Теперь, зная, что их ждет, зная, что это неотвратимо, они медлили, наслаждаясь предчувствием неизбежного и изумительной, сладкой болью желания близости и сознанием, что скоро это желание будет утолено.

Камила снова положила голову ему на грудь, прислушиваясь к учащенному биению его сердца. Ее взгляд скользил по укрытым снежным ковром дорожкам сада, по мраморным статуям, которые, казалось, мгновение назад были живы и вот теперь навсегда застыли и вся их жизнь стала одним этим застывшим мгновением. А вокруг статуй и вокруг Камилы и Дайена стояли розовые кусты. Их великолепные летние побеги были безжалостно срезаны, но придет весна — и как же пышно расцветут тогда эти кусты! И надо всем этим возвышались деревья, погруженные, казалось, в непробудный сон. Сквозь черные кружева, в которые сплелись их ветви, проникали серебристые отблески туч.

— Я люблю этот сад, — сказала Камила Дайену. — Я здесь работала, ты знаешь. Мы все работаем для Академии. Я полюбила этот сад сразу, как в первый раз пришла сюда. Ректор открыл его для всех студентов, но сюда приходят немногие. Это далеко от студенческого городка. А теперь, — добавила она, вздохнув и теснее прижимаясь к Дайену, — этот сад будет мне еще дороже.

У Дайена сладко и мучительно сжалось сердце. Сладко, — потому, что у них еще было время, чтобы быть вместе. Мучительно, — оттого, что это время продлится так недолго. А она останется здесь и будет приходить сюда, в этот сад, одна. И он будет здесь и будет приходить в этот сад, но только в мечтах.

— Знаешь, — тихо продолжала Камила, — я часто думаю о том, как встречались в этом саду леди Мейгри с Дереком Саганом. Наверное, встречались, когда учились в Академии. Не знаю — почему, но я не могу представить их вместе где-то в другом месте. Может быть, потому, что я видела ее здесь, всего несколько месяцев тому назад.

Камила сказала об этом так запросто, что на секунду Дайен усомнился в том, что правильно понял ее. Наверное, она говорила не о Сагане и леди Мейгри, а ком-то другом, подумал он, слегка отстраняясь от Камилы и глядя в ее золотистые глаза, лучившиеся солнечным светом даже в этой темноте с растворенной в ней призрачной белизной снега.

— О ком ты? — спросил Дайен.

— О леди Мейгри, — сказала Камила. — И не смотри на меня так! — принужденно засмеялась она. — Я в своем уме. Это было летом. Я работала в саду. Кругом ни души, полная тишина, жарко… Вдруг вижу — на дорожке стоит какая-то женщина в синем платье. Я еще подумала, кто она такая и зачем она здесь в это время, под вечер. Кладу на землю лопату, выпрямляюсь, собираясь подойти к ней, а ее уже нет.

— Странный визит, — сказал Дайен.

— Ты весь дрожишь, — сказала Камила. — Пойдем обратно…

— … Туда, где тепло, — отозвался Дайен, целуя Камилу.

Но они не спешили уйти, медлили, наслаждаясь предвкушением восторга любви, готовые сжечь себя в огне страсти.

— Я думала, это была обычная гостья, — тихо сказала Камила, — но когда увидела ее портрет, то сразу узнала в ней ту женщину. А ведь я никогда не видела ее раньше.

— Ты должна была видеть ее, — сказал Дайен, стараясь скрыть свое беспокойство за беззаботным смехом. — На телеэкране, в доме своего отца.

— Мой отец терпеть не может всяких «технических чудовищ», — рассмеялась Камила, смахивая со своих волос снег. — Нет, честное слово, я никогда раньше ее не видела.

Дайен улыбнулся.

Камила игриво схватила его за лацканы пальто:

— Не смотри на меня так сердито. Скажи мне: «Ты никогда не видела ее духа. Она не являлась тебе. Она пожертвовала своей жизнью во имя короля!»

Вдруг Камила притихла и задумалась, снова глядя в сторону сада:

— Странно, почему его не было с ней? Они так любили друг друга, но жизнь разлучила их. Неужели и после смерти они остались в разлуке?…

Дайен прикрыл глаза, чтобы скрыть непрошенные слезы.

— Не надо об этом, — сказал он.

Камила подняла на него глаза и увидела, как он бледен.

— Прости меня, — прошептала она. — Я не хотела… Прости меня. Я так тебя люблю. Я хочу, чтобы ты был счастлив.

— Так сделай же меня счастливым! — сказал он, не в силах больше противиться жаркой страсти, захлестнувшей его.

Луна скрылась за тучами, стало совсем темно, обильный снег падал им на ресницы и таял у них на щеках. Смеясь, они повернули обратно и шли, держась за руки и крепко прижимаясь друг к другу. Они скользили и оступались на гладких камнях дорожки, возвращаясь в тепло, спеша навстречу счастью.

… И вот тихая, холодная ночь осталась за окнами.

… Они лежали в темноте, счастливые и утомленные. Голова Камилы покоилась на груди Дайена.

— Астарта хочет ребенка, — сказал Дайен. — Это все, чего она хочет от меня. И тогда она будет счастлива. И ее мать тоже. И вся галактика. Это для них что-то вроде бизнеса.

— Не порицай их за это, Дайен, — сказала Камила. — Вспомни о бедствиях и смутах, о тех ужасах, которые они пережили. Люди благодарны тебе за то, что все это позади, за то, что теперь им живется спокойно. И они хотят, чтобы и впредь все было так же. Ваш ребенок означает для них будущее, и они с надеждой смотрят в это будущее. Они хотят верить, что их мирная жизнь будет продолжительной.

— Знаю, — сказал Дайен. — Я понимаю их. Поверь мне, для меня нет ничего важнее, чем дать им то, чего они хотят. Мы пытались — Бог свидетель… Но я не хочу думать об этом. И ты не думай. Не здесь и не сейчас.

Однако он по-прежнему думал и говорил об этом, он искал утешения в том, что Камила понимает его. А она слушала, хотя для нее это было совсем неутешительно. Слушала, потому что знала, что так надо. Ему, Дайену, надо, чтобы она слушала его.

— Врачи в один голос говорят, что мы оба здоровы. Ничто не мешает нам иметь хоть сотню наследников престола. Они говорят, что это стресс, а может, последствия космического путешествия. А может, наоборот, космическое путешествие полезно для нас. Она отказывается от искусственного оплодотворения, ее вера не допускает такого. Божье благословение, говорит она, распространяется только на истинный союз души и тела.

Дайен сел спиной к Камиле и провел рукой по своим влажным от пота волосам, казавшимся в лунном свете темными, кроваво-красными.

— О разводе не может быть и речи, — продолжал он. — Это означало бы войну, и тогда миллионам людей пришлось бы заплатить своими жизнями за мое счастье.

— Знаю, Дайен. И все понимаю. Я сама не хочу и не жду этого. — Камила тоже села, обняв Дайена и прижавшись щекой к его голой спине. — Мы уже говорили с тобой об этом, помнишь?

Он грустно улыбнулся:

— Да. Той ночью я сказал, что не могу сдержать своего обещания жениться на тебе. Я думал и, может быть, надеялся даже, что ты будешь презирать меня. Так мне было бы легче.

— Презирать? Тебя? За то, что ты выполняешь свой долг? Я дочь короля и знаю, что долг короля перед народом — превыше всего. Это был первый урок, который преподали мне мои родители. Что значит наша любовь и наши обязательства друг перед другом по сравнению с твоими обязательствами перед своим народом?

— Я мог бы избавиться от всего этого, Камила, такая возможность у меня была.

— Вот тогда я стала бы презирать тебя!

Он обнял Камилу и поцеловал ее в серебристые волосы.

— Это все, чего я хочу, — сказала она.

Дайен вздохнул и снова лег, увлекая за собой Камилу. Луна спряталась за тучами, и тень от них скрыла Дайена. Камила прислушивалась к его ровному дыханию, к биению его сердца.

А когда тень исчезла, из темноты проступило лицо Дайена, строгое, словно высеченное из мрамора. Камила похолодела от страха. Ей вспомнился сон, который приснился в первую ночь после встречи с Дайеном.

Ей снилась битва, каких немало было в старину в ее стране. Она сражалась бок о бок с возлюбленным. Он был рыцарем, а она — оруженосцем, прикрывавшим его с левой стороны. Так, вместе, они сражались, сокрушая одного за другим вражеских воинов. Дайен был военачальником, он вел за собой своих воинов. Его яркое знамя влекло их вперед.