Все воины, начиная с Таданобу, младшего брата убитого Цугинобу, прослезились, растроганные столь щедрым даром.
— Поистине за такого господина не жаль пожертвовать жизнью! — говорили они.
4. Ёити Насу
Меж тем с окрестных гор, из соседних долин один за другим прибывали к Ёсицунэ отряды по десять, по двадцать всадников, изменивших Тайра и ожидавших прихода воинства Минамото, и вскоре стало их у Ёсицунэ больше трех сотен.
— Сегодня солнце уже садится, исход борьбы решим завтра! — сказал он и хотел было ехать прочь, как вдруг на взморье показалась небольшая, роскошно разукрашенная ладья. Она подплывала все ближе, ближе, и, когда до берега осталось не больше семи или восьми танъов, гребцы поставили лодку боком к суше. «Что сие означает?» — недоумевали воины Минамото, разглядывая ладью, как вдруг там появилась девица лет восемнадцати-девятнадцати красоты поистине дивной, в белом кимоно на светло-зеленой подкладке и в алых хакама. Она воткнула между досками борта шест, на котором был укреплен развернутый алый веер с золотым кругом солнца, и, обратившись к берегу, стала призывно махать рукой, как бы приглашая к чему-то. Ёсицунэ призвал Мотоцунэ Готоо.
— Что это значит? — спросил он.
— Это значит, — отвечал Мотоцунэ, — что они приглашают нас выстрелить и попасть в этот веер... Сдается мне, однако, что сделано это с умыслом: они нарочно подплыли на расстояние полета стрелы, чтобы сам военачальник загляделся на эту девицу, красота которой способна покорять крепость[606], и тогда кто-нибудь из самых искусных стрелков поразит его стрелою из лука... Но все же хорошо было бы приказать кому-нибудь прострелить этот веер!
— А есть ли среди наших воинов искусный стрелок, способный попасть в веер? — спросил Ёсицунэ.
— Прекрасных стрелков сколько угодно, но самый меткий из всех — Мунэтака Ёити Насу, сын Сукэтаки, уроженца земли Симоса. Ростом он невелик, но стреляет отлично!
— Какие же тому доказательства?
— Когда он целится в летящую по небу стаю, то из трех птиц двух собьет непременно!
— Если так, позвать его! — приказал Ёсицунэ, и Ёити предстал перед господином.
В ту пору было ему лет двадцать, не больше. В темно-синем кафтане, окаймленном алой парчой по вороту и рукавам, в светло-зеленом панцире, опоясанный мечом с серебряной насечкой, преклонил он колени перед Ёсицунэ. Стрелы с орлиным оперением, темные с белой полоской, он почти все уже истратил в сегодняшней битве, но несколько стрел еще оставалось, концы их торчали выше головы из висевшего за спиной колчана, среди них — гудящая стрела «репа», украшенная соколиными и орлиными перьями вперемешку. Шлем Ёити снял и повесил через плечо на шнурах, а под мышкой он держал лук, туго оплетенный лакированным пальмовым волокном.
— Скажи, Мунэтака, сумеешь ли ты послать стрелу в самую сердцевину этого веера? Пусть Тайра увидят наше искусство!
— Ручаться трудно! — почтительно отвечал Ёити. — Но если я промахнусь, я покрою позором все наше войско! Лучше прикажите настоящему умельцу, такому, кто наверняка стреляет без промаха!
Услышав такой ответ, разгневался Ёсицунэ.
— Все воины, покинувшие Камакуру чтобы следовать за мною на запад, должны повиноваться моим приказам! А кто хоть самую малость думает по-другому пусть немедля возвращается домой прямо отсюда! — сказал он.
И Ёити, решив, что негоже отказываться вторично, промолвил:
— Не знаю, сумею ли попасть в веер, но, раз таков ваш приказ, попытаюсь! — И с этими словами он удалился.
Конь у Ёити был вороной масти, рослый, могучий, сбруя увешана кисточками из шелковых нитей, лакированное седло украшено круглыми гербами — с выложенным перламутром цветком омелы. Крепко сжав в руке лук, тронул он коня по направлению к взморью, а товарищи-воины, провожая его глазами, говорили: «Сдается нам, что этот юноша непременно попадет в цель!» — и сам Ёсицунэ тоже взирал на него с надеждой.
Расстояние до веера было, пожалуй, чересчур дальним, и Ёити въехал в воду примерно на целый тан, но все же казалось, что от веера его все еще отделяют не менее семи танъов. А дело было в середине второй луны, примерно в час Петуха; как на грех, подул сильный ветер, высокие волны разбивались о берег. Ладья плясала на волнах, то поднимаясь, то опускаясь, да и веер на верхушке шеста не был неподвижным, а трепетал на ветру. Вдали, в море, Тайра, выстроив в ряд корабли, следили за испытанием; вблизи, на суше, Минамото, стремя к стремени равняя коней, смотрели во все глаза. И те и другие с замиранием сердца следили за волнующим зрелищем!
Зажмурил глаза Ёити и вознес в сердце своем молитву:
«Слава тебе, великий Хатиман, бодхисатва! Славьтесь и вы, боги родного края, — Онамути, Тагокоро, Такахиконэ и ты, Уцу-номия, великий светлый бог — покровитель моей родины, земли Насу в краю Симоцкэ! Молю вас, помогите послать стрелу в самую сердцевину этого веера, ибо если я промахнусь, то сломаю лук и покончу с собой, потому что не посмею взглянуть в лицо людям! Если угодно вам, чтобы я снова увидел родимый край, не дайте пролететь мимо моей стреле!»
И когда он открыл глаза, ветер немного стих, веер перестал трепетать, и стрелять стало удобно. Ёити достал гудящую стрелу «репу», вложил ее в лук и, что было сил натянув тетиву, со свистом спустил стрелу. И хоть был ёити невысок ростом, но стрела у него была длиной в двенадцать ладоней и три пальца, а лук — мощный. С протяжным гудением полетела стрела, так что звук разнесся над всем заливом, без промаха вонзилась под самую рукоять веера и сшибла его прочь с громким звоном. Стрела пала в море, а веер взлетел ввысь, в небо. Подхваченный порывами весеннего ветра, мгновенье-другое парил он в воздухе, сверкая в лучах заката, но в конце концов упал в воду.
Сияло вечернее солнце, алый веер с золотым кругом, увлекаемый белопенным потоком, трепетал на волнах, то всплывая, то погружаясь. Далеко в море Тайра от волнения стучали по дощатой обшивке своих судов, а на суше Минамото восхищенно шумели и стучали в колчаны в знак одобрения.
5. Боевой лук в волнах
Вдруг в ладье во весь рост поднялся пожилой воин в черном панцире с длинной алебардой на белом древке и, как видно, не в силах сдержать восторг, вызванный прекрасным зрелищем, принялся плясать на том месте, где все еще торчал шест. Ёсимори из Исэ приблизился к Ёити.
— Приказ полководца — сними его! — сказал он.
На сей раз Ёити вложил в лук простую стрелу, с силой натянул тетиву, и стрела, просвистев, поразила плясавшего прямо в голову, так что он кувырком покатился на дно ладьи. Ни звука не донеслось с моря, из стана Тайра, а Минамото опять зашумели, застучали в колчаны.
— Попал! — кричали иные; но другие говорили: — Бедняга!.. Тут, не стерпев обиды, три самурая Тайра высадились на берег.
Один держал щит, другой лук, у третьего была алебарда. Уперев щит в землю и укрывшись за ним[607], они стали звать:
— Эй, недруги, сюда!
— Скачите туда, лихие наездники, растопчите их! — приказал Ёсицунэ, и пятеро всадников — Сиро Мионоя, уроженец земли Мусаси, с братьями Тосити и Дзюро, Сиро из Ниу уроженец земли Кодзукэ, и Накацугу из Кисо, уроженец Синано, — с громким криком поскакали вперед. Из-за щита со свистом вылетела большая стрела с лакированным древком, украшенным орлиными перьями, поразила коня Дзюро Мионоя, скакавшего впереди, и вонзилась так глубоко, что ушла коню в грудь почти по самое оперение. Как падает опрокинутая ширма, так рухнул мгновенно конь, а всадник, перекинув ногу через седло, соскочил на землю и тотчас обнажил меч. Вражеский воин выскочил из-за щита и бросился на Дзюро, но тот, как видно, рассудив, что мечом не одолеешь длинную алебарду, пригнувшись, обратился в бегство, а враг пустился за ним вдогонку и уже почти настигал. Казалось, он вот-вот поразит бегущего алебардой, но нет — вместо этого, зажав алебарду под мышкой и протянув руку, он пытался ухватить Дзюро за пластины шлема, защищавшие затылок и шею. А тот бежал что есть мочи! Трижды пытался враг схватить Дзюро, и трижды это ему не удавалось, но на четвертый раз он крепко ухватил Дзюро за пластину. Дзюро вырывался, сопротивлялся и вдруг, одним взмахом короткого меча отрезав пластину в том месте, где она прикреплялась к шлему, снова пустился в бегство. Остальные четверо всадников, опасаясь, как бы не подстрелили под ними коней, не помчались на выручку, а издали следили за поединком. Наконец Дзюро подбежал к ним и, тяжко переводя дыхание, укрылся за конями товарищей. А противник бросил погоню, остановился, опираясь на алебарду, словно на посох, и, отогнув защитную пластину у шлема, громким голосом возгласил:
