«Покойный государь был сердцем так добр, так всеми любим, что сами блаженные микадо годов Эиги и Тэнряку[455] и то навряд ли превосходили его!» — твердила молва. Обычно все государи, прославленные мудростью и праведными деяниями, научаются различать зло и добро лишь в зрелые годы; этот же государь с самых юных, младенческих лет отличался удивительно добрым нравом.

В минувшие годы Сёан, — в ту пору Такакура только вступил на престол и лет ему было, верно, не более десяти, — он питал особенное пристрастие к багряным осенним листьям. По его приказанию в северном углу дворцовой ограды насыпали горку и посадили клены, листва которых особенно красива осенней порой; он назвал эту горку Холм алых кленов и готов был целыми днями без устали любоваться прекрасным зрелищем. Но как-то раз ночью холодный осенний вихрь сорвал с деревьев красный наряд и палая листва беспорядочно усыпала все кругом. Утром дворцовые слуги, желая убрать сад, подмели и выбросили все листья, а остатки ветвей и листвы сгребли в кучу, развели костер близ Швейной палаты и стали греть на этом огне сакэ, ибо дул ветер и утро было холодное. Дворцовый курандо поторопился выйти в сад раньше государя, глядит — а листьев нет и в помине!

— Что случилось? — спросил он, и слуги пояснили — так, мол, и так...

— Что вы наделали? — перепугался курандо. — Государь так любит алые кленовые листья, а вы их жжете! Не знаю, какое наказание вам выйдет — ссылка или темница, да заодно и меня по голове не погладят!

В это самое время государь, поднявшись раньше обычного, покинул опочивальню, поспешил в сад, взглянул на клены, но на ветках уже не осталось ни единого листика.

— Отчего это? — обратился он к курандо; тот не знал, что и сказать в ответ, пришлось рассказать все, как было. Государь ласково улыбнулся и промолвил в самом прекрасном расположении духа:

— Молодцы! Любопытно, кто научил этих слуг понимать прелесть китайских строк:

Так случилось, что слуги не только не понесли наказания, но, напротив, удостоились высочайшей похвалы.

А в годы Ангэн, когда по указанию астрологов государь нередко выезжал из дворца для счастливой перемены места, он всегда просыпался в тот ранний час, о котором сказано, что «мудрый правитель пробуждается от сна по голосу стража, возвещающего рассвет», и больше уже никогда не ложился. В одну из таких ночей ему особенно не спалось — стояли холода, землю покрыл ледяной иней, и государю вспомнилась старая быль о том, как император Дайго, правивший в годы Энги, сострадая народу, зябнущему в холодные ночи, отказался от теплой одежды в своей царской опочивальне... И вспоминая об этом, Такакура сокрушался, что сам недостаточно добродетелен.

Наступила уже глухая полночь, как вдруг откуда-то издали донесся чей-то крик. Придворные не уловили этот голос, но государь ясно его расслышал.

— Кто там кричит? Подите и узнайте, в чем дело! — приказал он.

Придворный, состоявший при государе, передал приказ воинам стражи, которые несли охрану в ту ночь. Стражники поспешили на розыск: оказалось, у какого-то перекрестка плакала бедная девочка; в руках она держала крышку от ящика для одежды.

— Что случилось? — спросили ее, и она отвечала:

— Моя хозяйка служит при дворе государя Го-Сиракавы. Недавно ей наконец удалось заказать себе парадный наряд. Это платье я ей несла, как вдруг появились какие-то люди, отняли у меня наряд госпожи и скрылись. Но без этого платья моя госпожа не может прислуживать при дворе. А оставить службу и вернуться домой ей тоже никак нельзя, ибо у нее нет никого из близких и ей не на кого опереться в жизни! Оттого я и плачу!

Стражники привели девочку во дворец и доложили обо всем, что случилось.

— Бедняжка, кто ее так обидел? — услышав их рассказ, промолвил государь. — В царствование императора Яо люди брали пример с добродетельного владыки, потому и отличались честностью нрава. А нынешний народ видит мое несовершенство, оттого и встречаются в городе злые люди, творящие преступления... Разве это не позор для меня?

— Какое же это было платье? — спросил он, и девочка отвечала — такого-то цвета. Государь послал спросить, имеется ли у государыни Кэнрэймонъин такое платье, — и был доставлен наряд, намного более прекрасный, чем похищенная одежда. Государь пожаловал его девочке.

— Час еще поздний. Как бы ни случилась с ней опять какая-нибудь беда! — соизволил сказать он и приказал проводить девочку до жилища ее хозяйки, приставив к ней стражника-самурая. Разве это не великая милость? Вот почему весь народ, вплоть до самых низкорожденных мужчин и женщин, молился — да продлится благая жизнь государя Такакуры тысячу — нет, многие тысячи лет!

Особенно печальной и трогательной была история некоей девицы, служанки одной из придворных дам государыни. Ко всеобщему удивлению, эта девушка стала возлюбленной государя; и то была не минутная прихоть, как нередко случается, нет, он призывал ее постоянно, полюбил искренне и глубоко, так что хозяйка девушки и та больше не требовала от нее никаких услуг, а, напротив, обращалась с ней почтительно, словно с госпожой. Недаром поется в песне

Да, женщина может стать царицей! Вот и с этой девушкой обращались бережно, как с принцессой или с императрицей, почитали ее, словно священную Мать страны. «Какая удача, вот счастливица!» — говорили все, и за глаза шепотом называли госпожой Аой, потому что имя ее было Аой. Однако едва лишь толки эти дошли до государя, как с того же дня он перестал ее призывать — но потому, что разлюбил, а единственно опасаясь людской хулы. Но, расставшись с Аой, он все время пребывал в задумчивости, грустил и не покидал своей опочивальни.

Услышал об этом благородный Мотофуса, бывший в ту пору канцлером.

— Это весьма прискорбно! — сказал он. — Надо его утешить! — и поспешно отправился во дворец.

— Государь, если вы так привязаны к ней, чего опасаться? Тотчас же призовите ее опять! Пусть она незнатного рода, это не имеет значения; я, Мотофуса, немедля удочерю ее! — сказал он.

— Может быть, ты и прав, — возразил ему государь. — После отречения от трона такая связь была бы самым обычным делом. Но, пока я на троне, подобным поступком я заслужил бы себе дурную славу в грядущих поколениях! — И он не внял совету канцлера. Тому не оставалось ничего другого, как удалиться, сдержав слезы сострадания. А государь вспомнил старинную песню и написал ее на бумаге темно-зеленого цвета:

Благородный Такафуса Рэйдзэй вручил это стихотворение той самой госпоже Аой. Смущенная, она под предлогом болезни вернулась в родительский дом, слегла и по прошествии всего лишь нескольких дней скончалась. Вот о таких-то делах и говорится: