— Застрелите его! Убейте! — кричали враги и, окружив Канэхиру, обрушили на него целый дождь стрел, но панцирь у него был добрый, стрелы не пробивали доспехи, ни одна стрела в щелки между пластинами не попала — Канэхира оставался неуязвимым.

Меж тем Ёсинака, один-одинешенек, мчался к соснам Авадзу. А дело было в двадцать первый день первой луны, уже пали ранние сумерки, земля подернулась тонким льдом. Не заметив, что впереди раскинулось глубокое заливное поле, он направил туда коня и провалился в жидкую грязь так глубоко, что конь погрузился в воду чуть ли не с головой. Привстав на стременах, Ёсинака понукал и хлестал коня, но тот не двигался с места. Тревожась о судьбе Канэхиры, Ёсинака оглянулся, и в этот самый миг скакавший за ним вдогонку Тамэхиса Исида, самурай из клана Миуры, с силой натянув тетиву, послал стрелу прямо ему в лицо. Тяжко раненный, Ёсинака поник, рухнул вперед, уткнувшись головой в конскую шею. Тут к Ёсинаке подскочили два челядинца Исиды и в конце концов сняли ему голову с плеч.

Исида надел голову Ёсинаки на кончик меча, вскинул высоко вверх и громовым голосом возгласил:

— Я, Тамэхиса Исида, одолел Ёсинаку из Кисо, чья слава давно гремела по всей Японии!

Тем временем Канэхира все продолжал сражаться, но, услышав голос Исиды, воскликнул:

— Зачем же мне теперь биться, кого теперь защищать?! Глядите же сюда, восточные витязи! Глядите, как принимает смерть первый храбрец Японии! — И, вложив кончик меча в рот, он прыгнул с коня вниз головой, так что меч пронзил его насквозь, и Канэхира пал мертвый.

Так закончилась битва у Сосновой рощи, Авадзу.

Канэмицу Хигути, старший брат Канэхиры, отправился в край Кавати, в крепость Нагано, чтобы разгромить Юкииэ, но упустил врага — оказалось, что Юкииэ уже покинул Нагано и укрылся в селении Нагуса, в краю Кии. Канэмицу бросился было за ним вдогонку, но по пути узнал, что в столице идет война, и поспешил обратно. У реки Ёдо, возле моста Оватари, повстречался ему челядинец его младшего брата Канэхиры, сказавший: «О горе, господин, куда же ты скачешь? Наш военачальник Ёсинака убит, а Канэхира Имаи сам лишил себя жизни!»

Заплакал Канэмицу, услышав эти слова, и сказал, обращаясь к своим вассалам:

— Слушайте меня, воины! Все, любившие господина нашего Ёсинаку, ступайте отсюда куда глаза глядят! Примите постриг, возьмите чашу для подаяний, умерщвляйте плоть постом и молитесь за упокой души нашего господина! А я, Канэмицу, поеду в столицу и приму смерть в бою, дабы снова повстречаться с господином Кисо в царстве мрака, да заодно и с братом там повидаться! — И когда он сказал так, пятьсот его воинов, один за другим, постепенно покинули Канэмицу, и к тому времени, как проехал он Южные ворота в Тобе, осталось при нем не больше двадцати человек.

Меж тем самураи из восточных земель — и знатные, и рядовые воины кланов, — прослышав, что Канэмицу сегодня возвратится в столицу, и в надежде перехватить его, поскакали к воротам Красной Птицы, Сусяку, к Ёцудзуке и на Седьмую дорогу. Завидев их, Мицухиро, один из вассалов Канэмицу, пустил коня вскачь, вклинился в их ряды и громким голосом закричал:

— Есть среди вас вассалы Тадаёри, жители земли Каи? Услышав такой вопрос, воины громко засмеялись.

— Почему ты желаешь сразиться непременно с кем-нибудь из вассалов Тадаёри? Выбирай любого из нас! — сказали они.

В ответ Мицухиро объявил свое имя:

— Я — Мицухиро Тино, сын Мицуиэ Тино, жителя селения Сува Каминомия, в краю Синано! Я не ищу противника только среди воинов Тадаёри — дело вовсе не в этом: просто мой младший брат Ситиро служит в его дружине. В Синано, на родине, осталось у меня двое сыновей. Они будут горевать, не зная, какой смертью пал их отец, почетной или бесславной. Вот почему хотелось бы мне вступить в смертельную схватку на глазах у брата, дабы он рассказал моим сыновьям, что отец их принял смерть с честью! А противника я вовсе не выбираю и готов сразиться с любым и каждым!

Вперед и назад, влево и вправо скакал Мицухиро и зарубил насмерть трех вражеских всадников, а когда поравнял коня с четвертым и схватился с ним, оба упали с коней на землю. Здесь, на земле, они насквозь пронзили друг друга мечами, и оба скончались.

В прошлом Канэмицу водил дружбу с воинами клана Кодама. Теперь, собравшись вместе, они сказали:

— Уж так повелось у нас, воинов, посвятивших себя бранному делу, что мы всегда стремимся заручиться друзьями, ищем товарищей повсюду на белом свете, дабы, полагаясь на узы дружбы, в роковую минуту уберечься от Схмерти и продлить краткую нашу жизнь... Канэмицу тоже, наверное, уповал на это, когда в минувшие годы заключил с нами союз... Давайте же вымолим ему жизнь в награду за наши заслуги в недавней битве! — И они послали Канэмицу письмо, гласившее:

«В прошлом братья Канэмицу и Канэхира славились верной службой у Ёсинаки, ныне) однако, Ёсинака уже погиб, и, стало быть, теперь ты волен в своих поступках! Сложи оружие, и мы спасем тебе жизнь, ссылаясь на наши заслуги в недавней битве, за кои положена нам награда! Ты сможешь тогда вступить на путь Будды и молиться за упокой души твоего господина!»

И уж на что храбрым, могучим воином был Канэмицу, да, видно, счастье от него отвернулось, и он сдался на милость клана Кодамы. О его пленении доложили Ёсицунэ, и тот, в свою очередь, обратился к государю Го-Сиракаве с просьбой помиловать Канэмицу.

Но приближенные государя, вельможи, царедворцы и придворные дамы, дружно воспротивились этой просьбе:

— Когда воины Ёсинаки ворвались во дворец государя, дикими воплями устрашив августейшего властелина, повсюду только и раздавались имена Канэхиры и Канэмицу! Они подожгли дворец, превратили его в настоящий огненный ад, загубили много людей... Нет, было бы слишком досадно даровать жизнь такому злодею!

В двадцать второй день той же луны нового канцлера Мороиэ лишили сана и вернули звание прежнему канцлеру — Мотомити. Всего лишь шестьдесят дней занимал Мороиэ высокую должность — точь-в-точь внезапно прерванный сон, да и только! Правда, во время оно тоже случилось однажды, что канцлера Митиканэ лишили должности спустя всего лишь семь дней после того, как он приезжал во дворец благодарить за высокое назначение... А Мороиэ, за недолгие шестьдесят дней своего правления, удалось, как-никак, участвовать и в новогодних празднествах, и в церемонии раздачи новых званий и должностей, так что на старости лет ему все-таки было что вспомнить!

В двадцать четвертый день той же луны головы Ёсинаки и четырех его ближайших соратников доставили в столицу и напоказ носили по улицам. Канэмицу был в заключении, но он так настойчиво просил позволить ему сопровождать в этом шествии покойного господина, что просьбу уважили и вели его, в синем кафтане, в высокой шапке, позади, за отрубленными головами. Назавтра его казнили. Говорят, что Нориёри и Ёсицунэ всячески заступались за Канэмицу, но государь Го-Сиракава не внял их просьбе, сказав:

— Канэмицу, так же как Канэхира, Нэнои и Татэ, один из четырех богов-защитников[549] Ёсинаки... Пощадить его — все равно что выкормить тигра..[550]

Оттого его и казнили.

В давние времена, когда пошла на убыль мощь жестокого Циньского государства и по всей стране, как потревоженный пчелиный рой, восстали князья, Пэй-гун первым вошел в столицу и занял Сяньянский дворец. Но, зная, что ему еще предстоит схватка с Сян Юем, он отказался от встреч с красавицами, не жаждал золота, серебра и драгоценных каменьев[551], а помышлял лишь об укреплении заставы Ханьгу. Благодаря такой предусмотрительности, он сумел разбить одного за другим всех своих недругов и подчинить себе всю страну. Ёсинака тоже первым вступил в столицу, и, если бы только повиновался велениям князя Ёритомо, мог бы сохранить и жизнь, и власть, как Пэй-гун!