12. Смерть Корэмори
Благополучно закончив молитвы на всех трех священных вершинах Кумано, Корэмори со спутниками спустился к Храму у Залива; отсюда в утлом челне устремились они в беспредельный простор синего моря. Вдали на взморье виднелся гористый островок Яманари. К нему направил Корэмори ладью и, выйдя на берег, вырезал памятную надпись на стволе могучей сосны: «Корэмори, двадцати семи лет от роду, военачальник Левой дворцовой стражи, вельможа третьего ранга, в иночестве Дзёэн, внук благородного князя, Главного министра, Киёмори Тайра, в иночестве Дзёкая, сын Сигэмори, Среднего министра и военачальника" Левой стражи, в иночестве Дзёрэна, обрел здесь смерть в волнах взморья Нати, в двадцать восьмой день третьей луны 3-го года Дзюэй». Затем он снова сел в лодку, и они снова отплыли в море. Он сам добровольно избрал сей путь, и твердым было его решение, но вот приблизилось роковое мгновенье, и страх невольно закрался в душу, и скорбью переполнилось сердце-
Третья кончалась луна,
море в дымке вечерней туманной
Тихо плескалось о брег
и дышало тоской несказанной.
Ведь и всегда по весне,
лишь угаснет дневное светило —
Тонет во мраке душа,
будто горе ее посетило.
Как же, должно быть, скорбел
Корэмори в тот час предзакатный,
Зная, что скоро уйдет
и не будет дороги обратной!.,
Взором в бескрайнюю даль
провожая рыбацкие челны,
Он повторял: «И меня
скроют те же соленые волны».
Глядя, как в северный край улетает гусиная стая,
Родину он вспоминал,
о былом, невозвратном, мечтая.
Сердце рвалось из груди —
так, веленья судьбы не приемля,
Тщетно стремился Су У
от кочевников в отчую землю...
«Что со мной? — думал он. — Видно, земные страсти все еще волнуют мне душу!» Скрепясь духом, обратил он взор в сторону заката и, молитвенно сложив руки, начал произносить слова сутры, но в то же время невольно думал: «Там, в столице, они и ведать не ведают, что наступает мой смертный час! Ждут не дождутся, наверное, весточки от меня, надеются: „Вот сейчас, вот скоро придет письмо!..“
И неотвязные мысли эти прервали слова молитвы, разомкнулись сложенные ладони и, обратившись к праведному Такигути, он молвил:
— Увы, не следует человеку иметь жену и детей! Мало того что неустанно печешься о них, пока живешь в миру, — горько, что любовь к ним мешает достичь нирваны в грядущей жизни! Даже сейчас мысль о них неотступно меня терзает! Но коль скоро на сердце у меня такая кручина, стало быть, я снова впадаю в грех и каюсь вам в этом!
Отшельнику стало жаль Корэмори, но, подумав: «Что же будет, если я тоже окажусь малодушным?» — он с усилием принял спокойный вид и, утерев слезы, ответил:
— Поистине мне понятно, что творится у вас на сердце! Бремя любви с равной силой гнетет и низкорожденных, и знатных. Особливо же крепки узы, соединяющие супругов! Связь супругов глубже и крепче всех прочих связей, ибо предопределена еще в прошлых рождениях! Говорят, что даже одна ночь, проведенная вместе на одном изголовье, и то предначертана за пятьсот рождений до этой встречи... Но все в нашем бренном мире подвластно закону, гласящему: за расцветом следует увяданье, за каждой встречей — разлука...
Лягут на листья
капли прозрачной росы
или на стебель —
на заре чуть раньше, чуть позже
суждено им равно исчезнуть.
Союз, заключенный осенним вечером в прославленном Ли-шаньском дворце[594], закончился тем, что разбились сердца влюбленных! Любовь ханьского властителя У-ди к госпоже Ли, чье изображение он повелел запечатлеть на стене в павильоне Сладкого Источника, в Ганьцюаньских чертогах, тоже, увы, имела конец! Даже святые Чжун-цзы и Мэй Фу[595] должны были умереть. Сами бодхисатвы не властны избегнуть закона жизни и смерти. Сколь бы долго и счастливо ни длилась ваша жизнь, все равно, скорбь смерти неотвратима! Даже если бы вы прожили на свете сто лет, расставаться с жизнью было бы так же горько! Демон Мара, владыка зла, повелитель Шестого неба[596], в особенности злобствует, когда для живых существ в этом мире наступает последний миг, навсегда избавляющий их от круговращения жизни и смерти; в эти мгновенья он превращается то в жену, то в мужа, чтобы помешать умирающему достичь нирваны. Зато будды всех Трех миров любят всех живущих на земле, словно родных детей, и стремятся направить их на путь, ведущий в Чистую обитель рая! От самого сотворения мира любовь к женам и детям — помеха в круговращении жизни и смерти. Именно по этой причине Будда строжайше запрещает человеку обзаводиться семьей!.. Но не падайте духом! Ёриёси, инок из Иё[597], основатель дома Минамото, выступив по приказанию императора походом на север против смутьянов и варваров Мунэтоо и Садатоо Абэ, за двенадцать лет отрубил в сражениях шестнадцать тысяч голов! А сверх того, сколько зверей убил он в горах и долах, сколько чешуйчатых созданий изничтожил в потоках и реках — и сосчитать невозможно! И все же, говорят, что накануне кончины в сердце его пробудилась жажда спасения, проснулась вера, и ему удалось возродиться к жизни новой и вечной! Особливо же велика благодать, нисходящая на того, кто примет монашеский чин, — ему отпускаются все грехи, совершенные в прошлом! Ибо святое учение гласит, что один день, проведенный в монашестве, угоднее Будде, чем воздвижение пагоды, даже если, украшенная всеми сокровищами мира, она достигнет высотой неба Тридцати Трех![598] Оттого-то и Ёриёси, великий грешник, сподобился рая, ибо был преисполнен твердой воли к спасению. А уж вы — и тем паче, ведь на вас и особых грехов-то нет... Стало быть, рай уготован вам без сомнения! К тому же божество вершины Кумано — будда Амида. Его священные клятвы все направлены к одной-единственной цели — спасению всего живого. Такова и первая его клятва: «Уберечь все живое от Трех путей греха в этом мире! — такова и последняя: „Помочь им обрести Три заповеди терпения!“ Особливо же благостна восемнадцатая священная клятва: „Если я стану буддой, все живые твари уверуют в мои клятвы и возрадуются, стремясь обрести новую жизнь в моей Чистой обители рая! Если же, прочитав молитву — безразлично, один ли раз или десять, — они не обретут рая, значит, я не достиг настоящего просветления, не стал истинным буддой!“ Стало быть, можно всецело уповать на молитву, произнесете вы святые слова одни ли раз или десять... Веруйте искренне, и пусть даже во сне не зародится в душе сомнение! Произносите слова молитвы, и будда Амида, уменьшив свой облик, огромный, беспредельный, как миллиарды песчинок на дне священного Ганга, встретит вас под звуки божественной музыки у восточных врат Обители рая, в сопровождении бодхисатв Каннон, Сэйси[599] и бесчисленного сонма других бодхисатв и будд! Вам кажется, будто тело ваше погрузится в синие волны моря — на самом же деле оно вознесется к пурпурным облакам! А когда вы станете буддой и достигнете просветления, тогда, возможно, вы снова родитесь на этой земле, чтобы направить на праведный путь супругу вашу и деток. В этом нет и не может быть ни малейших сомнений, ибо сказано: „Снова возвратившись в мир скверны, спасешь людей для неба и рая!“ И, ударив в гонг, святой отшельник призвал Корэмори к молитве.