Слова и поступки Мохаммеда Буйери принято считать явлением глубоко чуждым голландской традиции, результатом вторжения с загадочного и все более пугающего Востока. Но, по крайней мере, один газетный обозреватель заметил сходство между убийцей ван Гога и фанатиком-вегетарианцем, застрелившим Пима Фортейна. Оба были «самовлюбленными идеалистами», считавшими, что напористые знаменитости мешают их поискам лучшего мира или правды.[43]

Было бы удивительно, если бы общее огрубление стиля публичных выступлений (чему способствуют постоянная борьба за право голоса в средствах массовой информации и современные голландские представления о том, что «должно быть сказано все», даже самое оскорбительное) не повлияло на привычки и слова молодого голландца иностранного происхождения. Мохаммед в этом смысле был, возможно, больше порождением южного Амстердама, чем деревни Дуар-Ихаммален.

Тюремный имам Али ад-Дауди не выносит «молодое поколение марокканских преступников». Он считает их грубыми «животными», получившими слишком много свободы, одержимыми погоней за деньгами и статусом. Турки и сейчас отправляют самых непокорных юношей на какое-то время в Турцию, чтобы они научились вести себя. Раньше марокканские родители поступали так же, пока голландские социальные работники не положили конец этой практике, считая ее формой «угнетения». Ад-Дауди с удовольствием отправил бы некоторых из этих «животных» назад в Марокко, где их быстро научили бы хорошим манерам «самым унизительным способом». Там, сказал он, за плохое поведение бьют, подвергают остракизму, друзья отворачиваются. Но в Голландии все наоборот: «Если ты воруешь и разъезжаешь в большом автомобиле, у тебя есть статус». «Проблема не в культуре родной страны, большинство из этих мальчишек родились не там, – заключил имам. – Проблема здесь, в Голландии».

Естественно, Мохаммед Буйери не считал себя головорезом. Напротив, он рекламировал свою разновидность ислама как решение проблемы плохого поведения, которое он осуждал, как и Али ад-Дауди. К нему и не относились как к обычному преступнику. В ходе уголовного судопроизводства судьи и адвокаты обычно не тратят столько времени на размышления об «идеологическом и религиозном развитии» обвиняемых. Но это, возможно, тоже связано с чем-то гораздо более давним, чем нынешний кризис среди мусульман в крупных европейских городах: криминальное и революционное насилие не всегда далеки друг от друга.

В ноябре 2005 года амстердамская полиция арестовала подростка голландско-марокканского происхождения по имени Майк. Он дважды размещал в Интернете угрозы насилия в адрес Герта Вилдерса. Обыскав его дом, полицейские нашли в подвале самодельную взрывчатку. Майк был уличным мальчишкой и, как многие другие, увлекался кикбоксингом и фейерверками. Ему нравилось состояние возбуждения, он жаждал действовать. События il сентября поразили его воображение. Его марокканские друзья в школе считали, что ислам это «клево и круто». Он стал искать новую информацию в Интернете. После убийства ван Гога он установил контакт с группой «Хофстад» и познакомился с Нуредином. Он взял себе имя Талиб аль-Ильм, «Ищущий знания». Его героем, фотографию которого он вывесил в своей анкете пользователя MSN, был его «большой вождь и учитель» Мохаммед Буйери. Кикбоксеру Майку было семнадцать лет.

Ноябрь 2004 года. Рамадан, девятый месяц исламского календаря, когда все мусульмане постятся между восходом солнца и закатом. Это время встреч с родными и друзьями, время молитвы и, особенно в конце Рамадана, время благочестивых мыслей и добрых дел.

Вечером 1 ноября Мохаммед встретился с друзьями в своей амстердамской квартире, которую делил с приятелем по имени Ахмед. Там были Джейсон (наполовину американец), Исмаил, Фахми и Рашид. Друзья из Гааги принесли с собой суп. Они вспоминали старые дни, когда Мохаммед курил дурь и рассказывал фантастические истории. Все смеялись. Время прошло быстро. Было уже за полночь, когда Мохаммед решил совершить прогулку вокруг пруда Слотер-плас, находящегося недалеко от дома. Рашид и Ахмед пошли с ним. Мохаммед говорил мало, но, указав на ночное небо, заметил, каким красивым и мирным оно выглядит. Они слушали молитвы из Корана через наушники, подключенные к цифровым аудиоплеерам, и почти все время молчали.

Вернувшись в квартиру, Ахмед и Мохаммед сразу легли спать. Было поздно, а встать предстояло рано. В полшестого утра они помолились и позавтракали. Ахмед снова заснул. Когда спустя несколько часов он проснулся, Мохаммеда в квартире уже не было. На велосипеде, как и очень многие голландцы, он ехал в другой район Амстердама, чтобы встретить другого велосипедиста. Никаких неожиданностей не произошло. Он неделями заучивал этот маршрут. Он точно знал, что будет делать.

Итак, споры продолжались. Следует ли установить памятник на улице Линнея, на месте убийства, или в соседнем парке, или, возможно, в центре Амстердама, а может быть, лучше вообще не устанавливать? И каким должен быть этот памятник? Газета «Хет Пароол», основанная голландским Сопротивлением в годы нацистской оккупации попросила своих читателей поделиться мыслями о том, как должен выглядеть памятник. Один из читателей предложил сделать его в виде двухметровой сигареты, периодически выпускающей клубы дыма; другой предложил скульптуру большой довольной свиньи, на розовых боках которой люди смогут выражать свое мнение. Многим понравилась идея о памятнике в виде огромного кактуса, который, по словам одного из читателей, воспользовавшегося старомодной лексикой послевоенных романов о героях войны, «был бы таким же большим и сильным, как Тео, символом непреклонности, достоинства, гордости и неустрашимости».

Кактус стал своего рода фирменным знаком ван Гога. Заканчивая свои телевизионные ток-шоу, он всегда целовал кактус, предлагая гостям сделать то же самое. Один из его гостей, Роман Полански, отказался. Ван Гог, боготворивший Полански, сказал, что любит целовать кактусы. Полански ответил, что у каждого должен быть свой конек.

Возведение памятников своей храбрости и своим страданиям в годы Второй мировой войны получило такое распространение в Голландии в конце 40-x – начале 50-х годов, что люди заговорили о «дожде памятников». Самый большой и известный из них, своего рода рифленый каменный фаллос с барельефами, изображающими страдания порабощенного голландского народа, – Национальный монумент на площади Дам, напротив королевского дворца в Амстердаме.

Каждый год королева возлагает к нему венок в память о Второй мировой войне – не о холокосте, которому в 1950-е годы не придавали большого значения, а о страданиях голландского народа в годы немецкой оккупации. Это место, где нация особенно остро чувствует жалость к себе. (Там же молодежь всего мира собиралась в 1960-е и 1970-е годы, чтобы бренчать на гитарах, заниматься любовью в спальных мешках и курить травку.)