В свершении того титанического труда, который взял на свои плечи Юлий Борисович, немалую роль, незаметную постороннему взгляду, сыграла маленькая женщина, обладавшая удивительной жизненной силой. На письменном столе Юлия Борисовича стоит ее портрет. Мария Николаевна Харитон в двадцатые годы была актрисой Ленинградского эстрадно-музыкального театра, который назывался «Балаганчик». Юлий Борисович часто бывал в нем. Особое восхищение вызывала у него молодая актриса Жуковская. Однажды, когда он был в гостях у друзей-физиков, неожиданно туда пришла Мария Николаевна. Весь вечер она пела и танцевала, а потом он пошел провожать ее домой. Вскоре они поженились.

Казалось, что может быть общего между актрисой и физиком-экспериментатором? «Друг — это прежде всего действие». Слова Марины Цветаевой в полной мере относятся к Марии Николаевне. Она оставила искусство, которое так любила. Занималась английским, французским, немецким, обучая иностранцев русскому языку, вела занятия с аспирантами. С 1943 по 1947 год работала в редакции физического журнала, переводила статьи с русского на английский. Но всю эту большую работу она подчинила созданию необходимых условий для развития творчества Юлия Борисовича. Ее великое самопожертвование, ее любовь стали дополнительным источником его энергии. Объединяла их и любовь к музыке. Часто, приходя в дом, можно было услышать звуки концертов Рахманинова, Вагнера, Грига, Гайдна, Шопена, Сибелиуса. Оба прекрасно знали художественную прозу, поэзию, живопись. Общение с ними доставляло радость.

Мария Николаевна была знакома со многими выдающимися людьми своего времени. Встречалась с М. Горьким, Л. Собиновым, В. Маяковским. Дружила с Евгением Шварцем, Риной Зеленой, с известными театральными режиссерами Н. Акимовым и Н. Петровым. Ее намять легко воспроизводила картины прошлого, рисовала портреты ушедших друзей. Эта обаятельная женщина обладала редким даром любви к людям, понимания их, способностью сопереживания. К ней тянулись и ценили возможность общения люди разных возрастов — от совсем юных до совсем пожилых. Умерла она в январе 1977 года.

До глубокой ночи но гаснет свет в окнах Юлия Борисовича. Как и в первые годы работы над атомной проблемой, его рабочий день начинается ровно в 8 утра и продолжается не менее 14 часов. Тот же режим сохраняется в выходные и праздничные дни и даже во время болезни.

«Быть ученым — большое счастье,— так начал Юлий Борисович свое заключительное слово в феврале 1964 года на заседании ученого совета, посвященного его шестидесятилетию.— Нет большего наслаждения, чем познание нового, неизведанного, открытие дорог, по которым до тебя никто не ходил. Но быть ученым не только счастье, но и большая ответственность. Мы должны помнить о своем долге и работать так, чтобы от наших трудов народу жилось лучше».

Он протянул мне серую трубку диаметром около 12 мм, длиной 50 см, похожую на итальянскую макаронину спагетти, и сказал: «Было бы очень занятно измерить, с какими скоростями горит эта штука в середине и по краям. Мы сейчас изучаем скорости горения таких порохов при давлениях в десятки атмосфер. Представляется, что центральная часть трубки должна выгорать медленнее, чем края. Вы уже получали рентгеновские снимки пули в полете. Нельзя ли использовать вашу технику для изучения явлений при горении пороха?»

Так запомнилась одна из первых встреч с Яковом Борисовичем Зельдовичем в Казани, в январе или феврале 1943 года. Шли бои за Сталинград, великая битва на Курской дуге еще только готовилась. В то время мы провели успешные опыты по рентгенографированию явлений при взрыве небольших зарядов. Яков Борисович внимательно следил за развитием этой работы.

Спустя три года произошла встреча на другом меридиане. Зельдович был назначен руководителем теоретического отдела. Время показало, насколько правильным было такое решение. Широко образованный физик, отлично знающий газодинамику и физику взрыва, живой как ртуть, очень активный и деятельный, Яков Борисович на протяжении двух десятилетий являлся душой и символом нашего теоретического отдела. Он отлично разбирался не только во всех теоретических вопросах, связанных с созданием соответствующего оружия, но и в подавляющем большинстве экспериментальных работ, многие из которых были начаты по его инициативе. Он ставил перед экспериментаторами актуальные, еще не решенные проблемы и часто сам предлагал способы и методы их решения.

Яков Борисович оказался «виновником» приезда к нам еще одного отличного физика-теоретика, обладающего высоким изобретательским потенциалом,— Евгения Ивановича Забабахина.

В 1944 году, окончив с отличием Военно-воздушную академию им. Жуковского, Забабахин был зачислен в адъюнктуру академии. Руководитель его диссертационной работы профессор Д. А. Венцель предложил тему «Исследование процессов в сходящейся детонационной волне». Готовая диссертация была направлена в Институт химической физики Академии наук СССР. Там она попала в руки Якова Борисовича. Зельдович сразу увидел, что работа Забабахина вплотную примыкает к нашим задачам. Весной 1948 года капитан Е. И. Забабахин приехал в институт. Вскоре он стал одним из сильнейших сотрудников теоретического отдела. Очень велик его вклад в развитие вопросов прикладной ядерной физики и решение ряда научных задач, связанных с созданием различных типов ядерного оружия. В 1968 году он был избран действительным членом Академии наук СССР.

Интуиция, знание, талант... Без этих трех слагаемых невозможно творчество в науке. За два десятилетия совместных работ мы убедились — Яков Борисович в полной мере обладал теми редкими качествами, которые позволяют искать и находить правильные решения в сложнейших физических или физико-химических ситуациях.

С разрешения Ю. Б. Харитона приведу такой случай. На совещании, посвященном решению сложной технической проблемы, долго не могли найти правильного решения. Предложения выступающих отвергались одно за другим. Но вот появился Яков Борисович. На доске возникла цепочка формул, и за считанные минуты задача была решена. Это было похоже на колдовство. Когда все разошлись и в кабинете остались только Юлий Борисович и Игорь Васильевич, Курчатов сказал: «А все-таки Яшка — гений...» Трудно определить, где граница между талантливостью и гениальностью. Может быть, такой границы вовсе нет...

В начале 50-х годов, после проведения ответственного опыта большая группа ученых ожидала, когда будут обсчитаны осциллограммы и другие записи приборов. Игорь Васильевич сказал: «Жалко, здесь нет Яшки. Он бы вынул из кармана свою маленькую логарифмическую линейку, передвинул движок и рамку несколько раз вправо и влево и выдал бы нам все необходимые цифры». В те далекие времена логарифмическая линейка была главным расчетным инструментом теоретиков и экспериментаторов.

Яков Борисович был особенно нетерпим ко всякого рода лженаукам. У нас хранится его открытое письмо от 18 января 1963 года, адресованное экспериментаторам. В начале 60-х годов широко дискутировалась так называемая машина Дина, использующая для своей работы гравитационные силы. Письмо было составлено в связи с объявлением о семинаре, посвященном машине Дина.