другая лестница, ведущая в прежнюю комнату тети Маргарет в старой башне. Пол улыбался.

– Мы решили, что так будет лучше. Арчи перенес сюда твои вещи. Удачно, что здесь есть отдельная ванная, а также окна, из которых невозможно вылезти. – Он потянул ее за собой по узкой лестнице, схватив за запястье. Клер отчаянно пыталась бороться с ним, но Пол был слишком силен: его пальцы впились в ее руку. – Я не хочу повредить тебе, Клер, поверь мне, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Просто помни – чтобы выйти отсюда, ты должна поставить свою подпись. Это так легко. – Он распахнул дверь на лестничной площадке, и, включив свет, втолкнул ее внутрь. Она успела заметить лишь новенький блестящий засов; закрепленный на двери снаружи под замочной скважиной. Пол резко захлопнул за ней дверь, и Клер услышала, как поворачивается в замке ключ и задвигается тот самый засов.

Она в отчаянии озиралась, все еще не в силах спокойно пережить происшедшее.

Тетя Маргарет любила эту комнату. Она была большая, почти круглая, расположенная на втором этаже башни шестнадцатого века, к которой был пристроен викторианский дом. Как в большинстве построек той эпохи, окна здесь были маленькие и узкие, как прорези в толстых стенах, и расположены высоко над землей. Выбраться из них было совершенно невозможно. Ванная была перестроена из бывшей кладовой, а рядом, за прочной дубовой дверью вилась узкая винтовая лестница в комнату, которую Маргарет прежде использовала как спальню, пока не стала слишком стара, чтобы карабкаться по подобным сооружениям.

Клер была отведена жилая комната, бывшие отдельные покои старой леди. Над ней была комната, которую тетя Маргарет использовала как студию, где рисовала вполне профессиональные и очень приятные сюрреалистические акварели, пока ее не стало подводить зрение. Из студии лестница вела на крышу башни с бойницами и флагштоком, на котором Джеймс в детстве поднимал штандарт Гордонов.

Клер осторожно толкнула дверь, ведущую наверх. Та подалась, и Клер взбежала по темной, холодной, полной сквозняков лестнице, нащупала выключатель и заглянула в бывшую спальню тети. Там оставался только широкий деревянный остов кровати, сколоченный когда-то прямо здесь, – поэтому ее невозможно было внести по узкой винтовой лестнице. Не осталось здесь ни гардин, ни ковров, ни даже абажура, и ни, кстати, отопления. В комнате стоял ледяной холод. Клер не стала подниматься на следующий пролет: все эти места давно полны лишь воспоминаний о солнечных днях, когда молодая Маргарет рисовала в тихой студии с каменными стенами, и воздух был напоен резкими запахами терпентина и льняного масла. Не было смысла и в том, чтобы вылезать на крышу. Бегство оттуда было нереально.

Выключив свет, Клер спустилась назад. Ее чемоданы, как она заметила, стояли возле кровати, старый шерстяной халат, принесенный из спальни, лежал поперек кресла.

Она подошла к двери, подергала ручку, но она, как и ожидалось, была заперта. Пол совсем не шутил, когда приволок ее сюда, он был дьявольски серьезен. Она подошла к окну и выглянула. Было совершенно темно – она смогла различить лишь свое лицо, искаженное страданием, грустно смотревшее на нее с темного стекла. Она резко опустила занавеску и обвела взглядом комнату, окончательно ошеломленная. Она была узницей, настоящей узницей в собственном доме. Клер села на постель, неожиданно осознав, что по ее щекам текут слезы. Она была опустошена, измучена и очень боялась.

Старая комната была прекрасна: кровать украшена четырьмя резными столбиками, кресла, комоды – из старинного черного дуба, обитого голубым бархатом и вытершейся парчой. Ковер был привезен из Обюссона, и Клер всегда удивляло, почему мать не снесет его вниз на всеобщее обозрение. Возможно, не осмеливалась: это по-прежнему была комната Маргарет Гордон, и всегда ею останется.

Клер никогда не чувствовала себя более одинокой. Она встала, утерла слезы, и начала неустанно мерить шагами комнату. Миг слабости прошел, вернулась злость из-за крушения плана бегства. Сейчас она вся была напряжена как струна. Слишком напряжена, чтобы даже вспоминать об Изабель.

Она не чувствовала клаустрофобии, пока что нет. Это была большая комната, которую она всегда любила, и к тому же она сознавала, что над ней есть еще две просторных комнаты, а над ними крыша и небо. Нет, Клер не чувствовала себя загнанной в клетку. Последнюю мысль ее сознание быстро отвергло, но она нахмурилась: ситуация была за гранью допустимого. Если она кому-нибудь скажет, что с ней произошло, сомнительно, что ей доверят. Этого Пол и добивался! Она вдруг подумала об Эмме, и глаза ее вновь наполнились слезами. Если бы только Эмма была здесь! Она живо представила себе голос подруги:

«Господи, как интересно! Какой готический роман! Ты хочешь сказать, он тебя запер»? Когда-нибудь они вместе посмеются над этим, но только не сейчас. Клер снова начала бить дрожь.

Снова и снова она толкала двери, пытаясь высадить щеколду, но та держалась очень крепко. В доме стояла полная тишина. Клер понятия не имела, который час. В сотый раз она проклинала себя за то, что оставила часы в Лондоне – жалкий, беспомощный, вызывающий жест. Чувствовалось, что поздно, и она отчаянно устала. Наконец она вяло поднялась и, пройдя в маленькую ванную, вымылась и переоделась в ночную рубашку. Когда она вернулась в спальню, там похолодало, и, откинув занавеску, она увидела серебряный лунный свет, отражавшийся на вершинах елей – те блестели от инея.